Пятицарствие Авесты - Сергей Ведерников

— Ну ладно, давай аппарат.

Он открыл баллоны, устроенные на передвижной тележке, зажёг горелку, отрегулировал работу с факелом и присадочным материалом на двух независимых пластинах и приступил к сварке боковин автомобиля. Они уже начали сварку второй боковины, когда в бокс вошли Николай Петрович с сыном Владимиром.

— Ну вы молодцы! — иронично встретил их Евгений. — Помогать пришли?

— А ты как думал! — отвечал Владимир. — Работать? — Не мы! Пить-гулять — это мы!

— Мы порассуждали и решили, что нам рано тут нечего делать, разве что толкаться у вас под ногами. Видишь, мы правы. А вот теперь эту сторону, заваренную, можно и обрабатывать.

Заверещала шлифмашинка: отец с сыном обрабатывали сварочный шов на левой стороне автомобиля, готовя боковину к покраске, а через час сварка была закончена, и Виктор потушил горелку.

— Всё, Николай Петрович! — сказал Евгений. — Бросайте свою жужжалку. Перекур!

— Сейчас, Женя, — отвечал тот, — чуть-чуть осталось.

Виктор с другом уже помылись и переоделись, когда в бокс вошли Николай Петрович с Владимиром.

— Всё-таки приятно, когда в выходной день не сильно утомишься, — говорил старший, снимая с головы вязаную шапочку и защитные очки. — После перекура мы всё быстро закончим, ну а красить уже придётся завтра.

— Да, да, — отвечал Евгений.

— Мы не поговорили с тобой сегодня, — обратился Петрович к Виктору, садясь рядом.

— Как там дела на трассе?

— Знаешь, Петрович, мне недавно сказал один прораб, что времена авралов прошли. Я спросил его: а времена чего настали?

— Я же почему сказал, что приятно отдыхать в выходной? В своё время, в семидесятые, мы же как работали: по десять-четырнадцать часов и без выходных, зато сейчас авралов нет, потому что масштабное строительство газопроводов прекратилось; страна живёт тем, что наработано было ранее, за счёт продажи нефти и газа, по сути тем, что мы простроили, — он вздохнул, прикурил. — Нас, пенсионеров, на работу уже не берут, и на так называемые «престижные» места старше сорока — сорока пяти лет не берут тем более.

— Подожди, отец, — остановил его Владимир. — Женя, утром звонила Тамара, спрашивала, не слышал ли кто что-нибудь об Анатолии.

— Не понял… — удивлённо произнёс Колычев.

— Оказывается, он уже неделю назад уехал на своём вездеходе в тундру и до сих пор от него нет известий.

— Да ладно!.. Такое с ним и раньше бывало, — успокоился Женя.

— Бывало, конечно, но всё пошло хуже; ему и намекать уже начали, чтобы сворачивал свои дела.

— Ну и правильно! — воскликнул Евгений. — Куда он лезет? Там всё уже схвачено.

— Ему говорили, чтобы бросал это занятие, — вмешался Николай Петрович. — Ханты уже ничего кроме чёрной рыбы не предлагали.

— Что значит «чёрной»? — поинтересовался Виктор.

— Ну, щучка, там, налим и мелочь всякая.

— Ты знаешь, Женя, что Тамара связалась с сектой пятидесятников? — спросил Колычева Владимир.

— Анна говорила, — досадливо отмахнулся тот.

— Что? Уже здесь такое есть? — поинтересовался Виктор.

— Да и эта не одна уже. Причём это секта трясунов.

— Вот оно — лицо наших интеллигентов! — усмехнулся Николай Петрович. — Сначала возмущались старыми порядками, которые им жить не давали, потом ринулись делать жизнь, какую им хотелось, а как не получилось, ударились в мистику. Но что интересно, обижаются, когда интеллигенцию называют дерьмом.

— Ну, я думаю, обобщать-то не стоит, — возразил Виктор.

— Стоит! — уверенно отвечал Николай Петрович. — Стоит, если поглядеть, как она вела себя в последние годы. Где тот гуманизм, человеколюбие, желание справедливости, равенства, которые присущи были интеллигенции девятнадцатого века? Ничего не осталось, кроме собственного «эго». Недавно я читал книжку одну на тему смысла жизни.

Так её автор «категорический императив» даже не рассматривает, называя его просто прилагательным и существительным.

Все увлеклись разговором, и никто не понял, почему Колычев встал и пошёл к двери.

— А вот и Тамара! Легка на помине, — сказал он, впуская гостью.

Та вошла, отряхнула снег с воротника пальто, с песцовой шапки, сняла перчатки, поздоровалась.

— Косточки мне перемываете? Ну-ну… А ещё говорят, что мужики не сплетничают.

— А мы и не сплетничали, просто некоторые интересовались, правда ли, что пятидесятники говорят на иноязыках, когда в трансе? — подмигнул Владимир Виктору.

— Правда, — просто отвечала женщина. — Во время общения с Богом на некоторых из нас снисходит святой дух, который говорит их устами с остальными.

— Ну вот! — укоризненно сказал Евгений. — Дайте женщине сесть.

Он подал ей стул, единственный в гараже, остальными сиденьями были табуретки.

— Мне интересно, племянница, вот как ты, простая, грешная женщина, которая и выпить — выпивала, и… Вот насчёт других грехов я не буду — не знаю потому что, — как ты святой-то стала? — спрашивал Петрович.

— Стала вот.

— Но ведь ещё полгода назад… Да ещё меньше… ты думала по-другому! — он казался растерянным.

— Когда-то надо задуматься о душе, о вечном… Ты, вон, тоже поменял свои взгляды на частную собственность.

— Ну уж нет! Просто правила игры изменились. Я был против этого, но вы приняли новую Конституцию, и я вынужден жить по новым правилам. Хотели капитализма — получите капитализм. У меня соседка есть… Всю жизнь проработала уборщицей в конторе, в общежитии. Так ждала этого капитализма! Спрашивал её: зачем он тебе, ведь кто-то будет богатым, кто-то бедным. Смеялась, говорила: все будут богатыми. Молчит теперь, не смеётся.

— Бедными, богатыми, зато не коммунистами.

— Но при коммунистах-то все были равны, а сейчас только и слышно — средний класс. Если есть средний класс, значит, есть низший класс и высший?

— Это жизнь, дядя.

— Вот от этой жизни некоторые и сбегают в секты.

— Петрович, оставь в покое человека, — решил вмешаться Колычев. — Ты мне звонила? — продолжал он.

— Звонила. Аня ответила, что вы в гараже. Я хотела спросить, не знаете ли вы что-нибудь об Анатолии.

— Нет, ничего… Я только сейчас узнал, что он уехал.

— Неделя уже прошла, а я не знаю, что и думать.

— Зря ты волнуешься, Тамара, — сочувственно сказал Петрович.

— Мне тоже кажется — зря. Ведь это же не первый раз с ним.

— Не первый… Но мне всё равно что-то тревожно. Короче, я буду у Ани. Разузнайте, что сможете, — она встала, надела свою песцовую шапку и вышла из гаража.

— Я даже не знаю, чем помочь, — проговорил Владимир.

— Я знаю, — сказал Колычев. — Я знаю знакомых Анатолия. У меня есть телефоны.

Завтра всё будет известно.

Он помолчал, потом, обращаясь к Виктору, сказал:

— Ладно, одевайся, я отвезу тебя, — а прощаясь, поблагодарил за помощь и пообещал позвонить при нужде.

Однако случилось так, что Виктор простыл, выйдя вспотевшим на открытый воздух в морозную и ветреную погоду. Более десяти дней он принимал различные антибиотики, но простуда не проходила, и в конце концов был вынужден пойти в больницу, где его немедленно направили на флюорографию. Но после этого у него появилась надежда на новые лекарства, более эффективные, как казалось, и можно было попытаться ими воспользоваться. Прошло пять дней после посещения поликлиники, но кашель не проходил, и в это время ему сообщили, что звонили из больницы с требованием немедленно прийти на приём к врачу. Виктор, озадаченный, вынужден был явиться к терапевту, принимавшему его в последнее посещение.

Пожилая женщина-врач, осмотрев его, сказала укоризненно:

— Что ж вы, молодой человек, не следите за своим здоровьем? У вас двустороннее воспаление лёгких. Вот так! Вам надо на стационар.

— Может быть, подождём, доктор? Только что новые лекарства начал принимать.

— Нет, мы ждать не будем. Вот вам направление, соберите, что надо, медсестра вам объяснит, и сегодня же, до полудня, будьте любезны быть, где надо.

— Как скажете, — не противился уже Виктор.

Вернувшись домой и собрав кое-какие вещи, к одиннадцати часам находился уже в приёмной терапевтического отделения, где вынужден был подождать, оказавшись свидетелем необычной сцены, происходящей там. Посреди комнаты стояла девчушка лет четырнадцати-пятнадцати, а около неё — медсестра в верхней одежде, как оказалось, со «скорой помощи», и немолодая уже женщина с измученным, усталым лицом, очевидно, мать ребёнка, бывшего в центре внимания медсестёр, появлявшихся и тут же исчезавших куда-то. Вскоре к девочке подошёл молодой доктор, осмотревший её и слегка насмешливо обратившийся к ней:

— Ну и что ж ты выпила? Какие таблетки?

Медсестра со «скорой» передала ему какую-то упаковку.

Виктор наконец понял, что девочка пыталась отравиться, а доктор, осмотрев упаковку, всё так же с лёгкой насмешкой вновь спросил ребёнка: