Где-то во Франции - Дженнифер Робсон

к ней руку. Она осторожно подошла к нему, приложила палец к губам, но было слишком поздно.

– Леди Элизабет! Вы меня помните? Дэниел Дженкинс. Я служил вторым лакеем в доме его светлости в Лондоне.

Ей не нужно было поворачивать голову – она и без того знала, что все глаза в палатке обращены на них.

– Конечно, я вас помню. Но не могли бы вы называть меня мисс Эшфорд? Я больше не пользуюсь моим… тем другим именем.

– Прошу прощения, мисс… да, мисс Эшфорд. Я знал, что вы во Франции, но никак не предполагал увидеть вас здесь.

Его вины в этом не было – откуда он мог знать? Но, судя по шепоту, ползущему по палатке, ее тайна теперь была раскрыта. Она отважилась поднять глаза: да, все так и есть. Рядовой Джиллспай слышал. Слышала и сестра Тейлор. И сестра Белл, и капитан Гаррисон, и капитан Митчелл. И – вот беда – слышали Бриджет и Анни, которые только что вошли в палатку.

Она обратилась к молодому человеку, лежащему на носилках.

– Мне так жаль видеть вас раненым, рядовой Дженкинс. Как вы себя чувствуете?

– Меня ранило в ногу, но доктор сказал, что ранение не опасно. Мне понадобится операция, чтобы извлечь пулю. Несколько недель отлежусь и буду как новенький.

– Замечательная новость. Можно будет потом прийти к вам в госпитальную палатку?

– Если это для вас не будет слишком большим беспокойством, лед… Я имею в виду, мисс Эшфорд. И благослови вас Господь, мисс. Вы всегда были добры ко мне и всем остальным с первого этажа.

Лилли улыбнулась ему на прощание, ободряюще похлопала его по руке и выпрямилась. Бриджет и Анни исчезли. Ей придется поговорить с ними потом.

Но врачи, и сестры, и, конечно, рядовой Джиллспай по-прежнему смотрели на нее. Ей не оставалось ничего другого, как заглянуть в глаза каждому из них и уверенно улыбнуться.

Лилли подошла к рядовому Джиллспаю.

– Дайте мне ключ от вашего гаража. Мне нужно кое-что сделать с машиной.

– Конечно, ммм…

– Мисс Эшфорд, пожалуйста. Я больше не пользуюсь моим другим именем. Это пережиток моей прежней жизни, которой я жила до Франции.

Лилли взяла у него ключ. Ей хотелось броситься наутек, она чувствовала, как зарделось ее лицо от стыда и неловкости, но из палатки был только один выход. Чтобы добраться до него, ей пришлось идти мимо носилок с ранеными, ее тяжелые ботинки то и дело задевали их носилки, или одежду, или вывернутую конечность.

Наконец она оказалась на свободе и поплелась в гараж, плотно прижимая руки к бокам. Дверь она отпирала дрожащими руками. Наконец, оставшись в таком одиночестве, какого она не знала никогда раньше, она опустила голову и закрыла лицо руками. И заплакала.

– 37 –

Лилли шарила по карманам в поисках платка, когда дверь в гараж открылась и внутрь просунулась голова. Она увидела Констанс.

– И как тебя называть? Миледи? Но ты должна признать, звучит это ужасно старомодно.

При этих словах Лилли снова разрыдалась. Констанс бросилась к ней, обняла, стала успокаивать, усадила на скамью у стены, предложила свой платок, дождалась, когда Лилли возьмет себя в руки. И только тогда Лилли вспомнила, что ее подруга должна лежать в кровати.

– Что ты тут делаешь?

– Старшая сестра меня отпустила, так что не шуми. Я проснулась сегодня утром, и жар у меня спал. Она сказала, я могу вернуться к работе, но только не выходя за пределы лагеря. Никакой езды. Но руки у меня стали гораздо лучше.

– Как ты узнала?

– Я как раз вставала с кровати, когда ко мне прибежали Бриджет и Анни. Они и рассказали мне, что случилось.

– Извини, Констанс. Я собиралась сказать тебе. И чуть было уже и не сказала. Несколько раз. Но я боялась, что ты станешь думать обо мне по-другому. Но это всего лишь титул. Ко мне он не имеет никакого отношения.

Констанс еще раз обхватила Лилли руками, крепко прижала к себе.

– Тебе, наверно, было очень непросто. Не говорить ни с кем из нас о твоей семье и всем таком.

– В первые же несколько недель я почти забыла об этом. Но теперь… теперь на мне это пятно.

На лице Констанс появилось самое строгое ее выражение – так она смотрела, когда кто-нибудь из солдат отваживался в ее присутствии произнести бранное слово или был недостаточно вежлив с кем-нибудь из ЖВК.

– Чепуха! Какое еще пятно? Ты моя подруга, Лилли, и ничто не в силах изменить это. Ты меня слышишь?

Лилли кивнула, не отваживаясь прервать Констанс, а та, нахмурившись, спросила:

– А Лилли Эшфорд твое настоящее имя?

– Да, в некотором роде. Мое настоящее имя Элизабет Аделаида София Георгиана Нэвилл-Эшфорд.

– Господи боже, я прекрасно понимаю, почему ты предпочитаешь более простой вариант.

– Мои родители – очень знатные. Отсюда и эта бесконечная цепочка имен.

– А кто они, Лилли?

– Граф и графиня Камберлендские.

– Твой отец граф?

– Боюсь, что так оно и есть.

– Я думала, баронет или что-то в этом роде. Целый граф, говоришь? Господи боже. А твой брат?

– Эдвард? Он виконт Эшфорд. Сейчас капитан Эшфорд.

– А его друзья знают?

– Да. Ему бы никак не удалось скрыть. Большинство из тех, кто работал в имении родителей в Камбрии, служат в его батальоне. Но я…

– Да? – сказала Констанс, когда Лилли вдруг замолчала.

– Я боялась, что ты станешь думать, будто я этакая занудная, всем досаждающая дамочка, как из комедии Джорджа Фаркера. Изображает, будто выполняет свой долг, а на самом деле сует нос в чужие дела. Потому я никому ничего не говорила.

– Ну теперь-то что – теперь кот уже выпущен из мешка. К обеду все в лагере будут знать.

– Ты думаешь, люди ко мне станут иначе относиться?

– Может быть, поначалу, – согласилась ее подруга. – Но когда они увидят, что ты ничуть не изменилась, я не сомневаюсь, все будет как прежде. – Она похлопала Лилли по руке, чуть поморщилась и решительно встала. – А теперь скажи мне, как мы проведем остаток этого восхитительного утра.

– Я собиралась почистить свечи Генриетте. Но ты не должна мне помогать – испачкаешь свои бинты.

– Пожалуй, ты права. Может, я тогда просто составлю тебе компанию? Могу принести чай или затопить печку. – А потом с ухмылкой: – Но только если ваша светлость не возражает.

Лилли за обедом чистосердечно призналась во всем Бриджет и Анни, и они с добродушным юмором отнеслись к этой новости.

– Это многое объясняет теперь, если воспоминать, – сказала Анни. – Твою