Вкус яда - Тессония Одетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очень жаль. – Тон Торбена мягкий, нежный, подобный ласке. Я не могу видеть его сквозь слезы, но, судя по звуку его голоса, он, должно быть, стоит на коленях рядом со мной. – Это чувство – часть потери любимого человека. Игнорировать его – значит опозорить его память. Этого невозможно избежать. Невозможно просто обойти это стороной и ничего не почувствовать. Ты будешь работать над этим. Ты достаточно сильна и с каждым днем будешь становиться еще сильнее.
«Я не сильная», – пытаюсь сказать я, но мои губы не двигаются. Мой желудок сжимается, а сердце продолжает биться так, словно вот-вот вырвется из груди. Тени кружатся перед моим взором, затемненные блеском моих слез. Я смутно осознаю, что падаю, соскальзываю на пол, прижимаясь виском к холодному мрамору. Руки. Сильные руки поднимают меня.
Только ощущение того, как моя голова покоится на груди Торбена, удерживает меня от того, чтобы полностью погрузиться в эмоциональные муки. Глухой стук его сердца у моего уха звучит как мелодия. Напоминает мне о другом времени, о другом месте и других руках. О моменте, когда я впервые почувствовала себя в безопасности, когда отец поднял меня с берега озера и прижал к своей прикрытой фартуком груди, успокаивая колыбельной своего сердца, как сейчас это делает Торбен.
Но нет, воспоминание фальшиво. Я не могла слышать сердцебиение отца через его фартук. Потому что он завернул меня в мех. Разве я не чувствовала глухой пульс через мех?
Мой разум снова пустеет, когда я чувствую под собой что-то мягкое. Матрас. Торбен больше не обнимает, не защищает меня. Я переворачиваюсь на бок. Каждая часть моего тела болит. Моя кожа слишком горячая и в то же время слишком холодная, мой пот похож на иглы. Я продолжаю рыдать, стонать, но боль отказывается слабеть. Сколько времени прошло с тех пор, как Торбен опустил меня на матрас? Минута? Секунда? День?
Матрас рядом со мной со скрипом прогибается. Я едва успеваю вскрикнуть от тревоги, когда кровать подо мной содрогается, будто рама треснула. В этот момент я понимаю почему. Что-то огромное и теплое прижимается к моей спине, и я сразу осознаю, что это Торбен в его медвежьем обличье. Землистый аромат тревожит мои чувства, и я поворачиваюсь, чтобы обнаружить его мягкую шкуру. Мое тело продолжает пульсировать, а разум кружиться, но мне все же удается поднять руку и провести ею по шкуре Торбена. Кровать снова содрогается, когда медведь пододвигается ко мне. Огромной лапой он прижимает меня к своему теплому животу. Комфорт, не похожий ни на что, что я когда-либо испытывала, окутывает меня. Он не заглушает мое горе и не уменьшает последствий того, как пурпурный малус покидает мое тело. Вместо этого он танцует с ним, создает пространство между неприятными чувствами там, где их раньше не было. Сердцебиение Торбена снова отдается у моей щеки, но на этот раз оно исходит из тела медведя.
Это снова возвращает меня в объятия отца, к его сердцебиению и шкуре…
Нет, его сердцебиение отдавалось сквозь фартук.
Верно?
Но я точно помню пульс с другой стороны шкуры. Такой же, как сейчас. Он был…
Мои воспоминания распутываются, принимая новую форму. Там, где когда-то я вспоминала надежные руки моего отца, поднимающие меня с берега и укутывающие в мех, теперь я чувствую только мех. Мех с мягким, пульсирующим сердцебиением, два округлых уха и четыре нежные лапы. У этого меха был землистый, но приятный аромат, так похожий на тот, который я чувствую сейчас. Я помню его внезапный уход, глухой стук удаляющихся обратно в лес лап. После этого я услышала человеческие шаги. Только тогда сильные руки отца подняли меня с земли и прижали к своей груди. К его забрызганному краской фартуку.
Я никогда не думала, что мое любимое первое воспоминание об отце было неполным. Достаточно странно, что я вспомнила хоть что-то из того времени, когда была младенцем. Не было никаких причин пытаться заглянуть глубже. Все, что я знала, – первое чувство комфорта связано с мехом и руками моего отца.
Но все это время это были два разных воспоминания.
Мех никогда не был шкурой. Это было животное. Медведь.
Медвежонок, который жил в Дьюберри в тот же год, когда там родилась я.
Непонятное выражение лица Торбена после того, как я рассказала ему о том, где родилась, начинает обретать смысл, как и кривая усмешка на его губах, когда я сказала, что мы никогда не встречались.
Действительно, странно.
Теперь все встает на свои места.
Мое первое воспоминание о комфорте связано не с моим отцом.
Оно связано с Торбеном.
Глава XXIV
ТОРБЕН
Я нахожусь в поместье Дэвенпорт уже три дня, но только сейчас, когда стою среди заросших ягодных полей, чувствую запах дома. Закрыв глаза, я откидываю голову назад, позволяя утреннему солнцу согреть мое лицо. Ароматы свежей клубники, ежевики и черники, а также нескольких редких сортов фруктов фейри наполняют мои ноздри. Я представляю себя маленьким мальчиком, стоящим рядом с отцом, который показывает ему поля и проверяет, как справляются работники. До того как пурпурный малус встал между ними. До того как смерть забрала у меня отца.
С тяжелым вздохом я открываю глаза и позволяю своей мимолетной фантазии исчезнуть. Мрачная реальность занимает ее место. Вокруг меня не поля из детства, а неухоженные заросли ежевики и колючек. Многие ягодные культуры, возможно, и выжили без какой-либо заботы, но теперь их вряд ли можно назвать культурными.
Несмотря на запущенность поместья, я удивлен, обнаружив, что каждый дюйм земли остался нетронутым. Когда королева Трис предложила мне новую сделку, пообещав вернуть поместье Дэвенпорт в обмен на Колесницу, она заверила, что ничего там не меняла. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. С тех пор я размышлял о том, каким образом правительнице Весеннего королевства удалось солгать. Я ожидал, что найду здесь доказательство ее обмана. И все же я осмотрел землю, поля, коттеджи, в которых когда-то жили работники и фермеры, но не нашел никаких изменений. Если не считать того, что все вокруг заросло
