Последний Катон - Матильде Асенси

— Нет. Похож, но не он, — возразил Фараг, сбрасывая ладонью упавшую на знак листву. — Это символ, которым со времен античности обозначали планету Сатурн.

— А какое отношение ко всему этому имеет Сатурн?

— Если бы мы это знали, доктор, то могли бы уже вернуться домой, — проворчал Кремень.

Оскалившись, я тайком скорчила презрительную мину, которую смог увидеть только Фараг — он тихонько усмехнулся. Потом мы встали и пошли дальше. Над нами сгущалась ночь. Иногда слышался крик какой-то птицы и шелест листьев, колеблемых порывом ветра. В довершение всего начало холодать.

— Нам придется тут ночевать? — спросила я, поднимая ворот куртки. Хорошо хоть, она кожаная и на фланелевой подкладке.

— Боюсь, что да, Басилея. Надеюсь, вы, Каспар, предусмотрели такую возможность.

— При чем тут Басилея? — вместо ответа спросил капитан.

У меня вдруг задрожали ноги.

— Это слово часто употреблялось в Византии. Оно означает «достойная женщина».

«Ну и врун!» — подумала я, одновременно облегченно вздыхая про себя. Никак нельзя перевести слово «Басилея», как «достойная женщина», и, уж конечно, это слово не было общеупотребительным в Византии, поскольку буквально оно означает «императрица» или «принцесса».

Было только полседьмого вечера, но капитану пришлось зажечь свой мощный фонарь, потому что нас окружала кромешная тьма. Мы весь день прошагали по этим длинным грунтовым дорожкам, так никуда и не добравшись. Наконец мы сделали привал и рухнули на землю, чтобы перекусить в первый раз после завтрака, съеденного еще в Риме. Пока мы жевали то, что уже можно называть «знаменитыми» бутербродами с колбасой и сыром (от одного испытания к другому капитан меню не менял), мы снова перебрали все собранные в этот день данные и пришли к выводу, что нам не хватает еще многих фрагментов головоломки. Завтра мы уже будем лучше представлять, в чем суть дела. Термос с горячим кофе вернул нам хорошее настроение.

— А что, если нам остаться здесь, поспать, а как только рассветет, мы продолжим путь? — предложила я.

— Пройдем чуть-чуть еще, — не согласился Кремень.

— Каспар, я думаю, надо послушать Оттавию. Сегодня был долгий день.

Хоть и с неудовольствием, но Кремень сдался, так что прямо там мы и разбили импровизированный лагерь. Для начала капитан вручил нам пару хороших шерстяных шапок, при виде которых мы рассмеялись и посмотрели на него как на сумасшедшего. Он, конечно, обиделся.

— Стыдились бы своего невежества! — загремел он. — Вы что, никогда не слышали, что говорят: «Когда мерзнут ноги, надевай шляпу»? Именно через голову происходит большая часть теплопотери в нашем теле. Человеческий организм устроен таким образом, что, когда туловище и спина мерзнут, он жертвует конечностями. Если мы избежим теплопотери через голову, мы поддержим температуру тела, а значит, руки и ноги у нас останутся теплыми.

— Ой, как сложно! Я же простой обитатель пустыни! — хохотнул Фараг, но одновременно со мной нахлобучил шапку до ушей. Шапка, которую капитан дал мне, показалась мне слегка знакомой, но почему, я вспомнила только позже.

Затем Кремень вытянул из волшебного рюкзака нечто похожее на пачки с сигаретами и хотел вручить по одной каждому из нас. Разумеется, мы как можно вежливее отказались от его предложения, но Глаузер-Рёйст, набравшись терпения, объяснил нам, что это что-то вроде походных одеял, нечто наподобие продублированных фольгой кусков полиэтилена, которые ничего не весили, но очень хорошо сохраняли тепло. Мое одеяло оказалось с одной стороны красного цвета, с другой — серебристого, одеяло Фарага было серебристо-желтым, а капитану досталось серебристо-оранжевое. Они и на самом деле оказались очень теплыми, так что благодаря шапкам и одеялам, которые жутко хрустели при малейшем движении, мы почти не заметили, что спим под открытым небом посреди леса. Осторожно прислонившись спиной к увитой растениями стене, я уселась между моими спутниками, и капитан погасил фонарь. Наверное, я потихоньку, сама того не сознавая, сползла в сторону Фарага, но как только я уронила голову ему на плечо, я во сне вспомнила, что надетая на мне шерстяная шапка была на смуглой девушке на той фотографии, которую я видела в гостиной дома у капитана.

Рассвет, если так можно сказать о переходе от черной к темно-серой тьме, начался около пяти утра. Все мы проснулись одновременно, наверняка разбуженные громким пением птиц, звучавшим как настоящая оглушительная хоровая ария. Сквозь сон я смутно вспомнила, что сегодня суббота и что всего неделю назад я была в Палермо с семьей на поминках по моему отцу и брату. Я молча помолилась за них и прежде, чем окончательно открыть глаза, попыталась принять окружавшую меня безумную реальность.

Шатаясь и спотыкаясь, мы встали, выпили немного холодного кофе, собрали вещи и отправились в путь с того места, где остановились вчера. Мы без отдыха шли до девяти или половины десятого утра, насчитав тридцать с лишком символов Сатурна. Потом чуть-чуть отдохнули и зашагали дальше, недоумевая, участвуем мы в испытании на очищение души или в соревнованиях на выносливость. Внезапно в глубине перед нами встала огромная стена, перегораживавшая коридор.

— Внимание! — провозгласил Фараг. — Мы пришли!

Мы ускорили шаг, подгоняемые ужасным желанием достичь последнего отрезка. Но нет, до конца было далеко, потому что, хоть эта заросшая кустарниками стена и закрывала коридор, по которому мы пришли, слева от нас красовалась новая железная дверь, точь-в-точь такая же, как та, сквозь которую мы прошли накануне. Зная, что оставить ее открытой мы не сможем, мы толкнули ее и смиренно пересекли порог, догадываясь, что по ту сторону двери нам откроется очень похожая на уже знакомую нам картина. Если бы этот новый коридор не был еще уже предыдущего, можно было бы поклясться, что мы все в том же месте.

— Такое впечатление, что мы проходим сквозь параллельные линии, разделенные все более узкими расстояниями, — заметил Фараг, вытягивая руки в стороны и убеждаясь, что в этом третьем коридоре кончики его пальцев находились всего в пяди от зарослей растений. Но и растения изменились: трехметровой высоты стены теперь покрывали не скрещивающиеся стебли и листья; теперь в них вплелись целые заросли колючего терновника, ежевики, чертополоха и крапивы, угрожая при малейшем прикосновении оцарапать и ожечь нас.

— Коридоры, бесспорно, уже, — согласился Кремень, глядя на компас, — но я не так уж уверен в том, что мы идем по параллельным прямым линиям. Похоже, что мы повернули почти на семьдесят градусов влево.

— Серьезно? — удивился Фараг, недоверчиво подходя к нему, чтобы взглянуть на показания прибора. — Точно!

— По-моему, это я говорила про «бесконечный круг, центр которого везде, а окружность так велика, что кажется прямой линией», — насмешливо проговорила я, поглаживая пальцами одну из острых колючек, торчащих из живой изгороди. Если бы она не была явно растительного происхождения, я была бы готова поспорить, что это дело лучшего производителя игл всех времен и народов. С шипа слетел черный пушок, от которого моя кожа в считанные секунды покраснела, и я тут же почувствовала жжение, словно дотронулась до горящей спички. — Господи, какие ужасные колючки! Надо держаться от них подальше!

— Дайте-ка взглянуть.

Но пока капитан осматривал мою руку, краснота и жжение понемногу распространялись.

— К счастью, прурит, вызываемый колючками, к которым вы прикоснулись, быстро пройдет, но неизвестно, чего ожидать от других видов растений, которые здесь растут. Будьте осторожны.

Стараясь не касаться колючих веток, острые рапиры которых могли без труда разорвать нашу одежду, мы прошли еще сто — сто пятьдесят метров, пока капитан, шедший на шаг впереди, резко не остановился.

— Еще один странный символ, — сказал он.

Мы с Фарагом нагнулись, чтоб его разглядеть. Это была замысловато выписанная цифра четыре, изготовленная из какого-то нового металла с голубоватыми отблесками:

— Символ планеты Юпитер, — констатировал все более удивленный Босвелл. — Не знаю… Если мы на самом деле идем кругами и в каждом новом проходе появляется новая планета, возможно, все это — просто большое космологическое изображение.

— Может быть, — согласился Кремень, касаясь фигуры рукой, — но этот космологический символ сделан из олова.

— Сатурн был из свинца, — напомнила я.

— Не знаю, не знаю… — хмуро повторил Фараг. — Все это очень странно. Во что нас заставляют играть на этот раз?

Следующую дверь мы нашли пять часов спустя, после того, как прошлись по планете Юпитер по крайней мере раз тридцать.

Прежде чем пересечь порог, мы перекусили, усевшись на земле подальше от колючих зарослей. Следующий коридор или гигантский круг, как посмотреть, был еще чуть уже, а колючие растения стали гуще и опаснее. Здесь находился сделанный из железа символ планеты Марс: