Последний Катон - Матильде Асенси

— Как там звали этого святого?

— Агиос Константинос Аканзон.

— Нет, капитан, — возразила я. — Сначала поищите святого Константина с терниями. Это логичнее.

Прошло довольно много времени, и мы с Фарагом уже устали неподвижно сидеть, не сводя глаза с экрана, на котором быстро мелькали бесчисленные страницы документов, когда Глаузер-Рёйст, ликуя, воскликнул:

— Есть!

Он откинулся в кресле и ослабил узел галстука.

— Святой Константин Аканццо в провинции Равенна. Послушайте, что пишут в этом туристическом путеводителе по зеленым маршрутам.

— По зеленым маршрутам? — переспросил Фараг.

— По экотуризму, профессор, маршрутам для любителей природы: пеших прогулок и спусков в овраги в малолюдных уголках природы.

— А!

— Монастырь Святого Константина Аканццо — старое бенедиктинское аббатство, расположенное к северу от устья реки По в провинции Равенна. Среди монастырских построек, возникших до X века, архитектурной ценностью отличается церковь византийского стиля, трапезная, украшенная великолепными фресками, и колокольня XI века.

— Неудивительно, что ставрофилахи выбрали Равенну в качестве одного из мест проведения испытаний, — заметила я. — Она была столицей Западной Римской империи с VI по VIII век. Не понимаю только, почему ее посчитали городом, лучше всего воплощающим грех зависти.

— Потому что, доктор, во время своего наибольшего расцвета, этих двух веков Экзархата, о которых вы только что упомянули, Равенна постоянно соперничала с Римом, который к тому времени превратился в малую деревушку.

— Я знаю историю Рима, — недовольно ответила я. — Я тут единственная итальянка, вы не забыли?

Капитан даже не взглянул на меня. Он обернулся к Фарагу, не обращая на меня ни малейшего внимания.

— Как вы знаете, Западная Римская империя пала в IV веке, и варвары завладели всем Итальянским полуостровом. Однако, когда византийцы отвоевали его в VI веке, вместо того, чтобы вернуть Риму главенство над Западным миром, как этого можно было ожидать, они передали его Равенне, потому что в Риме правил Папа, а между Византией и Папой Римским царила давняя вражда.

— Просто Папа Римский считал и до сих пор считает себя единственным истинным наследником святого Петра, Каспар, не забывай об этом, — насмешливо заметил Фараг. — Если бы не эта мелочь, быть может, объединить всех христиан мира оказалось бы проще.

Глаузер-Рёйст молча посмотрел на него лишенным всякого выражения взглядом.

— Поскольку Византия оставила Рим в забвении, — продолжил он, помедлив пару сердцебиений, словно профессор Босвелл ничего не сказал, — начинается его упадок, в то время как Равенна разрастается, богатеет и укрепляется, но вместо того, чтобы наслаждаться своей славой, она всеми силами пытается затмить былое величие своего врага. Кроме того, что город украшается чудесными сооружениями византийского стиля, которые до сих пор являются гордостью Равенны и всей Италии, чтобы еще раз унизить Рим, равеннцы вводят отправление культа святого Аполлинара, покровителя своего города, прямо в базилике Святого Петра.

Фараг легонько присвистнул.

— Да, — озадаченно признал он, — я сказал бы, что зависть ярко характеризует византийскую Равенну. Как неудачно вышло со святым Аполлинаром! А откуда вы все это знаете?

— Разве в Равенне нет епархии? Много людей помогают нам сейчас во всем мире, особенно в шести городах, которые нам еще придется посетить. И будьте уверены, что в этих шести городах уже все готово к нашему приезду. — Перед тем, как продолжать, он еще раз ослабил узел галстука. — Задержание ставрофилахов — это крупномасштабное мероприятие, в котором мы действуем уже не одни. Все христианские церкви крайне заинтересованы в этом деле.

— Неплохо, но все эти люди не пойдут вместе с нами рисковать жизнью в Агиос Константинос Аканзон.

— Сейчас это монастырь Святого Константина Аканццо, — напомнила я.

— Да, и со всей этой болтовней мы до сих пор не дочитали информацию из интернета об этом старинном аббатстве, — пробурчал капитан, обращаясь снова к экрану. — Судя по всему, этот древний монастырь находится в полуразрушенном состоянии, но в нем еще живет небольшая община бенедиктинцев, которые держат постоялый двор для любителей экскурсий. Все это находится точно в центре принадлежащего им леса Палу, который тянется больше чем на пять тысяч гектаров.

— «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их», — вспомнила я.

— Нам нужно будет пройти через этот лес? — поинтересовался Босвелл.

— Лес — частная собственность монахов. Туда нельзя войти без их разрешения, — пояснил Кремень, вглядываясь в экран. — Как бы там ни было, до постоялого двора мы доберемся на вертолете.

— Это мне уже нравится! — Интересно было полетать по небу на мельничке.

— Что ж, доктор, не думаю, что вам так же понравится то, что я скажу сейчас: готовьте вечером чемоданы, потому что мы не вернемся в Рим, пока не заполучим в свою компанию последнего Катона. С завтрашнего утра «Вествинд» компании «Алиталия» будет ждать нас в аэропорту Равенны, чтобы отвезти прямо в Иерусалим. Таков приказ Его Святейшества.

5

Ватиканский гелипорт — это узкая площадка ромбовидной формы, ограниченная мощной стеной Папы Льва IV, уже одиннадцать веков отделяющая Город от остального мира. Солнце только что поднялось на востоке и освещало чистое и сверкающее небо красивого голубого цвета.

— Видимость отличная, капитан! — выкрикнул пилот «Дофина» АС-365-Н2 капитану Глаузер-Рёйсту. — Замечательное утро!

Моторы «Дофина» гудели, и лопасти мягко вращались, производя звук, похожий на гудение гигантского вентилятора (который вовсе не походил на рев, сопровождающий появление вертолетов в кино). Пилот, высокий светловолосый парень крепкого сложения и с очень белой кожей, был одет в летный комбинезон серого цвета, со всех сторон снабженный карманами. У него была приятная открытая улыбка, и он то и дело рассматривал нас троих, недоумевая, кто же мы такие, что нам разрешают воспользоваться его блестящим белым «Дофином».

Я никогда не летала на вертолете и немного волновалась. Стоя рядом со мной, Фараг внимательно разглядывал все вокруг с любопытством иностранного туриста, попавшего в китайскую пагоду.

Накануне я очень нервничала, собирая вещи. Ферма, Маргерита и Валерия очень помогли мне, запуская в последний момент стирку, гладя, складывая и распихивая вещи, и подбодрили меня шутками и вкусным ужином, который сопровождали смех и хорошее настроение. Я должна была бы чувствовать себя героиней, собирающейся спасти мир, но вместо этого я была напугана и ощущала гнет необъяснимой внутренней тяжести. Словно бы я жила последние минуты своей жизни и наслаждалась последним ужином. Но хуже всего мне стало, когда мы вчетвером вошли в часовню, и мои сестры вслух просили за меня и за успех предстоявшего мне задания. Я не смогла удержаться от слез. По какой-то неведомой причине я чувствовала, что не вернусь, что больше не буду молиться там, где молилась столько раз, и что никогда не сделаю этого в присутствии моих сестер. Я постаралась выбросить эти напрасные страхи из головы и сказала себе, что должна быть храброй, не трусить и не бояться. Если я не вернусь, по крайней мере причиной тому будет доброе дело, дело церкви.

И вот я стою здесь, на вертолетной площадке, одетая в чисто выстиранные и отглаженные брюки, готовая к тому, чтобы впервые в жизни сесть в вертолет. Когда пилот с капитаном сделали нам знак садиться в вертолет, я перекрестилась, а потом удивилась, увидев, как удобно и элегантно там внутри. Ничего похожего на жесткие металлические скамейки и военное снаряжение. Мы с Фарагом уселись в мягкие белые кожаные кресла в салоне с кондиционером и широкими окнами, где стояла тишина, словно в церкви. Наш багаж загрузили в заднюю часть вертолета, и капитан Глаузер-Рёйст занял место второго пилота.

— Взлетаем, — объявил Фараг, глядя в окно.

Вертолет отделился от земли со слабым покачиванием, и, если бы не сильная вибрация моторов, я бы и не заметила, что мы уже в воздухе.

Невероятное ощущение — лететь вот так, с солнцем справа от нас, выполняя некое подобие танца с невозможными для самолета, гораздо более стабильного и скучного вида транспорта, движениями. Небо невероятно слепило глаза, так что я старалась смотреть в окно, прищурившись. Вдруг между светом и мной вклинилась фигура Фарага, который, цепляя мне что-то на уши, сказал:

— Можешь мне их не возвращать. — Он улыбнулся. — Я знал, что ты библиотечная мышка, и у тебя их не будет.

И он надел мне солнечные очки, которые впервые с момента взлета позволили мне нормально смотреть по сторонам. Я обратила внимание на то, как блестит на его волосах горизонтально льющийся через стекла свет.