Незавершенное дело Элизабет Д. - Николь Бернье

– Понимаю.

– Это тяжело, я знаю. Мы – люди чуткие. Но природа нашего бизнеса – это бизнес жизни, а жизнь полна случайностей. – Опять это слово. – Учитывая природу нашего заведения, люди, обращающиеся к нам, весьма больны и… в общем, никаких гарантий нет.

Кейт помолчала; в ушах гулко стучало сердце.

– А Элизабет была нездорова. – Она проговорила это ровным голосом, каким констатируют факт. И, может быть, поэтому поверить в сказанное оказалось не так трудно.

– Это не совсем верно. И в любом случае наша роль не в том, чтобы оценивать физическое состояние или подменять методы традиционной медицины. Это не Место Последней Надежды.

– Мм, – отозвалась Кейт, уже представляя, как больная Элизабет рисует в пустыне, пытаясь направить энергию депрессии и гнева на борьбу с недугом.

– Надеюсь, вы понимаете, – продолжал Майкл. – Кто-то назвал бы это бессмысленной трагической случайностью, но мы здесь не верим ни в трагическое, ни в случайное, ни в бессмысленное. Элизабет шла своим путем, и произошедшее было частью его. Она получила уже очень многое от короткого подготовительного периода, и, полагаю, ее записи это отражают. Она планировала поработать над набросками, которые сделала после того, как ей был поставлен диагноз.

Последнее слово отозвалось неприятным эхом. Кейт подумала о пропавшей тетради и о том, сколь многое вместили те несколько месяцев после рождения Эмили. «Та ужасная писанина…»

– И поэтому брала некоторые свои записи с собой. – Она постаралась добавить голосу уверенности, чтобы не получился вопрос.

– Для некоторых такая работа – часть процесса, и мы поощряем это, особенно у людей креативных, какой была Элизабет, работавшая и со словами, и с красками. Но мы не обсуждаем процесс с теми, кто не является нашими гостями. Надеюсь, вы понимаете.

Кейт не ответила, он продолжил:

– Ко времени отъезда в Калифорнию она уже обрела некоторый душевный покой, меньше сердилась. В какой-то степени изменила отношение к генетике, ко многим вещам. Вы ее подруга. Вы знаете.

Она не знала. Но знала, что у Элизабет была наследственная предрасположенность к болезни, от которой умерли ее мать и тетя. И еще она знала: вероятность того, что женщина, однажды преданная любимым человеком, не поддержавшим ее в трудную минуту, не позволит себе довериться снова и предпочтет решать вопросы по-своему, в тайне ото всех, как это было с ее матерью, очень велика.

Шелест бумаг и новая нотка в его тоне означали, что разговор подошел к концу.

– Надеюсь, семья утешится по крайней мере этим.

Кейт помолчала.

– Думаю, так оно и будет.

Глава 30

По воскресеньям в августе машин на дорогах всегда больше. Это такая же неотъемлемая часть летнего путешествия, как и тонкие комковатые подушки в съемных домах. Съехав с парома, они катили по дорогам, забитым кочующими отпускниками, пересекли границу Массачусетса и продолжили путь на юг, вдоль побережья Коннектикута, в густом потоке машин. Дети уснули, но Кейт, хоть и откинула сиденье и закрыла глаза, последовать их примеру не смогла. Она убрала волосы назад и направила вентилятор себе на лицо.

– В котором часу ты обещала Дейву приехать? – сдержанно спросил Крис.

– Я не звонила.

Он взглянул на нее коротко и тут же отвел глаза.

– А если его не будет дома?

– Будет. – Она посмотрела в окно.

По правде говоря, Кейт не хотела сообщать Дейву, что собирается приехать. Она не представляла, что сказала бы по телефону, наверняка что-нибудь раздражающе загадочное, вроде «Мне надо поговорить с тобой кое о чем». Или более прямолинейное, например: «Я знаю, зачем Элизабет летела в Лос-Анджелес». Он мог разозлиться, если бы она отказалась обсуждать это по телефону, или решил, если действительно он взял дневник, что обойдется без ее откровений. «Не трудись» – вот и весь разговор. Она не знала, склонен ли Дейв таить обиду и способен ли прощать. Но если их отношения испортились из-за ее обвинения, что это он взял дневник, по телефону все равно ничего не решить.

– Сколько планируешь пробыть? – Его небрежный тон плохо вязался с тем, как он держал руль – руки именно в том положении, как учат на водительских курсах.

– Не знаю. Может, несколько часов.

Он не ответил.

Накануне вечером, после того, как дети легли спать, они поужинали на веранде. Сидели за круглым столом с цитрусовой свечой посредине – появление ночных насекомых всегда сигнализировало конец лета, – и Кейт не в первый уже раз задалась вопросом, почему они не делают так дома. У них же есть гриль, и в Вашингтоне тоже полно морепродуктов. Они откладывали эти трапезы на свежем воздухе, чтобы добавить особенной прелести отдыху на острове, но это была не единственная причина. Правда заключалась в том, что они слишком увязли в рутине каждодневных обязанностей, чтобы отвлекаться на что-то еще.

Она пропарила моллюсков в вине с шалотом и запекла в алюминиевых пакетиках молодую картошку с маслом и морской солью. Он сварил омара на плите, а потом они сидели за столиком – вдвоем, лицом ко двору, воде и багряному небу.

Она вздохнула.

– Сегодня я кое-что узнала об Элизабет.

Он задержал взгляд на лужайке, потом повернулся с натянутой улыбкой, как бы говоря: «Неужели нельзя просто приятно провести этот последний вечер?»

– О?

Не спросил, что она узнала и как, когда не смогла отыскать единственный непрочитанный дневник. Взял вилку и начал есть.

Наблюдая за ним, она изо всех сил старалась не показать, как задевает ее это демонстративное безразличие. Ей нужно было как-то сломать эту безучастность. Если не для того, чтобы он помог ей разобраться во всем, то по крайней мере чтобы заручиться его поддержкой в том, что она хотела сделать. Она рассказала про ночное телевидение, про украшения и соковыжималки и про визитную карточку в сундучке.

Он молчал чуть дольше, чем, по ее мнению, следовало бы в подобных обстоятельствах, потом отправил в рот очередной кусок.

– Значит, Элизабет полетела в Джошуа-Три купить соковыжималку?

Кейт разинула рот от удивления. Крис редко бывал язвительным, а с ней вообще никогда. У нее возникло чувство, будто она отдаляется от стола, как в кино, когда камера отъезжает для более широкого охвата.

Что ж, разговор будет коротким и деловым. Ему больше не придется говорить об Элизабет, но это также означает, что она не станет с ним откровенничать. Вот чем может стать брак после девяти лет: настолько тонко настроенным инструментом, что простое нежелание обсуждать что-то воспринимается либо как подарок, либо как пинок.

– Думаю, у нее был рак, и она никому не сказала.

Крис даже вздрогнул. В обычной ситуации новость дала бы толчок разговору не только об Элизабет, но о честности и обмане вообще – тех аспектах нас самих, которые мы открываем друг другу в браке и дружбе, и тех, что скрываем. Но, уже высказавшись по необходимости напрямик, она поняла – ничего не выйдет; ей просто претила мысль заливаться перед ним соловьем, когда он сидит, как… как сыч.

– Рак. Хм. – Он откусил большой кусок лепешки, потом добавил еще масла. – С чего ты это взяла?

Она смотрела, как Крис ест.

– Нашла номер заведения, куда она собиралась. Он был на визитке. Человек, с которым я говорила, знал ее. Он выразил соболезнование, рассказал кое-что.

Это заставило его призадуматься.

– Когда?

– Когда он с ней познакомился?

– Нет, когда ты звонила?

– Сегодня утром я оставила ему сообщение, и он перезвонил, когда ты был с детьми на рынке.

Он остановился, не донеся вилку до места. Только теперь до него дошло, что это случилось прошлым вечером, что она разговаривала с Майклом во второй половине дня и за все это время ничего ему не сказала. Обычно Кейт сразу же делилась с ним такими вещами. Здесь же намечалась проблема более значительная. Он еще немного покрутил вилку и снова взялся за еду.

Не рассчитала. Упомянув об этом деле мимоходом, она привлекла бы куда меньше его внимания, чем полным умолчанием. И пусть эта тема мало интересовала его и даже раздражала, но, по крайней мере, он не чувствовал бы, что его просто проигнорировали. Кейт отрезала кусочек хвоста омара и обмакнула его в масло.

– Ну и что ты собираешься теперь делать? – спросил Крис.

– Я бы хотела заехать к Мартинам по дороге домой, отдать Дейву сундучок и поговорить с ним.

Он кивнул. Вряд ли ему захотелось бы обсуждать, что и как ей делать, но его задело, что она приняла решение, даже не упомянув об этом. Ситуацию смягчало то, что она сказала «я бы хотела», а не заявила о своих намерениях безапелляционно. Смягчало, но не слишком.

– Летом, в воскресенье? – спросил он. – Когда же мы доберемся домой?

– Я подумала, что ты с детьми мог бы поехать домой, а я приеду поездом чуть позже. Когда дети рядом, толком не поговоришь.