Лесной: исчезнувший мир. Очерки петербургского предместья - Коллектив авторов

Рассказывали, что Клавдия Владимировна Лукашевич часто приглашала к себе в гости старушек, обитавших в многочисленных богадельнях Лесного, и внимательно слушала их воспоминания. Многие из них впоследствии ложились в основу ее рассказов…

Митя Шостакович, сентябрь 1919 г. Художник Б.М. Кустодиев. Из архива семьи Д.Д. Шостаковича

Среди гостей Клавдии Владимировны в доме в Воронцовом переулке был совсем еще юный Дмитрий Шостакович – здесь его называли просто Митей. Лукашевич знала его с самого рождения и принимала участие в его судьбе. В Государственном архиве в Москве сохранилось письмо Лукашевич наркому просвещения А.В. Луначарскому от 16 августа 1921 года с просьбой помочь юному талантливому музыканту[57].

«Глубокоуважаемый Анатолий Васильевич! – говорится в письме. – В музыкальных и литературных кругах много говорят о том, что Вы учреждаете пайки для выдающихся талантливых детей России. Можно только горячо и радостно приветствовать Ваш добрый почин, в котором сейчас такая острая, насущная потребность. Я позволяю себе обратить Ваше внимание и ходатайствовать перед Вами о назначении пайка одному, несомненно, выдающемуся по своему таланту мальчику-пианисту, композитору Дмитрию Шостаковичу, 14 лет. Мальчик этот уже с 9 лет проявил необыкновенный музыкальный талант: у него феноменальная музыкальная память, абсолютный слух, громадное познание фортепьянной литературы и уже есть такие сочинения, с которыми он выступал перед большой публикой с разрешения комиссии, во главе которой стоит директор Петроградской консерватории профессор Глазунов.

Митя Шостакович, 12 лет, поступил в Петроградскую народную консерваторию по классу фортепьяно к профес[сору] Николаеву с отзывом (большое виртуозное музыкальное дарование, передача вдумчивая, полная настроения) и по классу композиции к профес[сору] Штейнбергу с отзывом (ярко выраженный талант). С тех пор он все совершенствуется и большими шагами идет вперед. Но переживаемое тяжелое время, почти постоянная голодовка кладут болезненный отпечаток на всех детей, а тем более на такого труженика и впечатлительного, как Митя. От недостатка питания (он ведь почти никогда не имеет ни молока, ни яиц, ни мяса, ни сахара и очень редко масло) наш дорогой мальчик очень худ, бледен, в нем развивается усиленная нервозность и что всего страшнее – острое малокровие. Наступает тягостная петербургская осень, а у него нет крепкой обуви, галош, теплой одежды. Страшно за его будущность. При всем желании и любви к нему ни его родители, ни близкие не в силах дать ему всего необходимого для жизни и развития таланта. Он получает интернатский паек, так называемый „талантливый“, но в последнее время он так мизерен, что не может никогда спасти от голода и выражается в золотниках (напр[имер], 2 ложки сахару и ½ фунта свинины на полмесяца).

Кроме выдающегося музыкального дарования, я должна засвидетельствовать, что Митя Шостакович, которого я знаю от рождения, обладает кротким, благородным характером, возвышенной, чистой, детской душой, любит чтение и все прекрасное и необыкновенно скромен. В дорогой ему отрасли – музыке он не пропускает ни одного серьезного концерта, следит всегда за исполнением по партитуре и восторженно приветствует каждое удачное выступление. Его талантливая голова работает неустанно и чрезмерно. Еще раз убедительно прошу обратить внимание на этот выдающийся талант. Он не может расцветать без главной помощи – именно в питании»…

В 1927 году Клавдия Владимировна Лукашевич навсегда покинула Лесной, уехав из Ленинграда к родственникам в Ростов. Последние годы, до смерти в 1937 году, она жила в крайне стесненном материальном положении.

Несколько слов и о самом доме Лукашевич в Лесном. Под № 5 по Воронцову переулку значились две постройки – дом и флигель. Клавдия Лукашевич жила в доме, а во флигеле первоначально находилась ее большая библиотека.

По воспоминаниям старожилов и сохранившимся фотографиям, дом Лукашевич был очень красивым, решенным в стиле северного модерна. Здание деревянное, на каменном полуподвале, облицованном гранитом. Автором проекта здания являлся архитектор Александр Антонович Стаборовский[58]. Ходила легенда, что построили этот дом для Лукашевич на деньги знаменитого книгоиздателя Сытина.

Здание отличалось изысканными интерьерами и необычной планировкой. В полуподвале помещались огромная кухня со всеми удобствами, туалет, ванная и три комнаты для прислуги. Внутри всего дома была расположена красивая винтовая лестница. Наверху находилась прекрасная спальня с полукруглыми окнами, а также огромная столовая с мебелью из красного дерева. На верхнем этаже была одна большая комната с большим полукруглым окном, выходившим в сад, и огромная застекленная веранда.

В доме в Воронцовом переулке память о писательнице сохранялась еще очень долго. Историческую летопись этого дома можно разделить на две части: «при Лукашевич» и «после Лукашевич», причем обе они в равной степени наполнены значимыми событиями. В период «после Лукашевич» в этом доме жило немало удивительных и в то же время самых обычных людей. Их судьбы, сложные и порой драматические, – слепок с эпохи, в которой им довелось жить.

После отъезда Клавдии Владимировны в комнатах каменного полуподвала осталась жить бывшая прислуга писательницы: кухарка Евдокия Никифоровна Васильева и дворник Дмитрий Васильевич Васильев. Впрочем, все знали их просто как тетю Дуню и дядю Митю. Клавдия Владимировна, уезжая в Ростов, из всех своих вещей взяла с собой только маленький чемоданчик. Все остальное, включая предметы интерьера, картины и, самое главное, практически весь свой архив, она оставила в доме в Воронцовом переулке.

Авторские эскизы иллюстраций для книг К. Лукашевич – чудом сохранившаяся часть архива писательницы. Из домашнего архива К.В. Белецкой

По воспоминаниям жителей, тетя Дуня была хозяйственной, властной, но малограмотной женщиной. Долгие годы она топила печь бумагами, оставленными Клавдией Лукашевич. Среди них были даже авторские эскизы иллюстраций, готовившиеся для ее книг. Многие из них имели пометки рукой Клавдии Владимировны, к какому рассказу они относились. Малая часть из этих бумаг, вытащенных буквально из огня, сохранилась в домашнем архиве Ксении Владимировны Белецкой.

«Наша семья с 1934 года заняла трехкомнатную квартиру в бельэтаже, включая как раз ту большую комнату, где когда-то жила сама Клавдия Лукашевич, – рассказала Ксения Владимировна. – Мой отец, морской инженер Владимир Эдуардович Дембовецкий, происходил из старинного дворянского рода. По материнской линии он был правнуком математика Николая Ивановича Лобачевского. Родился мой отец в 1888 году в Таган-горе, в 1906 году на казенный счет, как ребенок из малоимущей семьи, окончил с золотой медалью Павлоградскую гимназию. Затем по конкурсу аттестатов был принял в Политехнический институт в Петербурге, который окончил в 1915 году. Работал по строительству портов, судостроению.

Кроме работы практика, Владимир Эдуардович занимался также научно-исследовательской деятельностью. Им было опубликовано более ста печатных трудов, среди которых были „Краткая теория корабля“ (1932), „Реконструкция морских дноуглубительных работ“ (1932), „Справочник по производству морских дноуглубительных работ“ (1932). В 1940 году защитил кандидатскую диссертацию по вопросу Волго-Каспийского канала.

В молодости, в студенческие годы, Владимир Дембовецкий увлекался литературной деятельностью, публиковал очерки в литературных журналах. Был знаком с Куприным, дружил с Волошиным. В семейном архиве сохранилось около трех десятков его удивительных эссе на самые разные темы – литературные, политические и т. д. Кругозор отца был удивительно огромен. Он прекрасно знал историю, литературу, увлекался музыкой, прекрасно пел арии из опер, романсы».

Много лет В.Э. Дембовецкий занимался созданием нового направления в науке, названного им самим «прикладной психометрией». Свой труд он воспринимал как «скромную попытку выдвинуть одну аналогию из области механики вещества, применив ее к сущности еще всецело проблематической – механике душевных движений. При помощи этой аналогии построена номенклатура психизма. Понятия „психического тока“, „психодвижущей силы“ и „психического сопротивления“, как сразу усматривается, заимствованы из энергетики электромагнетизма, и именно эти признаки дали возможность спроектировать „систему психических элементов“».

«Каждый человек является хозяином своеобразной машины, вырабатывающей идеи, решения и поступки, – указывал в марте 1924 года Владимир Эдуардович в предисловии к рукописи своего труда. – Эта машина – его душа. Знать азбуку душевных движении – значит быть достойным машинистом своей души, а не только ее кочегаром и смазчиком, или, еще того хуже, – приводным ремнем или тормозной колодкой, повторяющей движения „силовой установки“, – посторонней машины, с которой тебя насильно сцепили». Дембовецкий считал, что разработанная им «система психических элементов» «нуждается в критическом испытании и в лабораторно-инструментальной проверке. Это – дело создания особой психометрической аппаратуры, дело, которое будет совершено не одним человеком и не в один срок».