В гольцах светает - Владимир Корнаков

Гасан вскинулся:

— О чем говорит Назар?!

Парень опасливо подался назад и, не спуская глаз с кулаков хозяина, коротко рассказал о том, что произошло ночью.

Гасан взревел. Первой мыслью было бежать по следу сына, догнать, вырвать его бессильное сердце. Он тяжело топтался на месте, заставляя Назара пятиться. Внезапно остановился, захохотал.

— Этот пень захотел увидеть гордую козу! Но усталые олени не донесут его до берега Гуликанов и за три солнца!.. Пусть Назар приготовит оленей для перехода в русский город. Гасан хочет увидеть Гантимура.

Старшина быстрым шагом уходил в сторону управы. Взгляд Назара скользнул по пустынному Острогу, и на душе стало тоскливо. Среди закоптелых остовов единым живым островком выступала белая юрта хозяина. Рядом прикорнула еще одна, обычная маленькая, из закопченных шкур. Над черным узлом жердья висел легкий дымок. Назар пристально наблюдал за этим едва уловимым дыханием, беззвучно повторяя одно слово: «Рита».

И Рита словно услышала его! Она выбежала из юрты, упала на колени, и до Назара донесся полный тоски и муки вопль.

— Ойееее...

Назар пристыл к месту, в горле пересохло. Широко раскрытыми глазами он смотрел на девушку.

— Оййййееее...

— Рита! — Назар бросился к ней.— Рита-а-а...

Девушка вскочила и в отчаянии прижалась к его плечу.

— Моя мать... Я одна. Совсем одна. Назар должен взять... Ты говорил... Я пойду с тобой сейчас или умру от горя. Или Назар забыл Риту?

Слезы девушки жгли душу Назара жарче пламени, рвали сердце.

— Хозяин-Гасан... Он отдаст тебя и юрту, когда я вернусь из города, — бормотал он, пятясь назад. — Да, да. Так сказал хозяин-Гасан... Он сейчас ждет меня... Да... Да...

3

Промчавшись мимо последних юрт Острога, Перфил сразу окунулся в вязкие тени предрассветного леса. Непривычная, настороженная тишина обложила его со всех сторон. Безотчетно, но ясно он слышал прерывистое дыхание оленей, цоканье копыт и бешеный стук собственного сердца. И все это выводило, выстукивало одно слово, которое обжигало воспаленный мозг: «Быстрей! Быстрей! Быстрей!» Перфил, привалившись к потной шее оленя, отчаянно колотил пятками.

Узкая, разбитая копытами и размытая весенними стоками тропа крутыми полупетлями карабкалась вверх. Она вдруг бросала Перфила под темные ветви лиственниц, и тогда в лицо хлестала тугая волна сырого воздуха; то поднимала на каменистую гряду, и тогда мозг пронизывало ломкое цоканье копыт.

Впереди, над вершиной хребта, небо быстро светлело. Точно чья-то могучая рука поднимала грязноватую штору. Перфил не сводил лихорадочных глаз с расползающейся бледной полоски и колотил ногами: «Быстрей! Быстрей! Быстрей!»

Когда он достиг вершины перевала, шапки дальних сопок купались в алом зареве.

Здесь на самой гриве становика, у тропинки стоял полуистлевший гроб, сложенный из половинок тонких бревен. Он покоился на перекладинах между деревьями, на высоте человеческого роста. На земле валялись крышка из полубревна, заржавленный нож без рукоятки, кучки сгнившего тряпья и котелок. Кто из сородичей нашел здесь свое последнее пристанище? Неизвестно. Мало ли таких усыпальниц разбросано по тайге.

Возле безымянного гроба Перфил остановил оленей и кубарем свалился на землю. В тридцати шагах от тропы — заброшенный табор: небольшая полуразрушенная ограда, три юрты да столько же кучек пепла и головешек. Он быстро осмотрел груды золы. Одну, другую, третью.

Нет! Стойбище не останавливалось здесь. Оно прошло мимо! А это было единственное место на всем шестидесятикилометровом пути, где можно было добыть корм для оленей! Опоздал... Но стойбище может остановиться там, у Большого ручья, где живут люди Кандигирского рода! Перфил вернулся к тропе и отчаянно заработал пятками: «Быстрей! Быстрей! Быстрей!»

Теперь тропа круто падала вниз среди лиственниц, камней и осинника. Ноги оленя то и дело разъезжались в стороны. Он дрожал всем телом. Но Перфил ничего не замечал.

Вот уже между камнями мелькнула голубая жила Гуликана. Тропа неожиданно круто вильнула влево, берегом реки. Однако загнанное животное уже не могло развернуться. Олень ткнулся мордой в каменную глыбу и упал на колени, роняя с оскаленных зубов кровавую пену. Только теперь Перфил понял свою ошибку. Он взял оленей, которые за двое суток прошли почти сто пятьдесят верст!

Перфил лихорадочным взглядом ощупал запасных оленей, и его снова охватило отчаяние. Измученный вид животных не вселял надежды. До Большого ручья было почти столько, сколько осталось позади... А солнце легко оторвалось от сопки и быстро катилось по голубому небу. А может быть... Перфил отвязал поводья запасных оленей. Седло стаскивать не было времени. Вскочил: «Быстрей! До Большого ручья!»

Перфил не оглядывался. Если б оглянулся, то встретился бы с полным тоски взглядом загнанной важенки. Положив окровавленную морду на шершавый камень, она смотрела вслед тем, с кем делила трудные переходы, кустик ягеля, брачные дни. Из полуприкрытых глаз текли мутные слезы. Казалось, что животное безмолвно оплакивает свою судьбу...

Перфил мчался берегом Гуликана вниз по течению. Теперь в висках уже не отдавалось цоканье копыт, все тонуло в грохоте реки. Утесы сжимали русло, оставляя лишь небольшую створку. Темные волны дыбились возле гранитной массы и свинцовым потоком устремлялись в ворота. Срывались с двухсаженной высоты, кипя и пенясь, разбивались, мириады брызг поднимались в воздух. Вода шла на прибыль.

Только к концу второго часа безжалостной гонки скалы заметно отступили, тропа скользнула к самой воде и пошла кромкой узенькой полянки. Здесь истерзанный Гуликан обретал спокойствие, бежал степенно, вихрясь воронками, образуя тихие заводи, в которых находили корм и пристанище стаи крякв, шилохвостей, чирков.

Уток не очень пугало появление скачущего всадника, но из осторожности они отплывали от берега и с удивлением провожали это взлохмаченное потное существо, которое беспрестанно молотило ногами, словно линялыми крыльями.

Между тем солнце взбиралось все выше. Теперь Перфил не глядел на него, но каждую минуту мог с небольшой ошибкой определить, сколько времени осталось до полудня. Сперва солнце смотрело прямо в глаза, а теперь лучи почти не мешали смотреть на тропу. Значит, полдень уже недалеко!

Вот и Большой ручей! Он незаметно вынырнул из-за густого тальника и прервал тропу. Перфил, не задерживаясь, ринулся в воду. Спуск был пологий и песчаный. Олень сразу же по брюхо зарылся в прозрачную воду, вдруг вытянулся, застыл. Как оледенелый, свалился на бок. Перфил успел спрыгнуть и стоял по пояс в студеной воде... У ног, скрытое волнами, лежало распростертое тело оленя.

Обнаружив, что при падении выпустил повод второго оленя, Перфил оглянулся на берег. Олень стоял передними ногами в воде и крупно дрожал. Перфил махнул рукой. Мокрый от пят до головы, зарываясь в сыпучий песок, на четвереньках взобрался на крутой яр.

Возле первой юрты стоял олень. Перфил возликовал. Не обращая внимания на яростный лай двух больших псов, дрожащими руками схватился за повод. Собаки вертелись возле него. Одна попыталась укусить за ногу.

— Будяр! — злобно выругался Перфил и с силой пнул настырного кобеля под ребра.

Из юрты высунулось старческое лицо, послышалось робкое возражение.

— В юрте нет еды, хозяин. Надо идти за мясом.

Перфил даже не взглянул на старика, завалился на спину оленя.

— Когда прошло здесь Чильчигир-стойбище? — громко спросил он.

Охотник, подумав, тихо ответил:

— Вчера, пожалуй, хозяин. Чай пили, однако... Еды нет. Олень совсем один...

Перфил больше не слушал. Рысью сорвался с места, провожаемый злобным лаем. Теперь он вовсе не жалел ног оленя, зная, что такой переход животное способно выдержать при самой быстрой езде. И он летел со всех ног. Вскоре уже достиг места, где тропа спускалась в волны Гуликана, перекидывалась на противоположный берег... Здесь река разливалась широко, тихо струилась по крупной гальке, и даже во время весеннего паводка переправа не представляла опасности: вода едва достигала брюха оленя.

— Когда солнце пригреет макушку, Перфил будет в междуречье!

Дочь Тэндэ еще увидит зеленые дни! А кто ей поможет? Сын Гасана!

Урен и Дуванча тихо приближались к юрте, в которой должны провести те два-три дня, что отведены для общего веселья. Со всех сторон сыпались поздравления, пожелания. Люди встречали их и шумной толпой валили следом. Урен смущенно улыбалась. Дуванча чувствовал себя немного стесненно и поэтому выглядел повзрослевшим, строгим.

Они не подозревали, что каждое их движение стерегут все те же широко раскрытые глаза... Затерявшись среди ликующей толпы, Семен не выпускал их из виду. Чем ближе они подходили к юрте, тем больший страх охватывал его душу. Вот они остановились в двух шагах от полога. Вот Урен внимательно смотрит вокруг, словно стараясь навсегда оставить в своей памяти эти радостные, добрые лица, улыбки, глаза, это яркое солнце, это голубое небо. Если б она вдруг встретилась с глазами Семена! Они бы сказали ей все... Но Урен не замечала их. Стояла по-прежнему прямая и гордая, немного потупив голову.