Седьмая свеча - Сергей Пономаренко

Прошло не менее двух часов ожидания. Он уже давно не морозил свою предстательную железу на ледяной скамейке, а топтался у соседнего дома, избрав удобное место для наблюдения, когда увидел, что дверь подъезда открылась. Из него вышла его Оленька в наброшенном на плечи кожаном пальто и с мусорным ведром в руке. Она быстро скрылась за углом дома – там стояли мусорные баки.

Впервые в жизни не раздумывая о возможных последствиях, Иван Степанович бросился в подъезд и взбежал на третий этаж. Вот ее дверь. Проклятая одышка! Воздух вырывается изо рта, словно пар из трубы паровоза. Дверь была лишь прикрыта, и, затаив дыхание, он проник в квартиру.

Где прячется его соперник? В какой из трех комнат они занимались прелюбодеянием? В квартире стояла мертвая тишина. Похоже, никого здесь не было. Или он спит? Сквозь полуоткрытые двери он бросал в комнаты осторожные взгляды и ничего подозрительного не обнаруживал. Уже слышались Олины шаги на лестнице. Сейчас она войдет в квартиру, обнаружит его и – какой пассаж! Необходимо спрятаться! Куда? Какого черта он проник сюда тайком?!

По предыдущим посещениям Иван Степанович помнил, что из трех комнат Оля пользовалась только двумя – третья была постоянно закрыта. «Она у меня вместо кладовки, забита ненужными вещами», – пояснила Оля. Длинный коридор в форме буквы «г» упирался дальним своим концом в эту комнату. На его счастье, она оказалась открытой, и он проскользнул туда, пока Оля запирала входную дверь.

Тут только он стал осматриваться, изучать обстановку этой комнаты. Она не была завалена старыми ненужными вещами – наоборот, все указывало на то, что ею постоянно пользуются и она служит для совершения каких-то таинственных обрядов, явно колдовских и имеющих языческие корни. По периметру комнаты стояло множество зажженных свечей, обильно насыщая воздух запахом расплавленного стеарина. На полу был очерчен магический круг с пентаграммой, на потолке была прикреплена золотая звезда Давида, на вершинах лучей которой были что-то написано, пожалуй, по-древнегречески. Трюмо с высокими прямоугольными зеркалами, наполовину прикрытыми черной материей, явно служило своеобразным алтарем. На нем находился жертвенник, рядом лежал большой нож с наборной цветной ручкой и стояла глиняная мисочка. Словно завороженный, Иван Степанович подошел ближе и обмакнул палец в темную жидкость на дне мисочки. Это явно была кровь, здесь, очевидно, недавно совершили жертвоприношение!

Оля не прятала в своей квартире мужчину, она занималась магией! Он в этом не сомневался, ведь в свое время прочитал об этом массу популярной литературы. Он обернулся и вздрогнул – в дверях комнаты стояла Оля и изучающе смотрела на него. На ней была длинная белая полотняная рубашка с завязками на груди и рукавах.

У него пересохло в горле, он ничего не мог выговорить, впрочем, он и не знал, что сказать. Оля, также молча, подошла к нему, взяла его за левую руку и заставила выпустить сверток с цветами. Они упали, почти не произведя шума. Он пытался что-то сказать, протягивая направления на анализы, но Оля отрицательно мотнула головой.

– Мельхидаэль, Барехас! – произнесла она, и его руку полоснула боль. Только сейчас он заметил в ее руке нож, которым она сделала надрез на его руке. – Заклинаю тебя именем Князя духов, ангелами-истребителями, низвергнутыми в тартарары с небес, покорись мне, отдай свою душу, плоть и кости, чтобы ни к кому не привязывался в этом мире или в ином, кроме меня. Клянись и целуй Книгу духов. – Кровь с его руки стекала в глиняную чашу. Она нарисовала этой кровью крест на его губах. – Запечатываю твои уста, запрещаю говорить непотребное, могущее принести мне вред, или производить действие, направленное против меня.

Достала, как ему показалось в полумраке, черную книгу и заставила ее поцеловать и трижды произнести: «Клянусь и повинуюсь!» Иван Степанович покорно все исполнял, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.

– Теперь ты никуда от меня не денешься! – заявила явно довольная Ольга. – А сейчас возьми меня, прямо здесь. – И она одним движением сбросила рубашку, под которой ничего не оказалось, кроме ее тела, изнемогающего от страсти.

В час ночи она буквально вытолкала Ивана Степановича из квартиры, на прощание сказав:

– Помни, теперь ты мой! Не забывай этого, иначе тебя ожидает нечто ужасное. Сегодня ночью ты в этом убедишься.

Эти слова не давали ему покоя по пути домой, куда он добирался на такси. Жена не спала и явно была встревожена. «Задержался у друзей», – брякнул он первое, что пришло в голову, и замер. Она ведь знает, что у него нет друзей, и объяснить опоздание можно было чем угодно, но только не этим! Но жену, похоже, удовлетворило такое объяснение, и она, ни о чем его не расспрашивая, легла спать. Вскоре заснул и Иван Степанович.

Ему приснилось, будто он не спит, а гуляет ночью по кладбищу среди множества гранитных памятников. Останавливается возле одного. На нем фотография круглолицего темноволосого мужчины со шрамом на щеке в виде буквы «х», одетого в строгий костюм с галстуком. Тут он с ужасом замечает, что не один, – рядом стоит мужчина с фотографии и пристально смотрит ему в глаза, только одет он теперь в белую полотняную рубашку, подобную той, которая была на Ольге. Тогда он вспомнил, что эта рубашка называется саван, и в нее в незапамятные времена обряжали покойников. Тут он проснулся.

Было очень темно, и Иван Степанович понял, что все еще ночь. Он проспал, может, час, а то и меньше. Ему очень захотелось сходить в туалет. Он вышел в коридор и вдруг заледенел в предчувствии чего-то ужасного. Щелкнул выключателем в коридоре – лампочка, на мгновение вспыхнув, погасла.

«Как некстати перегорела!» – со страхом подумал он и в темноте прошел в туалет. Там свет зажегся, и это его немного успокоило. Но тут он вдруг каким-то образом понял, что, выходя отсюда, когда его рука потянется к выключателю, а взгляд скользнет вглубь темной кухни, он увидит там фигуру мужчины в странной белой погребальной сорочке. Оцепенев от ужаса, он, выходя, закрыл глаза и на ощупь погасил свет, чтобы не смотреть в сторону кухни. С разрывающимся от страха сердцем он возвратился в спальню, чувствуя спиной ледяной взгляд из могилы. Только теперь Иван Степанович понял, что сегодня он столкнулся не с чудачествами сумасбродной барышни, а приобщился к страшному таинству черной магии, с которой он теперь навечно связан. К своему удивлению, он об этом не сожалел. Больше ему в ту ночь ничего не снилось.

35

Галя смахнула слезу, глядя на фотографию брата десятилетней давности. Она выбрала именно эту фотографию на памятник брату. Эх, Вася, Вася! Здесь он такой беззаботный, смеющийся, совсем не похожий на того хмурого, молчаливого, озлобленного человека, каким был последние два года перед смертью, и причина тому вовсе не в возрасте.

Все дело в проклятой Ольге – и угораздило же его связаться с ней! А может, в его необъяснимой привязанности к этой рыжей лахудре повинна мать Ольги, баба Ульяна, колдунья, умеющая причаровывать?

Как бы то ни было, баба Ульяна своей смертью открыла счет безвременно ушедшим, связанным с ней при жизни в той или иной мере. Подряд три смерти, одна за другой: баба Ульяна, непутевая Маня, оказавшаяся ее внучкой, и любовник ее дочери – Василий. Наверняка она в гробу открыла свои бельма, чтобы забрать кого-нибудь с собой, только высмотрела не тех людей. Бедный Вася!

Хорошо бы, если бы рядом с ее могилой была могила Ольги вместо этих двух. «Эх, Василий, Василий! Брат мой горемычный! – Галя всплакнула. – На этом все. Прибрала могилку, навестила, погоревала. Не знаю, когда снова здесь буду, может, очень скоро, а возможно, и нет…»

Она на прощание поцеловала портрет смеющегося брата: «Дай Бог, чтобы тебе на том свете было так хорошо, как на этой фотографии!» – и пошла к серым двухэтажным коттеджам.

Был будний день, и все вокруг словно вымерло. Галя прогуливала занятия, она специально выбрала этот день, чтобы никто не мог помешать ей осуществить задуманное.

Возле дома блуждало несколько возбужденных кур, готовых в любой момент впасть в истерику и бежать куда глаза глядят. Грустный петух темной окраски, весь в пыли, с изрядно выщипанным хвостом искоса наблюдал за ними, открыв один глаз. Он, словно адмирал Нельсон, оценивал ситуацию, прежде чем предпринять решительные действия: «Ну, предположим, догоню, но стоит ли вообще эти догонялки устраивать?» Галя положила конец его раздумьям – он открыл второй глаз и пустился вдогонку за улепетывающими пугливыми подружками.

Звонок, как она и ожидала, не работал: то ли из-за того, что отключили электричество, то ли в силу своей вредности и отсутствия мужской руки в квартире. Только Галя постучала в дверь, как ей сразу открыла матушка Софья, которая была не намного старше ее.

Если бы Глеб не находился в местах столь отдаленных и мог сейчас видеть матушку, то поразился бы происшедшей с ней перемене. Лицо ее стало чистым, светлым, умиротворенным, без ужасных прыщей, поедающих его, и сама она была спокойнее и улыбчивее.