Слепой охотник (СИ) - Ульяна Каршева

И какого-то потемневшего лицом Красимира, который удручён происходящим, а ещё более тем, что не может быть дома в это опасное время.

И Ярослава, который с поры, как он залечил Жене ногу, всё прислушивается к себе, стараясь понять себя, неожиданного настолько, что даже подзабыл ревновать Ирину. Последним, кстати, доказывая, что ревновал её, как это называется — коллегиально: она наша — и не фиг тут всяким художникам со стороны лезть к ней, то бишь к нам; и вообще, это наша компания!..

И ещё более чувственно Женя ощущал Ирину. Она постоянно и с беспокойством приглядывалась к нему. Сначала он думал — боится, что он не справится с Демьяном, и тогда Нина Григорьевна пропадёт. А потом Женя вдруг почуял, что легко определяет не только мгновения, когда она смотрит на него, машинально накручивая на палец кончик светлой косы, но и направление, откуда она смотрит: он поворачивался к ней на взгляд и сразу упирался собственным взглядом в неё — в её осунувшееся, бледное в утренних сумерках лицо, в запавшие от ожидания глаза… И Демьян ещё хочет, чтобы Ирина…

За стеной, в соседней квартире, вдруг взорвалась злобная ругань, а потом сильно прогрохотало, зазвенело — кажется, разбилась посуда… Два голоса, рычащий мужской и визгливый женский, слились в долгом крике, который процарапывал сердце от ожидания, что вот, сейчас, сейчас, — и начнётся страшная драка… И всё это — последствия обжорства одного человека невиданными по мощи силами…

Беглое, хоть и косвенное упоминание Демьяна в мыслях — и пальцы стиснули карандаш, а руку повело к столу с листом. Странно, что приступ автописьма раньше не среагировал на мысль об этом придурке. Или здесь сыграла свою роль тревога из-за грохота и крика за стеной?

Отвлекло от мыслей о связи автописьма с именем Демьяна поразительное открытие: Женя не был властен над рукой с карандашом, но теперь он видел всё в подробностях. Давнее предположение, что с каждым разом автописьмо становится всё более податливым его воле, кажется, имело под собой основание. Единственное… Женя не хотел сейчас прерывать приступ ради эксперимента, сумеет ли он собственным желанием остановить автописьмо.

Под стремительными прочерками карандаша появлялось лицо Демьяна. Напряжённое, нервное от бушующих внутренних страстей, которым, кажется, не найти выхода. Жадное и ненасытное…

Карандаш дописал чёрные края бешеных глаз, застывших в яростном сверкании. Остановился, словно не желая отнимать кончик грифеля от последней чёрточки… Женя некоторое время смотрел на собственные трясущиеся пальцы и на всё тот же кончик грифеля, твёрдо не отрывающийся от листа. С усилием поднял руку, бросил карандаш и, не глядя, взялся за уголь. Размашисто поставил косой крест.

Мгновения пустоты, как бывает, когда только что закончишь с трудным выматывающим делом…

Левая рука внезапно дёрнулась в сторону и ухватила следующий лист.

— Что… Зачем? — услышал Женя уплывающий в сторону чей-то шёпот.

А сам, задохнувшись от неожиданности и недоверия, не мог отвести глаз от первого портрета Демьяна. Тот зашевелился, словно от сквозняка, — и вдруг из середины листа, из середины косого креста, с треском рвущейся бумаги вылетела громадная лапа с кривыми когтями — каждый в человеческий палец. Лапа замерла на секунду, а потом дёрнулась назад, вниз — в нечто, где она существовала въяви. Дёрнулась, уволакивая за собой обрывки портрета Демьяна.

Слыша всё так же уплывающие испуганные и взволнованные голоса за спиной, Женя рывком положил перед собой чистый лист и снова склонился на д ним.

Демьян пробивался, протискивался, продирался всеми возможными способами, но не желал быть стреноженным каким-то там косым крестом, да ещё с помощью бумаги и карандашей. Женя чувствовал, как уходит его собственная сила и как от слабости подламываются ноги, и отстранённо думал порой, что он даже с упырями так не дрался…

Третий лист насмарку, четвёртый, пятый, девятый…

Одиннадцатый. Женя как-то издалека и смутно помнил, что двенадцати точно не будет — значит, одиннадцатый лист самый главный. Неужели не получится?.. Левой рукой опёрся о столешницу, когда понял, что ноги не держат, что трясётся, как в описанной кем-то трясучке — о чём думал, что никогда такого с ним не будет.

На листе появлялись черты затверженно ненавистного лица, которое беззвучно орало и вопило, сопротивляясь странной тюрьме из косого креста, из которой всё же успевало сбежать.

Женя уже кривился от злобного отчаяния: неужели? Неужели и в этот раз?!

Он понял только, что дышать вдруг стало холодно и болезненно. Больше ничего не понял. Окаменел только, опершись на стол уже обеими руками и глядя на лист с торжествующе вопящим Демьяном. И не понимал, откуда и кто стряхивает на лист ярко-красную краску. А сам шмыгал и шмыгал, машинально и раздражённо пытаясь избавиться от нежданного насморка.

И, только когда красные капли начали вырисовывать на листе подобие косого креста, опять-таки машинально отбросил уголь и пальцем решительно соединил капли в нужную фигуру, под которой Демьяново лицо скукожилось и стало маленьким и незначительным.

Кто-то схватил его под руку и приложил к носу что-то мягкое, что тут же намокло.

— У тебя давление? — встревоженно спросили издалека.

— Что?

— У тебя кровь носом — наверное, давление повышенное? — спросили снова.

Он захлопал рукой в пространстве за спиной, и кто-то сообразил придвинуть к нему стул, на который он, словно по-настоящему слепой, осторожно присел. Ирина, стоявшая рядом, вместе с его движением сесть провела рукой так, чтобы вата оставалась у его носа, а потом быстро сменила её на новую, сухую.

— Запрокинь голову, — посоветовал Ярослав. — Сейчас из кухни льда принесём.

— Не надо, — насморочно ответил Женя, с болезненным интересом наблюдая, как неравномерно покачивается перед глазами стол и окно напротив. — Сейчас само пройдёт.

— Нечего пускать на самотёк, — проворчал издали Змей.

— Ярослав, не надо, — предупредил рядом кто-то знакомый. — Он прав. Сейчас кровотечение закончится. Оно не связано с давлением.

— Как это не связано? — очень удивились, приближаясь.

— Он остановил собственной кровью Демьяна. Взгляни на лист. Он цел, в отличие от остальных. Кровь охотника поймала Демьяна.

Женя, несмотря на помогающую руку Ирины, услышав неожиданное для себя, всё-таки снова встал и шагнул к столу, чтобы собственными глазами удостовериться в том, что сказал Григорий — он узнал его наконец-то. И онемел при виде того, что происходило на листе: не лицо, не голова Демьяна — маленькая фигурка его изо всех сил пыталась вцепиться в неровные линии кровавого косого креста, но отдёргивала руки, как будто крест был раскалённым донельзя.