Соседи - Евгений Суворов

— Зачем я здесь? — вслух спросил Иван, но спрашивать было не у кого — он один за деревней среди огромного изумрудно-серебристого поля пшеницы…

Он стоял спиной к березовому лесу, смотрел через поле на чернеющие дома, между которыми двигались или где-нибудь стояли и разговаривали фигурки людей ростом с кукол. Из деревни Ивана не так-то легко увидеть (а если кто и увидит, то неизвестно, за кого примет, скорее всего, за пенек обгорелый), а Иван многих видит! Что же лучше: одному на всех смотреть издалека или со всеми одного кого-то разглядывать? Но в том-то и дело, что сюда, наверно, никто и не смотрит, — что интересного в недоспелом хлебе и кому нужен человек, зачем-то идущий по этому полю?

«А я на деревню и на людей смотрю, как будто мне от них что-то нужно, хотя на самом-то деле ничего не нужно, — я пришел дать, а не взять!»

Скажут: в войну и не такие деньги отдавали государству, и не хвастались… Так то в войну! Когда война началась, у Ивана никаких денег не было, а подарок он сделал: было две коровы, одну, не задумываясь, отдал фронту, только бы немца поскорее расколошматить. Такую мелочь, как гусей, уток, кур, Иван не считает: рубил головы, пока не прибежала Марья и не отняла топор. Только и оставил гусей и кур, что на развод, а уток тогда всех прикончил Марья молодая была, не ругалась, но когда отбирала топор, прикрикнула на Ивана, — уж очень он тогда разошелся!

Иван прошел по глубокой тропинке, устланной прошлогодними листьями, и скрылся за стволами молоденьких высоких берез — таких белых, будто кто-то их выкрасил к празднику!

В лесу никогда не бывает скучно: березы, сосны, лиственницы для Ивана все равно, что люди, — стоят ровно или бегут по косогору, как солдаты; наклонились в разные стороны, как чужие… Стоят согнувшись, да так, что верхушками земли касаются… Деревья шепчутся, стонут, скрипят, вздыхают, радуются солнцу, поблескивая по утрам и после дождя зеленой хвоей и листьями, или стоят засохшими и не могут шуметь кроной и раскачиваться в сильный ветер… Сухостоину не вывернет с корнями — она сломается, и грозным острием будет напоминать, что она сломана, но не побеждена… У каждого дерева, как у человека, своя судьба… Потому и растут рядом, чтоб не скучно было! Не хотел Иван, а подумал, что они с Марьей похожи на засыхающие лесины, которые никому не нужны… А может, им никто не нужен?!

Пока Михаил Александрович в конторе, Иван мог бы зайти к кому-нибудь в гости. Поговорил бы, посмотрел бы, как другие живут, но, что ты сделаешь, идти ни к кому не хотелось, — нет у него, кроме Михаила Александровича, ни одного близкого человека!

15

Под вечер Иван вернулся из-за Бабагая и сидел за столом у Кирпиченкиных. Выпил стаканов пять чаю, а Михаил Александрович как налил себе второй стакан, так и не дотронулся до него больше и сидел, низко склонившись над столом; казалось, он держит на своих плечах неимоверно тяжелый груз, который, если Михаил Александрович не выдержит, раздавит его. Но вот он разогнулся и очень спокойно, — что-то для него прояснилось, — посмотрел на Ивана. Со стороны могло казаться, что у них не клеится разговор, что говорить им не о чем, но в том-то все и дело, что они оба не очень-то любили разговаривать. Получалось, что как Иван привык экономить каждую копейку, так и словами приучил себя не разбрасываться. И Михаил Александрович — то же самое… Только он всю жизнь делал это для всех, а Иван — для себя. И вот выходило, что не для себя, а тоже — для всех, только надо было поставить последнюю точку!

Михаил Александрович подумал, что ослышался, когда Иван сказал, что хочет подарить колхозу десять тысяч…

Морщины на лице Михаила Александровича сделались глубже, глаза сузились, он заморгал ресницами, как будто в глаз сорина попала.

— От чистого сердца предлагаю, — сказал Иван. — Безвозмездно.

Михаил Александрович наконец-то отпил из своего стакана, уже остывшего, сразу два или три глотка чаю. Что-то несерьезное было в Ивановом предложении: ни с того ни с сего отдать колхозу десять тысяч! «Неладно что-то с Иваном… Может, он в самом деле заболел? Может, правду говорили, что в последнее время Иван чудной сделался?..»

— Зачем тебе это, Иван Захарович? Я ведь тогда пошутил.

«Это никому не нужно», — хотел сказать Михаил Александрович, но сказал совсем другое — что, может, Иван не помнит, что говорит, не подумал, так это не страшно, еще есть время, и что он советует вообще не думать об этом: зачем усложнять себе жизнь?

Иван выслушал друга очень спокойно, даже как будто радостно, из чего Михаил Александрович хотел заключить, что он угадал в самую точку, — дает возможность Ивану пойти на попятную и забыть о том, что он сказал только что.

— Мне, Михаил Александрович, тут думать не над чем: это деньги не мои, а — ваши.

Михаил Александрович смотрел на Ивана глубоко запавшими и от этого казавшимися еще более темными и грустными глазами.

— Они только у меня находились, — пояснил Иван. — Да и то не у меня, а в сберегательной кассе…

— Когда ты это придумал, Иван Захарович?

— Я над этим думал всегда. Но также будет правда, что я это придумал недавно.

Михаил Александрович вздохнул, не зная, как поступить с Иваном.

— Чего ты пригорюнился, Михаил Александрович? Не ладится что-нибудь?

Михаил Александрович смотрел не на Ивана, а куда-то дальше, и на миг Ивану показалось, что он здесь лишний. И в это время очень неприятная мысль коснулась Ивана: пока молчал о деньгах, интереснее все было, значительнее, казалось, что деньги у него из рук выхватят, только он заикнется, и вот, оказывалось, что еще выяснять будут, почему он отдает, из каких соображений, а уж потом решат — взять или не взять! И здесь придется поволноваться! Праздник, о котором мечтал Иван, не получался! Как будто он не свои деньги предлагал, а краденые! Что-то напутал Иван в самом начале и теперь никак не распутать… Один узел развяжешь, а два появятся!

— Михаил Александрович, домой к тебе, наверно, много людей приходит? — Иван тут же пояснил, почему он об этом спрашивает: — Ты человек не маленький — главный бухгалтер такого колхоза!

— Приходят в бухгалтерию, а сюда — зачем?

— Ну, вот я же — пришел?

— Ты — другое дело. Таких, как ты, Иван Захарович, у нас больше нет.

— Это я и сам знаю, что нет.

Иван вздохнул, как будто сожалея о том, что вот, плохо ему, что таких, как он, больше в колхозе нет.

— А надо, Иван Захарович, чтобы таких, как вы с Марьей, больше было. Только не совсем таких, как вы…

— А чем мы плохие?

— Об этом, Иван Захарович, вы с Марьей не хуже меня знаете…

— Знаем, — ответил Иван, — и не согласны с этими разговорами.

— Сейчас никого ничем не удивишь… Вот я и думаю, Иван Захарович, стоит ли отдавать деньги? Съездил бы на юг на курорт, здоровье поправил.

— Думаешь, все-таки привязалась ко мне болезнь?

— Ты же сам говорил…

— Так это я простывал! У меня, по-моему, что-то другое…

— Вот бы тебе профессора и сказали.

— Не скажут ни за какие деньги! Я пробовал.

— Еще раз попробуй. Бывает, что болезнь глубоко прячется, сразу и профессор ничего не заметит. При твоих-то деньгах и в Москву можно съездить…

— Денег на пустяки не хочу тратить. Я — здоров. Так иногда что-то делается… вроде как душа болит, — так это, может, и не болезнь… А если болезнь, то неизлечимая.

— Может, и болезнь… — задумчиво проговорил Михаил Александрович. — А иногда мы сами себе придумываем болезнь… и потом не можем от нее отвязаться…

Пришла Соня.

— Вы что, как пьяные, сидите, а ни одной рюмки не выпили?

Иван засобирался домой.

— Оставайся ночевать, — пригласил его Михаил Александрович.

— Пойду, — озабоченно проговорил Иван и в дверях стал надевать кепку.

Вмешалась Соня:

— Что у тебя — семеро по лавкам, что так торопишься?

— Надо идти, — сказал Иван.

И ребятишки были рядом, во все глаза смотрели на Ивана, и Соня, и Михаил Александрович, а он вроде как один стоял в большой комнате: в ярком свете электрической лампочки поблескивает белая щетина на щеках и подбородке, и оттого, что щетина белая, Иван кажется слабеньким, и непонятно, как он один ночью пойдет в такую даль.

— Темень, — сказала Соня. — Волки встретят.

— Ночью хорошо идти, не жарко, — ответил Иван, продолжая о чем-то думать.

За столом, с краю, готовый подняться и проводить Ивана, но так же готовый и оставить его ночевать, сидел Михаил Александрович.

Соня, не зная, как еще приглашать Ивана, думала: «Мог бы утром, чуть свет, подняться, доехал бы с кем-нибудь… А он — ночью… Надо же так привыкнуть к лесу…»

— А волков я даже зимой не боюсь: у меня с ними — дружба! — сказал Иван ребятишкам.