Соседи - Евгений Суворов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наталья больше не могла говорить и чуть не бегом кинулась в избу. Иван пошел следом за нею, старательно, как у себя дома, закрывая за собой едва живые скособочившиеся воротца. Пока шел до крыльца, ему казалось: Наталья закроется и не пустит его.
Стоял на крыльце и, как ни хотел, а не мог обидеться на сестру: не легко ей живется с оравой детей… Пусть посердится…
Двери в сенях распахнулись, на секунду мелькнуло Натальино лицо, исчезло, из глубины сеней раздался ее недовольный, плачущий голос:
— Зайди. О чем ты опять думаешь?
Наталья подала ему стул. Он сел. Только сейчас она получше разглядела Ивана.
— Если б могла, пошла бы к Сухареву. Не знаешь, как такую ораву надеть и накормить, а ты такие подарки делаешь. Да я бы за тысячу молилась на тебя!
Наталья не смогла по-настоящему отругать Ивана и только испуганно взглядывала на него — пыталась понять: что с ним?
— Ишь обрадовались! Пойду в сельсовет завтра, я этого так не оставлю!
— В сельсовете все и решали, — как можно миролюбивее сказал Иван.
Наталья сделала резкое движение в сторону Ивана, как будто хотела его ударить.
— Кто тебя звал в сельсовет?
— Сам пошел, — спокойно ответил Иван. — Что я, не могу своими деньгами распорядиться? Ты, Наталья, так говоришь, как будто я твои деньги решил отдать.
— Дурень! Тебе два хороших слова сказали, ты уши и развесил…
Иван не согласен с Натальей: он нисколько не сомневался в том, что поумнел за последнее время.
— Государству надо помогать. Я хоть поздно, да понял, а вы никогда не поймете. Это я, Наталья, не про тебя, а про других говорю, кто хочет работать поменьше, а получать — побольше. Для страны такие люди, Наталья, самые вредные. Что я, неправду говорю?
Раньше Наталья не слышала от Ивана таких грамотных слов и сейчас никак не хотела ему верить. Другое дело, от лектора услышишь, от бригадира или от председателя, а от Ивана, которого пол-Шангины чужаком считали, только что в глаза стеснялись сказать… Это другие стеснялись, а Наталья сколько раз говорила, да что толку: с Ивана как с гуся вода! Отряхнется, и опять за свое…
— Свихнулся мужик, — отвернувшись от Ивана и как бы сообщая об этом еще кому-то, сказала Наталья. — Ты и молодой-то был… Говорят люди, что у Ивана с головой что-то неладно… Я не верила, а теперь вижу: так оно и есть. Подожди-и-и, — пригрозила Наталья, — еще не раз прибежишь, несмотря что мы такие бедные, а ты такой богач. Мы жили без твоих денег и проживем, а ты, как состаришься, вот я тогда на тебя посмотрю, как жить будешь, когда некому будет кусок хлеба подать.
— Не кипятись, Наталья… Считай, что их у меня не было. Ведешь себя так, будто эти десять тысяч у меня в кармане… Родная сестра, не разобравшись, кричит, Марья узнает — крик поднимет…
Наталья, вся скривившись, выслушала Ивана, как-то уж очень нервно оглянулась на ребятишек, заглядывавших в окна и что-то кричавших.
— Что ж мне, хвалить тебя? За что?
Она вскочила со стула и прогнала с завалинки ребятишек, корчивших рожи в окнах.
Из старой хозяйственной сумки Иван достал огромный кулек с конфетами и пряниками.
Десять тысяч и — кулек с конфетами и пряниками… Наталья не выдержала, схватила Ивановы гостинцы и выкинула в ведро.
— Кто же так делает? — Иван покачал головой. — Грех тебе будет, Наталья.
— Я не святая, греха не боюсь.
Ничего другого Иван не ждал от родни и все-таки обиделся: думал, что Наталья лучше будет с ним разговаривать.
— Что нос повесил?
Наталья хоть и сердилась на брата, а нашла в себе сил предложить ему пообедать.
— Нет, сестра, я у чужих пообедаю…
Правильное у Ивана было размышление: не ходи к родне, и все хорошо будет, и, наперекор себе, пошел… Не верил самому себе? А кому же тогда верить, — черту лысому?! Не один раз ловил себя на том, что правильно он подумал, так и надо делать, а сам возьмет и наоборот сделает… Как будто бес подтолкнет!
21
Иван нигде не появлялся. Ему казалось: вот-вот начнут заходить к нему и шангинские, и бабагаевские, и с других соседних деревень…
Но никого не было.
И он свыкся с мыслью, считал, что так и должно быть, что никого нет. И сам же объяснил, почему он так считает: не хотят хвалить Ивана.
Только он так в последние два дня стал думать, как остановилась возле его дома легковая машина.
«Председательская!» — узнал Иван, выйдя за ворота.
Шофер, Иванов родственник, остался сидеть за рулем — он и теперь не хотел признавать Ивана. На это Иван не обратил особого внимания: свои могут сердиться, на то они и свои… А вот где председатель колхоза, почему не видно в кабине Георгия Алексеевича? Много ли надо времени? Заглянул бы всего на одну минуту: поздоровался бы, и — не надо ни о чем говорить! — пожалуйста, до свидания! Это для чего Ивану нужно? Чтобы тот же Иванов родственник, который сидит сейчас в чужой машине, как в своей, — Димка, сукин сын, такой молодой, а занозистый, — чтоб он понимал, что к чему, и не думал, что все это для него бесплатно свалилось!
Племянник в долгу не оставался и про себя костерил дядьку за все сразу: за то, что у него много денег было, и за то, что денег теперь не будет…
На заднем сиденье, за спиной шофера, величественно возвышалась главный врач участковой больницы Анна Афанасьевна Дубровина. Несмотря на свой высокий рост и давным-давно пенсионный возраст, она довольно-таки ловко выбралась из машины и с какой-то для самой себя неожиданной стремительностью двинулась к Ивану, как будто хотела тут же спасти его от чего-то. Ему непонятно было, как главный врач только что помещалась в маленькой машине?! Из Дубровиной бы получилось три Ивана, не меньше! Он мигом убрал сутулость, подтянулся и, не теряя важности, с удовольствием смотрел на Анну Афанасьевну, с которой у него были хорошие отношения. Она не жалела для него самых новых и самых лучших лекарств! И вообще у Ивана доверие к степенным, крупным людям… Он понял: председателю некогда, и Анна Афанасьевна, по его просьбе, приехала узнать о здоровье Ивана. Что ж, это приятно…
— Иван Захарович, ставь самовар! — весело проговорила Дубровина.
— А у меня все готово! — по возможности тоже весело ответил Иван.
Он редко когда пил чай из самовара — возни много! — а сегодня как будто чувствовал — разжег самовар! Такие совпадения у него бывали.
— Ждал меня? — спросила Дубровина.
Иван опять ссутулился, как будто вспомнил что-то неприятное, и, выжидательно взглядывая на Дубровину, ответил глуховатым голосом:
— По правде сказать, подружка, каждый день на дорогу смотрел…
Никакой шутки в Ивановых словах не было, а главный врач засмеялась.
Ему почему-то легко было разговаривать с Дубровиной: от одного разговора с ней Иван делался здоровее! Сколько раз замечал: дома и в дороге забивает кашель, в правом боку покалывает, но только переступит порог кабинета Дубровиной, кашель и покалыванье исчезают! Отойдет чуть подальше от больницы, — все начинается снова!
Иванов племянник, недовольный тем, что главный врач разговаривает с Иваном как с нормальным человеком, уехал на берег Индона. Анне Афанасьевне он неинтересен: сейчас не уважает старших, а что дальше с него будет? Не забыть сказать на обратном пути, что так себя молодые люди не ведут: даже не поздоровался с дядей… Чем Иван Захарович плох: трудолюбивый, умный, вежливый, лишнего никому ничего не скажет… И посмеется, когда надо… Не пьет…
За чаем Дубровина сказала:
— Напугал ты, Иван Захарович, своим отсутствием!
Иван недоверчиво покосился на Дубровину.
— Кого это я, интересно, напугал? Нет меня и нет, — пора бы и привыкнуть!
Анна Афанасьевна отклонилась от стола, чтобы не видеть свое изображение в самоваре, о чем-то вздохнула.
— Иван Захарович, я бы от страху убежала с заимки… В какое окно ни посмотришь, везде — лес… На каждом дереве вороны сидят, каркают… Зимой, ты сам рассказывал, волки к дому подходят… Мне кажется, Иван Захарович, вот сейчас они в сенях стоят…
— Красивое место не бывает страшным, — сказал Иван, подсыпая в тарелку самой спелой брусники, только вчера принесенной из лесу.
— Красиво там, где люди, — сказала Анна Афанасьевна.
Она ела бруснику без сахара, настолько ягоды были сладкие, и старалась не пропустить ни одного Иванова слова, — как будто каждое его слово так же, как ягоды, неторопливо пробовала на вкус.
— Да не присматривайтесь вы ко мне, Анна Афанасьевна, здоров я!
— Вижу, что здоров…
— А в чем тогда дело, Анна Афанасьевна?
— Люди сомневаются, — положив ложечку на стол, сказала Дубровина.
Иван коротко махнул рукой и также коротко и энергично проговорил:
— Людям не угодишь.