Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе - Ронни Касрилс

— Господи! — воскликнул он, — какое lekker (африкаанс — «хорошее») название для журнала.

И он вновь запрыгал по бетонному полу: тра-та-та… тра-та-та…

Я увидел кубинского офицера в форме оливкового цвета, в надвинутом на глаза кепи, с сигарой во рту, идущего к нам.

— А, полковник Родригес, buenos dias (испанский — «добрый день»), — заулыбался Джулиус, быстро вернувшись в спокойное состояние. — Это товарищ Кумало, наш инструктор политзанятий. Он только что прибыл.

С кубинцами в лагере было хорошо. Они были полны огня и страсти и напоминали мне офицеров Красной Армии, которые обучали нас в Одессе. Они называли себя «internationalista» (испан. — «интернационалистами») и выполняли свой братский долг тем, что учили нас бороться с «racista» (испан. — «расистами»). Они прибыли в Анголу по просьбе Агостиньо Нето и МПЛА в разгар южноафриканского вторжения в конце 1975 года, чтобы помочь защитить независимость Анголы.

Мне была выдана кубинская форма и лично полковник дал мне стёганую армейскую куртку для вечеров. Хотя в течение дня было жарко, к вечеру обычно начинал дуть холодный ветер. Это было влияние холодного Бенгельского течения, которое очень интересовало меня ещё в школьном курсе географии. Точно в определённое время — можно было часы проверять — холодный воздух, формировавшийся над Атлантикой, начинал с завыванием вторгаться на сушу.

В состав руководства АНК в лагере входил Тами Зулу, который был одним из свидетелей на трибунале в Кибаше. Он был начальником штаба. Они с Джулиусом были очень рады, что я привёз настенные таблицы, карты и книги. «Мы собираем здесь хорошую библиотеку, — с гордостью сказали они мне. — Мы также создаём комнату для различных игр, получаемых благодаря международным группам солидарности. Наши художники рисуют настенные портреты наших лидеров».

Один из «mgwenya» по имени Банда отвечал за связи с кубинцами по вопросам программ обучения. Он особенно любил говядину («inyama») и поэтому шпионил за кубинцами с биноклем, высматривая, когда они будут забивать скот. Когда inyama была в меню, то он всегда приходил в столовую первым.

Был случай, когда мы некоторое время не имели inyama, поэтому наши охотники настреляли mfene (язык зулу — «бабуинов»). Я принял активное участие в приготовлении пищи, используя особенно острый соус-чили, лимонный сок, приправы и растительное масло в качестве маринада. Банда валялся с малярией и ничего не ел. Запах inyama выманил его из постели, с красными от лихорадки глазами, в расположенную неподалеку столовую.

— Что это? — спросил он, рассматривая кусок жареного мяса на длинных костях.

Зная, что Банда считает обезьян очень близкими к человеческим существам, я коварно ответил:

— Коза. Пожалуйста, присоединяйся к нам.

Он выбрал длинную, узкую кость и вонзил зубы в мясо, пробуя его. Его лицо представляло классический случай перехода от удовольствия к отвращению.

— Ух, это не inyama, это те, с дерева.

Приготовление пищи требовало особого внимания. Это было связано со случаем массового отравления, который произошёл в сентябре 1977 года и ставший известным как «Чёрный сентябрь». Все рассказывали, как ужасно они чувствовали себя в тот день. «К счастью, у кубинцев своя кухня, — объяснил Джулиус, — поэтому их это не затронуло. Они все были подняты, чтобы делать нам уколы, и поставили на ноги даже тех, что отравился наиболее сильно».

Группа бойцов, начавшая обучение в прошлом году, участвовала в выпускном параде, на котором присутствовал Оливер Тамбо. Она получила название «Подразделение 16 июня». Некоторые из них были направлены за границу на специализированную подготовку, многие получили назначение в «передовые районы» и на «домашний фронт», а некоторые остались в лагере в качестве командиров, политработников, поваров или в отряде, несущем охрану и противовоздушную оборону лагеря, а также выполнявшем и другие обязанности. 500 новобранцев начали проходить шестимесячный основной курс обучения.

Человек, который отвечал за политическое образование, был легендарной фигурой в нашем движении. Джек Саймонс был одним из лидеров Коммунистической партии до того, как она была запрещена в 1950 году. Он был университетским профессором, ушедшим на пенсию, и нашим главным теоретиком. Ему было уже больше семидесяти лет, но он обладал неутомимым умом и острым чувством юмора и в целом пользовался уважением и любовью в нашем Движении. Он жил в Лусаке со своей женой — активисткой профсоюзного движения, ветераном компартии Рэй Александер. Его готовность переносить тяготы жизни в буше в Анголе вдохновляла всех. Джек был вегетарианцем и делалось всё возможное для того, чтобы обеспечить ему хорошее питание. Он не выносил, чтобы кто-то поднимал шум или делал что-то особое ради него, поэтому все дополнительные усилия предпринимались скрытно.

Джек подготовил блестящую серию лекций, основанных на марксистском подходе, о стадиях развития Южной Африки с доколониального периода, через колониальный захват и далее к капитализму. Он был требователен в своих лекциях, поэтому студенты должны были тянуться изо всех сил, но они также имели возможность приобщиться к его типу юмора, не сдерживаемому условностями.

— Итак, товарищи, — задавал он иногда вопрос, — какие основные условия жизни должны в первую очередь обеспечить люди, прежде чем они смогут развивать культуру, заниматься политикой и другими делами?

В воздух взлетал лес рук. Обычно ответом было, что «Маркс и Энгельс выделяли необходимость пищи, жилья и одежды».

— Товарищи, если Маркс и Энгельс не упоминали полового влечения — а люди нуждаются в том, чтобы воспроизводить себя, — то они забывали самую важную потребность, — отвечал Джек, вызывая гул радостного оживления.

Один раз мы обсуждали вопрос о советских «диссидентах». Его подход удивил меня.

«Нетрадиционное мышление является движущей силой развития. Подавлять его неверно. Таких, как ты и я, во времена Рима бросали ко львам, а в средние века сжигали на костре. Если бы мы жили в Восточной Европе, нам прилепили бы ярлык диссидентов».

Такой взгляд явно противоречил основным требованиям Движения. Наша борьба не на жизнь, а на смерть требовала единства и бдительности. Вновь возникало несоответствие между требованиями безопасности и потребностями личного выбора, что отражало противоречия в странах, которые стремились к строительству социализма. Интеллектуалы вроде Джека Саймонса, Рут Ферст и, в меньшей степени, меня могли видеть опасность подавления независимого мышления. Но практически все остальные придерживались того, что обычно называлось «жёсткой линией». И это проистекало не от компартии, в которой интеллектуалы играли заметную роль. Такой подход возникал из невыносимого угнетения, которое составляло основу жизненного опыта наших чёрных товарищей, — и лидеров, и активистов в одинаковой степени. Для них нетрадиционные подходы Джека были роскошью буржуазного общества. Именно по этой причине многие чёрные товарищи, особенно рабочие, продолжали испытывать симпатию к жёсткой политике Сталина.