Страницы Миллбурнского клуба, 1 - Слава Бродский

Вскоре увидел Полину: она приостановилась, и я загоро­дил ей дорогу. Мы смотрели друг другу в глаза несколько секунд, и я клянусь, что это был не чужой взгляд, как раньше. Ее глаза потеплели и стали почти такими же родными, как у моей девочки. Я даже легонько дотронулся до ее накидки, свисающей с плеч, она не отстранилась, а легким невесомым шагом, будто парящим, проскользнула мимо.

В один из следующих дней, когда я уже не мог видеть этих насекомых в постоянной эйфории и готов был удавиться или сделать еще что-то в этом роде, – свершилось. В тупике «Э» возле следа стоял мальчик. Он не отличался ничем от других – такое же гладкое, словно отполированное лицо, матово-блед­ное, тот же средний рост, те же прямые короткие волосы, у него они были жгуче-черные, как у той, кудрявой. Только по его неуверенным, некоординированным движениям я понял, что это не взрослый человек, хотя, что это здесь значит – пятнад­цать или сто пятьдесят, кто знает. Он потыкал рукой в стену, потом погрузил в нее руки по запястья, вынул их, как из теста. Постоял, оглянулся, будто проверяя, нет ли за ним слежки, и достал из ниши в полуметре над ним вещь, похожую на проти­вогаз, но безо всяких шлангов. Надел его, покрутил головой, еще раз оглянулся, повернулся спиной к стене и, встав на руки, протолкнул ноги в ступню – одну в пятку, другую в носок. Вса­сывание проходило медленно. Очень это походило на то, как змея заглатывает кролика – медленно и неотвратимо. Никто из прохожих не остановился, но многие на ходу оглядывались. Часов у меня не было – ни у кого я их тут не видел, но при­кинул, что на проглатывание ушло минут десять. Скрылся шлем, на стене снова след сапога... и все.

Вот я и узнал секрет – он в противогазе. Это как раз то, что смущало меня – не задохнуться бы в соске. Я подпрыгнул и увидел в нише много таких же приборов. Все в порядке. Тут в тупик быстро вошли, почти вбежали два воздушных созда­ния, кинулись к следу, стали его ощупывать, просовывать в стену руки. При этом слышались звуки, похожие на всхлипы­вания, но тихие и приглушенные, словно плакали в подушку. Потом, не отрывая рук, они передвинулись влево шага на три. Там стена, похоже, была тоньше – высвечивалась наружным светом. Они дружно стали втискиваться в стену и постепенно погрузились в нее так, что только спины и задницы торчали. По временам они откидывали головы, жадно ловили воздух и – снова в резиновый силикон. Мне хотелось сказать им о противогазах, но как? Пока они дышали, я успел разглядеть на той стороне лицо мальчика, прильнувшего к стене. Их раз­деляла совсем тонкая пленка, думаю, не толще резиновой пер­чатки, даже слезы в его глазах поблескивали.

Я ушел, стыдно было подсматривать. Аборигены-прохожие тоже исчезли – они-то не стеснялись, им просто не хотелось видеть чьи-то переживания. Это укорачивает жизнь, даже бессмертную.

Теперь мне надо дождаться появления Полины – и все.

Я начал психовать – давно не ел, в голове шумело. На табло ни одной надписи, будто я для них уже умер или, что то же самое, переселился в иной мир. Еще пара дней, и иной мир не дождется меня. «Вот шуму-то будет, – подумал я зло, – придется им с телом возиться». Но наконец-то моя девочка появилась. Всегдашняя улыбка на губах, но не совсем счастли­вая, то ли грусть в потемневших глазах, то ли мысль тревожная. Каштановые волосы чуть растрепаны, а зефировая накидка опала, как крылья, хотя ветерок, как всегда, дует. Когда я взял ее за руку, она не сопротивлялась. Я почувствовал ее прохлад­ную ладонь, посмотрел на тонкие пальцы – пальцы моей Поленьки: почти прозрачные, чуть расширенные в суставах, с плавным овалом коротких ногтей: она никогда их не отращивала. Мы шли рука об руку, как тысячу лет назад. В тупике «Э» я остановился у соска, через который ушел маль­чик. Я кивнул ей на след в стене. Ничего в ее лице не измени­лось. Отпустил ее руку и достал из ниши противогаз. Никако­го впечатления. Но должна же она знать, для чего этот след, этот противогаз. Ей все равно, она не узнала и никогда не узнает меня. Мне захотелось крикнуть ей, ударить ее, как-то оживить – бесполезно. Все правильно, надо уходить. Я неуме­ло натянул маску, вдохнул, почувствовал прохладную струю воздуха, как в акваланге, и, став в нелепую йоговскую позу, начал засовывать ноги в податливую стену. Задрав голову, я следил за ней, похоже, что-то стало меняться в выражении ее лица – спала улыбка, нахмурились брови. Я не делал никаких усилий, а тело мое всасывалось глубже и глубже. Я вытянул вперед руки, хотя помнил, что мальчик держал их прижатыми к бокам. Вот и подмышки ушли в податливую соску-матку. Я в упор смотрел на нее. Она медленно подошла, взяла мои вытя­нутые пальцы, сжала их, потянула к себе. Тут я отчетливо услышал, хотя губы ее не двигались: «Не уходи, милый, я вспомнила тебя. Ты тот, кого я любила когда-то. Ты тот, кого я ждала тысячу лет. Не уходи...» Снаружи извивались только мои руки, которые она все пыталась удержать. Потом я пере­стал чувствовать их слабое, но судорожное усилие.

На той стороне меня встречала толпа, звучала бравурная, но совершенно незнакомая музыка, кто-то что-то говорил. Я ни на что не реагировал. Бросился к прозрачному окну в стене, погрузился в него. Стенка становилась все тоньше и тоньше. Наконец я увидел Ее. Она была совсем рядом, совсем. Я по­чувствовал ее тело, ее нежную грудь, увидел ее серо-карие глаза, ставшие вдруг светлыми и блестящими. Она смотрела на меня пристально, без улыбки, прижав лицо к тонкой, как оболочка воздушного шара, стенке. Я завыл – глухо и безна­дежно, слез не было.

Михаил Малютов – профессор математического факультета Северо-Восточного университета в Бостоне с 1995 года. До этого работал ведущим научным сотрудником Колмогоровской статистической лаборатории в Московском государственном университете и профессором Московского государственного технического университета. Он автор многочисленных научных статей и книг. Известны его приложения математической статистики в самых разнообразных областях, включая лингвистику, контроль качества, молекулярную биологию, генетику, сейсмологию. Заинтересовался авторством литературных текстов в 2002 году. Первая публикация на эту тему – в 2003 году. Одно из бывших увлечений: с 1978 по 1985 годы – солист (тенор) университетского певческого ансамбля «Камерата».

Михаил Малютов, Слава Бродский

Установление авторства текстов:

является ли Шолохов автором своих публикаций?

Введение

Роман «Тихий Дон» считается одним из лучших произведений русской литературы. Споры об авторстве этого произведения идут с тех пор, как первые тома романа под именем Михаила Шолохова появились в печати в 1928 году. Сомнения в авторстве Шолохова и даже уверенность в том, что он не был автором романа, возникли сначала в писательской среде, а затем стали распространяться по всей стране. Было это следствием того, что сам роман в сознании людей никак не увязывался ни с уровнем образованности Шолохова, ни с его жизненным опытом (первый том романа уже лежал в редакции, когда Шолохову было немногим более двадцати лет), ни с обликом Шолохова в целом. Будучи одной из зловещих фигур большевистского государства, он выражал мысли, совершенно не совместимые с теми, что составляли основу романа. Также не вязался с содержанием романа общий уровень интеллектуальности Шолохова. О казусах во время его публичных выступлений ходили легенды по стране. Когда писателя спрашивали «Каково ваше эстетическое кредо?», он густо краснел и после некоторой паузы отвечал бранью. А на вопрос о том, какой современный писатель ему нравится, наоборот, отвечал очень быстро и без тени сомнения: «Пушкин». Похоже, все эти вопросы задавались Шолохову не без издевки: предполагалось, что он не знает значения слов «эстетическое кредо» и не сможет назвать имя современного писателя.

Свои соображения, почему именно Шолохов оказался (был выбран) автором «Тихого Дона», приводят Бар-Селла [1], Михаил Аникин, М.А.Марусенко [2] и другие исследователи. В этих исследованиях на ключевых ролях два персонажа – известный чекист Леон Мирумов и главный человек в РАППе, редактор «Октября» Александр Серафимович, сотрудничавший с ГПУ и имевший «героическую» дореволюционную биографию: он был приговорен к ссылке за поддержку группы, в которую входил Александр Ульянов. Однако ответ на вопрос, почему большевицкие управители приняли роман в целом и поддержали кандидатуру Шолохова, не является предметом настоящей работы. Но мы знаем, что по той или иной причине они и роман поддержали, и показали всем, что кандидатура Шолохова как автора этого произведения их вполне устраивала. И в тот момент, когда доводы сомневающихся в авторстве Шолохова стали казаться слишком весомыми, большевики привели один свой довод, который оказался весомее всех других, вместе взятых. Они заявили, что будут привлекать к судебной ответственности сомневающихся в авторстве их кандидата. На простом языке это означало расстрел, и все разговоры об авторстве «Тихого Дона» сразу же прекратились.