Лики русской святости - Наталья Валерьевна Иртенина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но усилиями атеистической пропаганды рисовалась в те же годы и иная картина: массового прозябания народа в безбожии, одичания жизненных понятий и нравов, психологической, умственной дезориентации. Эти «успехи» отмечает постановление правительства новообразованного СССР от 21 марта 1924 года, закрывшее следственное дело патриарха Тихона: «…влияние так называемой православной церкви на широкие массы рабочих и крестьян решительно ослаблено и… вследствие этого гр. Белавин… и привлеченные с ним граждане не могут быть социально опасными для советской власти…»
Впрочем, менее чем через год власть уже жалела об освобождении патриарха из-под следствия. В феврале 1925 года Тучков доносил: «В настоящее время тихоновская церковь… приобрела вновь вид идеологического и органического целого… Амнистированный Тихон стал значительно смелее, и наши советы стали для него необязательны. Обновленческое течение значительно упало духом, имея в лице Тихона весьма сильного… противника». (Обновленчество будет постепенно терять силу и влияние еще два десятка лет, сгинув без следа во время Великой Отечественной войны.)
В течение полутора лет после выхода патриарха из заключения власть с интересом наблюдала за несколькими попытками покушения на его жизнь. Все покушавшиеся остались неизвестны – либо, как полагали многие православные, слишком хорошо известны ГПУ, чтобы быть названными. Хотя в некоторых случаях следует, видимо, говорить о людях с психическими расстройствами, на которые наложилась столь же нездоровая в своей злобе атеистическая пропаганда. Летом 1923 года во время богослужения в храме какой-то человек из толпы выхватил из-под одежды дубинку и с криком ударил ею митрополита Петра (Полянского), которого принял за патриарха: «Тихон, мы убьем тебя!» 9 декабря всё произошло намного трагичнее. В приемной Святейшего в Донском монастыре двое убийц застрелили Якова Анисимовича Полозова, многолетнего келейника, секретаря и одновременно телохранителя патриарха. Бандиты скрылись, в патриарших покоях немедленно объявился Тучков с чекистами. Убийство – дело рук белогвардейцев, тут же, на глазок, определил он. По Москве поползли слухи, что убийц подослало ГПУ, чтобы покончить со Святейшим. Патриарх Тихон горько оплакал смерть близкого ему, почти родного человека. Спустя десять дней на могиле Я. Полозова в патриарха стреляли, но промахнулись. А еще через несколько недель обнаружилось, что кто-то две ночи подряд пилил решетку на окне патриаршего домика в монастыре.
Прежде святитель Тихон был крепок, мог вынести любые тяготы и лишения. Но испытания последних семи лет подорвали его силы – да и не всякий бы выдержал столько. Патриарх был измучен церковными и народными бедами, которые принимал близко к сердцу, травлей, заключением, выматывающей борьбой с властью за существование Русской Церкви, гибелью и арестами многих и многих его подчиненных-архиереев, близких людей. И все же неиссякаемая энергия, которую он черпал в молитве и в любви, не позволяла ему предаться покою. «Святейший Тихон, – писал после очередного покушения на патриарха один архиепископ, – …сильно ослабел и страшно переутомился. Он часто служит и ежедневно делает приемы. К нему едут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более пятидесяти человек, с архиереями говорит не более десяти, а с прочими не более пяти минут. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем…»
В январе 1925 года после нескольких сердечных приступов патриарх Тихон лег в частную клинику доктора Бакунина на Остоженке. Едва поправившись, он в начале Великого поста каждый день ездил служить в московских церквах. Но скоро вновь без сил, с подорванным здоровьем возвратился в клинику. Между тем ГПУ готовило новый арест первосвятителя и даже припасло ордер, куда следовало вписать лишь число, а месяц и год там уже стояли: «…марта 1925 г.». Обвинение: «составлял сведения о репрессиях, применяемых… по отношению церковников» с целью «дискредитировать соввласть».
Поправляясь, Святейший снова по воскресеньям служил в столичных храмах. Последнюю литургию он провел в «пушкинской» церкви Большое Вознесение на Никитской. Через два дня, в праздник Благовещения, 7 апреля (25 марта по старому стилю) служить он уже не смог. Весь этот день он разговаривал с приходившими к нему, справлялся о церковных делах, планировал скоро выписаться из клиники… Но случилось иное.
Поздно вечером патриарх сказал послушнику, бывшему при нем: «Теперь я усну… крепко и надолго… Ночь будет длинная, темная-темная…» Святитель Тихон умер перед полуночью, трижды перекрестясь и повторяя: «Слава Богу, слава Тебе Боже».
Советские газеты сообщили о смерти предстоятеля Церкви только на третий день, Москву же горькая весть облетела немедленно. В Донской монастырь, куда перевезли тело, потекли скорбные людские реки. На зданиях некоторых иностранных дипмиссий в знак уважения к русскому первосвятителю были приспущены флаги. В день похорон, на Вербное воскресенье, 12 апреля, вокруг Донского колыхалось человеческое море – все соседние площади и улицы были запружены народом, в самом монастыре не протолкнуться. Многочасовая праздничная и вместе с тем прощальная «дивная служба была полна изумительной – величественной и скорбной красоты», – писал очевидец. Отпевали патриарха более полусотни архиереев и до полутысячи священников. Когда духовенство переносило гроб из Большого Донского собора в Малый для погребения там, ни один человек в огромной толпе вокруг не шелохнулся. Все понимали, что иначе не избежать страшной давки, и никто не хотел омрачать память Святейшего…
«Огромная личная жертва»
Через неделю в газетах появилось последнее, предсмертное послание патриарха к пастве. В историю оно вошло под именем его «Завещания». До сих пор еще не улеглись споры вокруг этого документа – насколько послание подлинно и какова степень вмешательства в его текст чекистских «редакторов» во главе с Тучковым. Известно, что это обращение, как и предыдущие, было подцензурным и проходило согласование в ГПУ; какие-то из формулировок, конечно, могли принадлежать Тучкову. Но весь смысл послания лишь повторяет то, что Святейший не раз высказывал прежде: «Пора понять верующим христианскую точку зрения, что “судьбы народов от Господа устрояются”, и принять все происшедшее как выражение воли Божией. Не погрешая против нашей веры и Церкви, не переделывая что-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к советской власти… Деятельность православных общин должна быть направлена не в сторону политиканства, совершенно чуждого Церкви Божией, а на укрепление веры православной…» Еще раз подтвердив лояльность государственной власти, патриарх сказал твердое «нет» любым уступкам в области вероучения, соблюдения заповедей и правил церковной жизни. На такие уступки, нарушение и извращение канонов Церкви охотно шли обновленцы; таких уступок – всё больше и больше – с помощью карателей из ГПУ требовало от высшего духовенства советское правительство. Но Церковь, переступившая через Христа, была бы уже не Церковью, а сборищем хамов и разбойников. Святитель Тихон четко обозначил тот предел, дальше которого отступать невозможно. Все компромиссы в области политики – ничто по сравнению с нарушением этого рубежа веры.
Ближайшие преемники святителя Тихона по управлению Церковью – патриарший местоблюститель митрополит Петр (Полянский), арестованный через полгода, затем заместитель патриаршего местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) – в точности следовали этому завету Святейшего. Хотя митрополиту Сергию в начинавшейся сталинской эпохе пришлось пойти на еще большие гражданские компромиссы с властью, чтобы сохранить незыблемой чистоту Церкви, ее верность Христу. Философ Н. А. Бердяев писал в эмиграции о «тихом подвиге» архипастырей плененной Русской Церкви: «Героическая непримиримость отдельного человека, готового идти под расстрел, прекрасна, полновесна и вызывает чувство нашего восхищения. Но…
