Красная тетрадь - Екатерина Мурашова

– Многощетинковых червей изучать? – не удержался я от ехидства.

– Отчего же так? ТО – Ипполита Михайловича Коронина вотчина, – спокойно парировал Василий. – Меня, было, отряд Formica класса Insecta более интересовал.

Нынче Вася в свободное время вместе с метеорологом Штольцем творит какие-то сводные статистические погодные таблицы и привязывает их ко времени отлета птиц, нереста отдельных пород рыб и тому подобным захватывающим вещам. Говорить с ним интересно, но слегка напряжно, вроде как все время ищешь внутри себя, как в сундуке, какую-то такую часть, которая бы на потребу Васе сгодилась и подошла, как ключ к замочной скважине. При всей его деловой хватке есть в нем что-то от юродивых, и право, хочется его, как и его учителя Коронина, из здешних мест изъять и отправить в Петербург к червям, к чертям и этим загадочным «формикам» (впрочем, Надя потом объяснила мне, что это всего лишь обыкновенные муравьи).

Иван же Притыков куда проще. Он копит деньги в горшке, мечтает о своем деле и, кажется, втайне ненавидит снисходящих к нему сводных сестру и брата. Ко мне он прилепился практически сразу по моем приезде, и готов учиться всему, что я соглашусь ему преподать. Расспрашивает о том, как устроено российское государство, банки, кто может взять заем, что можно увидать в почвенном раскопе, как отличается железная руда от медной, кто правит в Китае, отчего при смешении самоедской и русской кровей рождается так много уродов, и правда ли, что в городе Париже все дома выше кедров. Схватывает он, надо признать, на лету, и уж нынче в конторе от него едва ли не больше проку, чем от Дмитрия Михайловича. При том все свои обязанности по подрядам, извозу и т. д. Иван Иваныч выполняет вполне, и, кажется, вовсе никогда не спит. Местами его жизненная сметка и схватка меня даже пугают, но это в любом случае лучше расслабленности и безволия абсолютного, каковым многое здешнее население страдает изрядно.

От моего собственного безволия проистекло то, что Гавриил Кириллович сумел-таки привлечь меня сначала к теоретизированию, а потом и к практическим шагам по изданию некоего «Сибирского листка», в котором, по мысли создателей, излагаются последние достижения свободной мысли в применении к сибирским реалиям. Писать для «Листка» статьи я отказался сразу и категорически, ибо здешним материалом не владею совершенно. Однако, консультациями моими в результате пользовались все, даже господин Коронин, собственный слог которого сух, наукообразен, и для неподготовленного к такой манере человека практически нечитаем. Кроме практических материалов и пересказов теоретических работ, в «Листке» публикуются с продолжением материалы по истории Сибирской ссылки и, в частности, Тобольского централа, собранные Романом Веревкиным. Материалы, надо признать, не лишенные интереса, я сам прочел их с удовольствием, отредактировал и заострил некоторые места, чтобы сделать всю статью выигрышнее и завлекательнее для будущего читателя…

Вот так! Из вышесказанного с очевидностью следует, что все мои постановления ничего не стоят, и каждый, пусть хоть Давыдов, пусть младой Иван могут меня использовать таким образом, как им угодно, а я буду плясать под их дудку, как петрушка в ярмарочном балаганчике. Да, по-прямому на меня надавить невозможно, но если взять на себя труд поуговаривать, польстить в нужном месте и в нужной манере, сослаться на неоспоримую пользу и необходимую необходимость… В этом случае господин Измайлов неизменно тает, как весенний снег, и готов на все… Этим же пользуется и милейшая Надя Коронина. Понятно, что менее всего мне хотелось бы крутить интрижку под носом у законного мужа, каким бы ни было мое к нему отношение. Но… Наденька так убедительно страдает и ест меня глазами при каждой, даже случайной (случайной ли?) встрече, так мужественно глотает горькие слезы, и не говорит ничего плохого о своем муже-угрюмце… Я должен все сам понять. Я, разумеется, понимаю, и играю для нее в эту тягостную игру. Мне самому все мучительно и стыдно. Второпях натягивать штаны, выходить поодиночке, оглядываясь… Господи, да я попросту уже стар для всего этого! Она – легка, чиста и темнолика, как Лермонтовский ангел. Смятые покрывала, звериная грация движений, едва слышные всхлипы, следы острых зубок на моей груди и плечах, облегчение в чреслах и звон в пустой голове… Господин Измайлов, вы – трус и негодяй. Вы это знаете?

Удивительный, я бы сказал, просто-таки зубодробительный разговор произошел у меня с Каденькой. Особенно поразило меня впоследствии то, что за ширмой, оказывается, все это время сидел господин Златовратский, опустив ноги в тазик с горячей водой и накрыв их пледом (у него зимой всегда мерзнут ноги, и служанка постоянно подливает ему горячую воду). Выслушав весь разговор, он не издал ни звука, и я заметил его, лишь выходя из комнаты. Каденька высказывалась в своей обычной, резаной манере (впрочем, я ее теперь уж прилично разбираю).

– Надя вам нравится. Это очевидно. Кто-то бы сказал: слишком далеко зашло. Не я. Ипполит сам виноват. Следовало ждать. Я – мать. Должна думать обо всех. Вас не виню, вы – новый человек, всего не знаете. Правильно. Но где ваша семья? Не отвечайте, я не хочу знать. Россия далеко, тени в полдень короткие. У вас – середина жизни. Пора. Как вам Аглая? Оригинальности море, не правда ль? Вычерпать бы половину, да как? Людей подходящих нет. ВЫ здесь жить и работать собрались. Если бы вы согласились, Надя сначала разозлится, а потом… Жизнь оказалась слишком длинная, если бы я знала сначала… Но не обо мне речь. Что вы думаете?

С Каденькой экивоки излишни.

– Вы хотите, чтоб я, с Наденькой имея связь, женился между тем на Аглае? – спросил я, надеясь, что все-таки что-то не так понял, и она сейчас оскорбится, может быть, даже выставит меня из дома. Трусливый пес, трусливые надежды. Как бы не самому решать…

– Да, я хочу. Аглая покобенится, конечно, но по трезвому размышлению поймет – отчего нет. Ипполит, похоже, бесплоден. Или Надя. Не дело. Вот тут как раз и решится. Вам тоже о детках подумать пора. Всех, в конце концов, и устроит.

– А меня?

– Отчего ж не вас? Разве Аглая не хороша? А с Ипполитом у вас общие дела, интересы…

– Леокардия Власьевна! – не выдержал я. – Вы там, в своей амбулатории, не заразились ли чем? У меня, извините, ощущение, что говорю с безумицей…

– Однако!… Может, я уж давно безумна, а – не знаю? Интересная мысль! НО ваш ответ мне понятен. Жаль. Вы мне казались передовых взглядов. В том числе на брак. А как же с Надей?