Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души - Алексей Бердников

Пить надо с чувством горький сей родник.

-- Пить надо с чувством горький сей родник -

Как славно сказано, мой черный витязь. -

-- Одни вы только и не кипятитесь,

А прочих всех -- как подменяет вмиг.

И хорошо, коль только схватит тик,

Иной срывается -- тут берегитесь.

Иной так даже крикнет "отъебитесь!" -

Но пользы в этом нет тому, кто дик.

-- Дичиться пользы нет? Так я не буду... -

-- Не я ведь виноват, я не жесток... -

-- Брависсимо! Давай сюда посуду! -

-- И дуть не надобно: не кипяток. -

-- Что ж, стану дуть, не дуя, этот ток. -

-- Так помните. -- Не бойся, не забуду!

-- Так помните! -- Не бойся, не забуду...

Отпью немедленно, к чему тянуть...

Ну вот и все... На дне осталась муть,

Ее глотать и лишне, и не буду.

Как думаешь, Критон, сегодня ль буду

"В жилищах их" на горняя взглянуть?

Иль -- биографии, анкеты... нудь... -

-- Сократ, тебя оплакивать я буду. -

-- А и поплачете. Труд невелик.

-- И похороним. -- А и похоронишь,

Когда меня сквозь пальцы не проронишь.

Но может, наскребешь каких толик...

Но специально гнаться -- не угонишь...

Я далеко... передо мною... лик...

-- Я далеко. Передо мною -- лик, -

Вот все, что он сказал перед кончиной,

И не продолжил... замер в миг единый...

Скажи, Критон, мне, что такое -- лик?

-- Ксантиппа, есть лицо, но есть и лик.

Тут разница меж веком и годиной,

Иль комариной песни с лебединой,

Но что сказал Сократ, так то был -- лик.

-- Я внутренно была готова к чуду,

Ведь он сказал. "Ксантиппа, не умру", -

И приговор сочла я за муру.

Так оценить великую причуду!

Случившееся мне не по нутру,

И только изумленья не избуду.

***

Пока вы вашей тетке слезы лили

Он видимо разочарует нас

На что живет презренная сей час

Проникнуть то что виле поручили

Отступничество сделать это в силе

От поля к полю на глаза лишь с глаз

В Элизиум без бурь и без прикрас

Что неподступен самое могиле

Все лучшее а главное язык

Я с тем и говорить теперь не буду

Не замочив подошв прошел родник

Я ваших слов до смерти не забуду

Какой чудовищно безумный лик

Приду в себя ли отойду ль избуду

XIV. Время

Приду в себя ли? Отойду ль? Избуду?

Анахорет, читающий Бог весть

Какую гиль, но как благую весть,

Дух проливающий и тще и блуду.

Жидков, принявший даму за паскуду,

Не пожелавший ранее и лезть, -

Теперь густою ниткой тянет лесть

"Больному скудоумному сосуду".

Почто почтил еси, Отец Святой?

Меня ведь контролеры подселили

В купе, чтоб вкупе плыть нам пустотой.

Бог знает, чем ее вы наделили -

Разумством, вежеством и чистотой, -

Пока своей здесь тетке слезы лили.

Пока вы вашей тетке слезы лили, -

Сознайтесь, батенька, бахвал пустой, -

Не мыслили ль с последней прямотой

Вы паки обо мне и братце Виле?

Ведь вы бы меня очень удивили,

Сказавши с благородной простотой:

Пусть с благодарностью пьет взоры той, -

Когда б о Виле знанья не явили.

Ведь та же ненависть к властям у нас,

Что и Жидкова, и при том -- с измальства.

Мы презираем всякое начальство,

Не сразу поощряющее нас.

Но ваш Сократ -- известное канальство.

Он, видимо, разочарует нас.

Он, видимо, разочарует нас,

Как поступающий неадекватно

Тому, что социально и приватно

Вещает он для греков и для нас.

Зачем он в заблужденье вводит нас,

В речах внутрикелийно, накроватно -

Не избегая кары, что превратно

Слепая чернь обрушила на нас?

Ах, Виля презирал их каждый час

И, называя идолами жести,

Со школьных лет уже мечтал о мести

Учителям и матушке на час,

Что Тетушкой его слывет в сем месте

И что живет, презренная, сей час.

На что живет, презренная, сей час,

Когда и Тасс унылый, и "Известья",

И радио разносят всем известья,

Что умер брат позавчера в сей час.

Что где-то не на небесах сей час -

В конце столь длительного путешестья -

Приобретет и честь, и благочестье

Факира или рыцаря на час.

Недаром брату этот МИГ вручили!

Недаром брат пытался столько лет

Освоить каждый небольшой секрет.

Какому классу Вилю научили!

Куда вам, господин Анахорет,

Проникнуть в то, что Виле поручили!

Проникнуть то, что Виле поручили,

Немыслимо. Он выдал все ТУДА.

Ага, вы, вижу, поняли... Ну да...

Учители-то вот что получили!

Но... вы тут мыслишку одну всучили,

Что умный -- не предатель никогда,

Что с умного -- все -- как с гуся вода, -

Иль вы в стишках -- все не про то строчили?

Что сколько б у груди нас ни носили,

Ни вскармливали млечной густотой, -

Мы не должны, как только нас взбесили.

И каждый, кто с наивной прямотой

Облагородит прелесть простотой

Отступничества, -- сделать это в силе?

Отступничество сделать это в силе,

Напрасно б мы грозили тут тюрьмой,

Напрасны даже деньги, Боже мой,

Где материнская любовь не в силе.

Бессильны и Гайдары, и Кассили

С их белым светом и кромешной тьмой, -

Равно познает, где ей путь прямой,

Душа, когда б ей ног не подкосили.

Стоит свобода ей и стоит глаз,

И нет уже ни дна ей, ни покрышки,

И крылышки рулят к последней вспышке.

И только впереди и сзади глаз, -

И газу, газу -- прочь от вышки к вышке,

От поля к полю, на глаза лишь с глаз.

От поля к полю, на глаза лишь с глаз,

И небо -- одиноких благостыня...

Но ты перенаселена, пустыня,

Не скрыться, не уйти -- повсюду глаз.

И, Господи, пока хватает глаз,

Сомнительней литании летыня,

И облака, то горячась, то стыня,

То в холод, а, то в жар бросают глаз.

И в высоте "Прослушайте известья", -

Так значит -- беспомощен был и брасс, -

Нам каплет вверх по получасу раз.

И как проникнуть -- полное безвестье -

В желательное райское поместье,

В Элизиум без бурь и без прикрас.

В Элизиум без бурь и без прикрас,

Что отличался бы от нашей дури,

Не проскочить по пепельной лазури -

Туда и космос не проводит нас.

Ни женский пеплос, ни лихой Пегас

Не вызволяют нас из-под деюри, -

Ни скитней тюре, ни смурной микстуре

Нас не приблизить к Царствию на влас.

Пусть лишь математической рангили,

Высоким танцам хореохарит

И рифмоволн просчитанной бегили

Дан в память -- так эфир нам говорит, -

Слог, коий речь ничья не повторит,

Что неподступен самое могиле.

Что, неподступен самое могиле?

Ты, мальчик, ошибаешься. Безмен

Уже отяготила горсть измен, -

Там, в горних, в мирозданья эпистиле.

Предатель, ищущий себя в бегили

От родины, он хощет перемен

В стране сенаторов или камен, -

Равно, куда б его ни исхитили.

Измена -- почкой распускать язык,

Какой бы слава ни казалась лестной,

Во имя той, что нам дала язык.

Прекрасно славен только неизвестный.

Молчанье красное, обычай честный -

Все лучшее, а главное -- язык.

Все лучшее, а главное -- язык,

Не подтирающий порог у Мильна,

Не треплющий с восьми и до семи льна,

Но тот, что сам себе всегда язык.

Невнятен черни подлинный язык,

И только общность, к звуку щепетильна,

Преймет, когда смиренна и умильна,

Простой и восхитительный язык.

Но с этой мыслью гонят нас отвсюду.

Несчастный Виля! Так обнять штурвал,

Что и прозектор еле оторвал!

О, мы достойно празднуем Иуду.

Кто миг измены не переживал,

Я с тем и говорить теперь не буду.

Я с тем и говорить теперь не буду,

Кто не Вильям Шекспир, не Вильям Питт,

Кто множество раз в жизни не был бит

И не бежал раз в жизни ниоткуду.

Не предал ли Христос допрежь Иуду:

Тот подбивал, а этот лишь подбит.

Но беспредельный блеск, что нас слепит,

Один сродни предательству и чуду.

Предатель -- гениальный ученик,

Отступник всякий, кто превысил меру:

В модель Мадонны он возвел Химеру.

А тот, кто бросил строгих душ Парник

И по воде, подобно водомеру,

Не замочив подошв, прошел родник?

Не замочив подошв, прошел родник

Как по суху -- вот квислинг расчудесный

И контестатор всякой силы пресной,

Которой, кстати, сотворен родник!

Открыть высокой мудрости родник

Для всякой разной шушеры окрестной, -

Чрез то ей не занять сей огнь небесный,

Но всякий пей теперь -- тебе родник!

-- Простите перебью, а то забуду, -

У Матюрена есть роман "Мельмот", -

Никак оттуда строчку не забуду -

О том, что душу продает всяк тот,

Кто, жизнесловий не приняв, живет...

-- Я ваших слов до смерти не забуду.

-- Я ваших слов до смерти не забуду.

Теперь позвольте -- выйду покурить.

Он поспешил ей двери отворить,

А сам остался думать про Иуду.

Произвела в нем странную побуду

Девица бледная, что говорить!