Последний грех - Алексей Котрунцев

— Пожалуй, сгодится.

Что могли значить эти слова, Альберт не хотел думать.

Приоткрыв дверь, Макс окинул взглядом комнату. Облокотившись на спинку, охранник дремал в кресле. Макс хотел уже выпорхнуть из спальни, но тяжелая створка вдруг скрипнула несмазанной петлей. Телохранитель открыл глаза и увидел в проеме парня. Гость хотел уйти по-английски.

— Стоять! Ты куда?

— А?! — Лицо парня изобразило недоумение. — Вы мне?!

— Тебе! Куда собрался?!

— Домой. Куда же еще?!

— Не понял?!

Бодигард напрягся. На его памяти это был, пожалуй, первый любовник босса, уходивший добровольно. Предыдущие присасывались к нему, как болотные пиявки — приходилось отрывать их с мясом и слезами. Этот отваливал сам. И, главное, без денег. Или он уже взял их?!

— Иди сюда.

Макс медленно приблизился.

— Ну, что спиздил?

— Что?!

— Руки подними.

— Пожалуйста.

Макс обиженно скривился, но руки поднял. Тренированные пальцы быстро пробежали по выпуклостям, в одежде ничего не было. Ни бумажника, ни мобильника. Собственный телефон парень держал в руках.

— Я не понял. Он тебе, что — денег не дал?

Макс сквасил брезгливую физиономию и недовольно прогнусавил.

— Денег?! Вы что, молодой человек, не верите в чувства?

Бодигард поморщился.

— Слушай! Я тут таких, как ты, сотню перевидал. Любовь-морковь! Все вы за бабло отсосать готовы!

— Фу, грубиян. — Макс манерно дернул плечами.

— Все, свободен. Мотай, куда собрался.

Не меняя гримасы, Макс повернулся и, виляя бедрами, пошел на выход. Уже открыв дверь, в проеме посмотрел на бодигарда.

— А ты сам-то с ним не пробовал?

— Чего?

— Трахнуть, говорю, его не пробовал?! С твоим-то болтом уж наверняка по самые гланды! Или у большой бомбы маленький фитилек?!

Охранник вскочил, но Макс резко хлопнул дверью. Преследовать его не имело смысла. Громила хрустнул костяшками: «Урод! Ничего, придешь еще! Раз сейчас бабло не взял, значит, потом придешь. Тогда и поговорим». Ослабив галстук, он посмотрел на часы. Стрелки показывали пять. «Ни хрена себе, любовничек! И чего людям не спится?! Да и черт с ним! Босс, встанет часа через три-четыре, значит и у меня время есть. А там и смена подвалит». Охранник подошел к двери, дважды провернул в ней ключ и направился к дивану. На всякий случай подошел к спальне и заглянул внутрь. Все было тихо. Накрывшись одеялом, босс неподвижно лежал на кровати. «Порядок. Натрахался — теперь, как младенец, до утра проспит», — охранник прикрыл дверь. Сняв пиджак и наплечную кобуру, разулся. Мягкий диван послушно принял очертания большого тела.

Сон был недолог. Во всяком случае, так ему показалось. Едва он прикрыл глаза, как в дверь постучали. И тут же к стуку добавился звонок. Пульсирующий рингтон мобильного. Не зная за что и хвататься, охранник подскочил к двери.

— Кто там?!

— Открывай давай.

Голос принадлежал сменщику. Охранник распахнул дверь и увидел раздраженное лицо.

— Костян, ты чего — спишь что-ли?! Время двенадцать, а ты тут на массу давишь. Где босс?

— Так он это… — То, что собирался сказать Костя и, самому ему показалось глупым. — Спит, вроде.

— Что? Спит?! Не понял?!

— Чего ты не понял?! Вчера, как обычно зарулил в клуб, снял пидора и сюда. До сих пор отходит.

— Ты, что — серьезно?! — Сменщик смотрел на него, как на идиота. — Вот, что значит, человек в системе не служил. Набрали шкафов тупоголовых.

— Э, полегче!

— Да ладно — проехали. Он в спальне?

Костя утвердительно кивнул. Сменщик приблизился, послушал тишину за дверью и громко постучал. Ответа не было. Приоткрыв дверь, охранник просунул голову.

— Альберт Борисович!

В спальне стояла тишина.

— Альберт Борисович, вы спите?!

На голос никто не отозвался. Настороженно выждав, сменщик кивнул Косте: «Пошли». Они подошли к кровати — тело под одеялом не шевелилось. Босс, почти весь, был укрыт белым саваном. Лишь бледная кисть немного выглядывала из-под него. Сменщик осторожно дотронулся до пальцев и, как ошпаренный, тут же отдернул.

— Твою мать! Он, кажись, того…

Взяв край одеяла, он медленно приподнял. Кроваво-красные разводы и кусочки плоти. Костя странно рыкнул, схватился за рот и быстро побежал в туалет. Звук рвотных спазм усиливал унитаз.

— Придурок! Долбоеб! — Сменщик орал на весь номер. — Ментов вызывай! Блевать потом будешь.

С утра Макс долго бродил по Москве. Гулял по набережной, вбирал полной грудью утреннюю свежесть и старался выветрить из памяти воспоминания ночи. Но мысли жили своей жизнью. Душевная тяжесть давила, не отпускала от себя ни на миг. Решение — идти в храм, пришло спонтанно. Макс даже спросил себя — зачем?! Ответа не было. Но идти туда он побаивался. То ли коленки дрожали, то ли ощущение собственной ничтожности не позволяло. В мыслях и то — не решался переступить порог божьего дома. И все же пошел. Переломив себя, заставил сделать первый шаг. На ногах будто по пудовой гире повисло. Они тянули, не давали оторвать ступни от земли, но он шел. Остановившись у кованной ограды, поднял голову и трижды перекрестился. Удивительно, но стало легче. Будто гири отпали. Или сомнения?! Макс опустил руку и ступил дальше.

После заутренней в храме было свободно. Женщина в церковной лавке да пара старушек, бережно протиравшие образа. Святые на них источали неземную серьезность, настраивали на внутренне преображение. Макс еще раз осенил себя крестом и подошел к лавке. «Мне одну свечу», — он протянул деньги.

К давешним образам идти было боязно. Оглядевшись, он увидел Спасителя. С большой иконы Христос смотрел кротким отеческим взглядом. Макс подошел ближе, зажег свечу и поставил ее в светильник. «Упокой Господи, душу раба твоего Альберта». Он перекрестился и посмотрел на светлый лик. Христос не винил, не упрекал. Подняв руку для благословения, просто смотрел. Макс не выдержал, отвел взгляд.

В храме он не задержался. Перекрестившись на выходе, отворил дверь и вышел на улицу. Свежий воздух плеснул в лицо прохладу. Он уже подходил к ограде, как услышал сзади голос.

— Дядь! — Кто-то тронул его за рукав. Макс повернулся. Чумазый пацан, сложив пальцы лодочкой, смотрел на него жалобным взглядом. — Дядь, дай денежку.

— Жрать что-ли хочешь?

Оборвыш отрицательно помотал головой.

— Зачем тогда просишь?

— Мамке на лекарство собираю.

— Чем она болеет?

— Я не знаю. Говорит, помрет скоро, оттого и лекарство ей нужно, чтобы боль заглушить.

Макс вытащил из кармана смятую купюру.

— Держи.

Пацан схватил деньги и, ничего не говоря, побежал прочь. Макс посмотрел ему вслед. У центральных ворот мальчик встал и протянул деньги, сидевшему на облучке, старику. Седой, со спутанными волосами и длинной бородой, старик напоминал персонаж библейских притч. Выслушав мальчика, брать деньги он не спешил. Подслеповато щурясь, перевел взгляд на благодетеля. Максу стало как-то не по себе, он смутился, отвернулся и побрел к калитке.

— Э-эй! Подожди!

Сзади донеся детский голос. Макс остановился и повернул голову. Пацан опять бежал к нему. Поравнявшись, мальчишка протянул полученную купюру. — Забери.

— Почему?!

— Дед Степан сказал, чтобы я вернул.

— Но почему?

— Сказал, нельзя у тебя брать. Грехов слишком много, откупиться хочешь.

— Я?!

— Дед Степан так сказал.

— А лекарство для матери?

— Ничего. Еще подадут.

Машинально взяв протянутую бумажку, Макс ошарашено смотрел на мальчугана. Тот хотел уже сбежать, но он придержал его за плечо.

— Постой.

— Чего?!

Макс смотрел на старца. Тот уже не щурился, смотрел ясно, будто видел его насквозь. Взгляд обжигал.

— А кто он, дед Степан?

— Он?! Просто дед. Сидит здесь каждый день, пожертвования собирает. Потом в храм относит или страждущим отдает.

— И вам тоже?

— И нам.

— Он что, святой?

Пацан улыбнулся.

— Я не знаю. Может, и святой.

Макс хотел еще что-то спросить, но мальчишка вырвался и побежал прочь. А старик все смотрел. Чувствуя его пронзительный взгляд, Макс отвернулся. «Грехов много?! Пожалуй, так и есть. Только остановиться не получается»

… До мотеля он добрался быстро: метро, маршрутка, остановка. Мэрилин с ядовитой улыбкой положила ключ на стойку.

— Где пропадали?! Огни ночной Москвы?!

— Типа того.

— Ну-ну. Дело молодое.

Взяв ключ, он поднялся номер. Не снимая обуви, кулем рухнул на кровать. Веки склеились сами собой, но мозг отключаться не хотел. Словно, злой шутник, он подсовывал ему ночные картинки.

… Альберт хотел жить. Мычал, кряхтел, сучил ногами, но… Веревка стягивала руки, а струна — горло. Временами сознание пропадало, боль — нет. Грубо, она будила жертву. Кожу столовый нож вспарывал неохотно, скорее — разрывал. Грудь, живот и даже лицо, ему не удавалось ничего. Глаза оказались слабее. С отвращением, но упорством палач ковырял их из глазниц. Альберт рыдал, кричал и рвался. Обреченно дергал веревки, но путы были прочны. Вгрызаясь, тупой коготь выцарапывал жизнь. Макс резал кусочки человеческого тела, а кровь едва вытекала. Когда он вогнал нож под лопатку, сразу стало тихо. Ни криков, ни дрожи, ни конвульсий. Или Альберт уже умер?