Обще-житие (сборник) - Женя Павловская

Репетируя предстоящее шоу, я рывком подняла с пола двадцатилитровую бутыль с дистилированной водой, налила нужные полтора литра в колбу и нагнулась, чтобы поставить бутыль на место. Разогнуться не повезло — взвыла от чудовищной боли в пояснице. Большинству прямоходящих взрослых особей это сильное чувство знакомо. Отвечаем за эволюцию. Выла и стенала я, по возможности, под сурдинку, притушив звук — в смежной аудитории шла лекция по математике. У преподавателей, как у всяких лицедеев, есть навыки или даже, скорей, рефлексы сценического поведения. Что бы ни было — пожар, политический переворот, футбол, радикулит — нельзя мешать ходу лекции. Неподвижно стоя в стандартно-непристойной позе, я просчитывала варианты дальнейших действий. Их было два. Первый — плюнуть на этику и взвыть благим матом. Ожидаемый результат: из смежной аудитории на вопль врываются студенты и лектор. Застают меня в одиночестве, издающую неподобающие звуки, в уже упомянутой двусмысленной позе. Картина чревата позором. Нет, не допущу! Второй — добраться до стола с телефоном в четырех метрах от меня и позвонить на кафедру, взывая о помощи. Третьего варианта не было, и я пустилась в долгий путь к телефону, вспоминая героя-летчика Маресьева — он с переломанными ногами неколько дней полз до своих. Дополз, однако — жить хотелось. Значит, и я могу. Даже быстрее. В жизни всегда есть место подвигу, хотя лучше бы, конечно, без него.

Угнездившись на стуле, я нечаянно нашла удачное положение тела — почти не больно. Но было ясно: змея притаилась и ждет. Зафиксировав позу, осторожно, словно желая погладить незнакомую собаку, протянула руку к телефону. Боль насторожилась, улучила момент и вдарила со всей силы.

— А-а-анна Петровна, это я, Евгения Моисеевна! Ой!!! Ничего-ничего! Оууу!!! Из второго корпуса звоню, триста первая аудитория. Позовите, о-о-о! пожалуйста, Геннадия Ивановича. О-ой!

— Ой!!! — откликнулась эхом пожилая лаборантка. — Что, что, что случилось? Ой, что, что!

Меня разобрал неукротимый хохот. Нервная реакция.

— Все хорошо, Анна Петровна. О-уй! Кондрашка хватила! Ха-ха-ха! Кондратий, говорю! — закатывалась весельем я.

Судя по всему, мой звонок произвел сильное впечатление. Неторопливый доцент Гена явился через пять минут в сопровождении вибрирующей от любопытства преподавательницы без степени Людмилы Андреевны. Бесспорно, они ожидали увидеть нечто более впечатляющее, чем вроде бы нормально сидящая на стуле я. Были явно разочарованы.

— Ну, чего у тебя там? — скучно протянула Людмила. — Бабу Аннушку до икотки напугала. Чего звонила-то?

— Соскучилась. Возжелала роскоши человеческого общения.

— В роскоши отказывать себе нельзя… Спирт у тебя где стоит? — проявил конкретный интерес к ситуации Геннадий. — В самом деле, зачем звала?

— Радик у меня, радик! Понятно?! Шевелиться не могу. Только сидеть и говорить. Лежать еще не пробовала. Звоните в «скорую». А спирт улетучился — ведь знаешь, что у него высокая упругость паров. Ученый небось, доцент!

«Скорая» приехала сравнительно быстро — мы только-только успели посмаковать назревающее увольнение кафедральной мерзавки и провокаторши Полины Степановны. Особая приятность была в том, что Полина, похоже, не подозревала о качающемся у нее над головой дамокловом мече и продолжала гадить мелко, но часто. Это освобождало нас от слабого чувства коллективной вины за созревший и многократно отрепетированный заговор.

Появившаяся в аудитории корпулентная дама в нечистом халате поверх шубейки и в конногвардейской меховой шапке была немногословна, как спартанский воин. У меня есть забавная черта — подхватывать стиль общения и даже акцент собеседника. Проведя, скажем, отпуск в Сухуми, я недели две, раздражая близких, не могла избавиться от грузинского акцента. Ритм задала врачиха.

— Кто?

— Я!

— Что?

— Радикулит.

— Где?

— Там!

Ситуация развивалась штатно. Кто же мог предвидеть, что подобравшаяся со спины эскулапка резко вмажет мне по шее? Пахнуло хлоркой и духами «Ландыш серебристый».

— Больно?

— Больно! (А ты думала? Тебе бы так врезать, корова! Жаль, встать не могу.)

— В больницу.

— Нет!

— А чего хотите?

— Обезболивающего.

— Мы не аптека!

— Домой отвезите.

— Не такси!

— Уходите! (Пшла вон! Кррругом марш!!!)

Повернулась, пшла вон.

— Звони домой. Накинь пальто. Ловить такси! — скомандовал Гена, тоже подцепив лапидарный стиль скоропомощной дамы.

Меня, в накинутом на плечи пальто, спускали, как статую, с третьего этажа. Я время от времени взвывала, и высыпавшие на перерыв студенты сразу смотрели на живот, прикидывая, начнутся роды прямо тут, на лестнице (что было бы желательно, ибо в качестве хеппенинга уж не сравнить с лекционной демонстрацией), или все же на улице.

Второе, менее интересное, предположение: «вусмерть пьяная» — тоже не отметалось. Некоторые застывали столбом, более сообразительные (отличники, наверное) бегом спускались ниже по лестнице — занять удобную позицию для наблюдения. Я их ожиданий не оправдала.

Меня установили, как елку, в сугроб, прислонив для надежности к стене. Гена, прыгая зайцем по снегу, выскочил на дорогу. Я стояла, как поставили. Зато через десять минут мне было послано то, чего в будничной жизни проси — не допросишься: забота, сочувствие, готовность к помощи, все с прилагательным «теплая». Обычно годами мечтаешь и с натугой делаешь вид, что нет — и не надо! Уйдите! Сама! А тут — сразу.

— Радикулит! — с одного взгляда поставил диагноз бегемотистый лысый таксист. — Ох, знаю, что такое! Сейчас, сейчас, милая. Ты это… держись! Все путем будет!

Он ехал, будто под колесами не наледи, заносы и ухабы прославленных нижегородских дорог, а отутюженное полотно американского хайвея. Микроприемничек нежно лепетал: Пол Пот, Пном Пень… Водитель вздыхал, ласково косил на меня карим глазом, рассказывал про свой радикулит — наше взаимопонимание было полным. Затормозил возле аптеки и предложил, что сам сбегает за мазью, которая якобы…

Отказалась, ибо после этого ему оставалось только сделать мне предложение. Но я на этот момент была не готова. Он практически внес меня на пять ступенек нашего первого этажа (впервые порадовалась, что не выше живу), где с причитаньями, увереньями, что она это давно сердцем чуяла, и с мешочком разогретой на сковороде соли меня встретила мама.

Радикулит в Новой Англии, или Сорок дней в ошейнике

В Новой Англии, в Бостоне, лучшие в мире госпитали, дико квалифицированные врачи, ученые медсестры. Я вообще удивляюсь, почему здесь люди умирают, — все должны быть категорически вылечены, плохое отсечено и вышвырнуто в тазик для науки, вставлено новое, правильное, синтетическое, и далее всегда…

Непрекрасным апрельским утром я проснулась с вывернутой набок шеей — видимо, снилось черте-что. Побаливало. Ерунда! — решила я и поехала с Лизой взглянуть на тюльпаны в ее саду, уютно посплетничать, поесть вместе ланч в ресторанчике, заскочить в обувной магазин — какая дура от такой программы откажется ради какой-то шеи? Но шея, жестокая выя, взяла свое: ночь я провела без сна, оглашая квартиру жалобным воем.

Забегая вперед, скажу, что поясничный радикулит по сравнению с шейным, как говорят нынче, «отдыхает», что означает «в подметки не годится». Представьте себе, что полтора месяца (а столько это и длилось) вам непрерывно сверлят без наркоза находящийся в шее зуб и удаляют иголкой бесконечной длины нерв по маршруту рука-лопатка-шея. На этом относительно мягком сравнении остановлюсь — не люблю «чернухи».

Чуть заря, а это была заря воскресная (неприятности выбирают выходные), я позвонила сыну (снова телефонная завязка), и он, испуганный и сонный, нарушая правила дорожного движения, помчал меня в госпиталь Святой Елизаветы, в отделение скорой помощи. Через сорок минут ожидания я, измочаленная болью, была вызвана в тесный закуток на допрос к административной старушке. Вострая бабушка с подозрением проверила мою страховку, неторопливо сняла копии с документов и стала дотошно выяснять, не является ли мое состояние последствием сексуального насилия или домогательства другого рода. Ничем сексуально-криминальным я развлечь ее не смогла и была отправлена в отделение, где долго корчилась в коридоре на клеенчатой кушетке. Коридор по диагонали пересекали, как ласточки перед дождем, медсестры со шприцами, кислородными подушками и чем-то металлическим, звякающим в эмалированных лоточках, вызывая озноб в районе солнечного сплетения. Пасмурно в этом сплетении было. Наконец из полутьмы медицинских лабиринтов обозначился улыбающийся узкоглазый доктор, поздоровался за руку, измерил давление и остался доволен.

— Встаньте.