Дуэль в Кабуле - Михаил Гус

— «Лучше вор, приносящий большой доход, нежели правдивый и честный человек, ибо вор получает и для себя, и для меня», — говорил мне в Бухаре кушбеги, когда я спросил, к кому же он склоняется: к Англии или России. Бухара пойдет с теми, кто сулит больше выгоды. А это при нынешних условиях — Россия.

— Почему? — задал свой первый вопрос Перовский.

— Потому, что торговля с Россией выгодна тому же кушбеги, да и самому эмиру. Ведь и Бернс в своей книге писал, что Бухара заинтересована в русской торговле. А во-вторых, — и сие весьма важно! — дела за Оксусом, о коих в Бухаре уже осведомлены, пугают эмира. Посланцы кабульские — Гусейн, со мною прибывший, и Ибрагим, отправившийся к шаху, поведали о замыслах и интригах англичан, которые жаждут прибрать к рукам весь Афганистан…

— Так вот, поручик, — обратился Перовский к Виткевичу. — Государь император по моему представлению всемилостивейше соизволил произвести вас в подпоручики, а ныне я ходатайствую о следующем для вас чине — в уважение указанных вами услуг и выказанной храбрости, находчивости и исполнительности — и уверен, отказа не будет. Посему, поручик, скажите нам, каковы же суждения и пропозиции ваши по делам афганским?

— Мнение мое таково, что ныне главнейшим пунктом политики российской в Азии становится Афганистан. Вы изволили командировать меня в Бухару, справедливо полагая, что там надлежит обеспечить содействие в уничтожении хивинского осиного гнезда. Но вышло так, что в Бухаре нам явилась новая, важнейшая задача: не допускать англичан к завладению Афганистаном.

Генс, внимательно слушавший Виткевича, поморщился.

Перовский обратился к нему:

— Вы не согласны, Григорий Федорович?

— Сдается мне, Василий Алексеевич, — ответил Генс, — что синица в руках лучше журавля в небе… Афганистан от нас далеко. А Хива под боком, занозой торчит!

— Хива — Хивой, Григорий Федорович, — вступил в разговор Карелин, — и я, вам ведомо, в ближайшие дни отправлюсь к берегам Каспия, дабы исследовать наиудобнейшие пути подступа к Хиве. Но англичане подбираются к нам все ближе!

Дотоле молчавший Никифоров встал и шагнул к карте, у которой стоял Перовский.

— Островитяне, ваше превосходительство, мнят командовать всем миром. Ныне они в России видят препону своим вожделениям, и они давят на нас повсюду: в Турции, где стараются наши друзья Понсонби и Уркарт, в Персии, где так недавно пролита была кровь Грибоедова и его сотрудников, на Кавказе, куда англичане шлют своих «Виксенов», дабы пощупать силы наши. Замахиваясь на Афганистан, как справедливо докладывал поручик, подбираются к ханствам Средней Азии. Их надобно остановить!

Перовский, заложив руки за спину, шагая по своему обыкновению из одного угла кабинета в другой, рассуждал вслух:

— Афганистан от нас далеко, в том спору нет. Турция — рядом, Персия — также. Бритты оказывают на нас нажим в этих местах, а мы — будем воздействовать на них там, где больнее всего, — по соседству с Индией! Ункиар — Искелесси колом застрял в горле благородного лорда Пальмерстона. А мы никогда не откажемся от столь выгодного договора, почему и надлежит нам сделать диверсию в Афганистане. Так во-первых. А теперь во-вторых. Средняя Азия — естественное продолжение владений Российских в киргизских степях. Аму или Оксус самой природой определена рубежом Российской державы. Посему полагаю необходимым ответить на призыв владельца кабульского.

Виткевич выждал, не скажет ли Перовский еще что-нибудь, затем заговорил:

— Ко всему, ваше превосходительство, вами столь отчетливо выраженному, считаю долгом прибавить: народ афганский смелый, храбрый, свободолюбивый, хочет жить самостоятельно, и эмир кабульский добивается восстановления единства державы. Господам англичанам сие невыгодно. Дост Мухаммед, политик тонкий, разумеет, что из соперничества британского льва с российским медведем может он извлечь немалые выгоды, клонящиеся к его заветной цели. Первее же всего добивается он возврата отторгнутого Пешавара. И поскольку Англия ему в том отказывает, он обращает взоры свои на север.

Виткевич закончил взволнованно:

— Афганская нация, как и всякий народ, имеет священное право на единство и независимость, и ежели мы поможем ему в его справедливой борьбе, он вовек будет признателен России.

Перовский пристально взглянул на Виткевича и подумал:

«В нем опять пробуждается поляк». Вслух он сказал:

— Итак, господа, воздадим должное поручику — его храбрости, неутомимости, энергии, с коими он выполнил свою нелегкую миссию. Пред нами открывается поле деятельности новое и обширное. И я надеюсь, что мы не посрамим ни себя, ни нашего отечества. Благодарю вас, господа, вы свободны.

3

Вечером того же дня Виткевич был у Томаша Зана в его скромной квартирке при музее.

Друзья крепко обнялись, поцеловались. Зан раскупорил пузатую бутылку польской старки — посылка от друзей из Вильно. Виткевич неторопливо излагал все перипетии своего необычайного странствования:

— В Бухаре видел я варварство в полном и открытом его виде: жизнь человеческая там не ставится ни во что и зависит только от произвола владыки, обычно жестокого и неразумного.

Зан невесело усмехнулся.

— Незачем так далеко ездить, дабы в том удостовериться!

Виткевич горячо воскликнул:

— Европейское обличье варварства азиатского омерзительно, и мы с тобой, Томаш, питомцы Новосильцева, это испытали! В Бухаре народ трудолюбивый, мирный. Ежели бы ты своими глазами видел, с каким искусством изукрашены мечети и медресе лепными и резными орнаментами! Погляди, я, как умел, срисовал портал мечети Калли.

Зан с интересом рассматривал рисунок. Виткевич, недурной рисовальщик, удачно передал затейливые узоры резьбы по дереву и алебастру.

— Архитектура мусульманская, — сказал Ян, — со своими куполами и башнями минаретов хранит в себе глубокое внутреннее толкование: башня стремится ввысь, а купол все прижимает к земле, придавливает, скрывает. Так и народ. Коран придавливает его, обрекает на покорность деспотам светским и духовным, но народ рвется на волю… И на самой маленькой колонне у входа в самую маленькую мечеть — а их в Бухаре сотни — искусные руки в резьбе изливают чаяния народа…

— Ты что-то расфилософствовался, друже! — сказал Зан. — Выпьем-ка лучше нашей родной старки.

Виткевич поднял рюмку, наполненную желтоватой густой влагой, посмотрел на свет…

— Польша, — тихо промолвил он, — отчизна… Я понимаю императора: в польской свободе он видит своего заклятого врага. Но англичане! Подлые иезуиты! Пальмерстон, бестия, подсылает своих эмиссаров на Кавказ — будоражить в тамошних народах мечты об освобождении и тут же заверяет императора, что никогда не поддержит «бессмысленных планов восстановления королевства польского».