Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В набросках к «Побегу на рывок» говорилось о том, что этот побег был первым: «Кто напарником был / В этот первый побег?» (АР-13-186). И так уже было в песне «Ребята, напишите мне письмо» (1964): «Мой первый срок я выдержать не смог. / Мне год добавят, может быть — четыре».
Вообще важно заметить, что все побеги лирического героя Высоцкого оканчиваются неудачно: «Нам после этого прибавили срока» /1; 48/, «Они — обратно в зону, за наградой, / А я — за новым сроком за побег» /5; 172/, «Я понял: мне не видеть больше сны! / Совсем меня убрали из Весны» /1; 50/.
Может возникнуть вопрос: почему так происходит? Ответ на него мы находим в стихотворении 1962 года: «Мы искали дорогу по Веге — / По ночной очень яркой звезде. / Почему только ночью уходим в побеги, / Почему же нас ловят всегда и везде? / Потому что везли нас в телятниках скопом, / Потому что не помним дорогу назад, / Потому что сидели в бараках без окон, / Потому что отвыкли от света глаза» /1; 553/. Да и сам лирический герой, вернувшись из лагерей, признаётся: «Я от белого свету отвык» («Банька по-белому», 1968).
Впрочем, лагерная действительность мало чем отличается от воли, поскольку Советский Союз — это одна большая зона, и все люди, живущие в нем, тоже отвыкли от света: «.Долго жить впотьмах привыкали мы», — признаются они в песне «Чужой дом» (1974). А мотив слепоты советского народа также распространен в поэзии Высоцкого: «Бродят толпы людей, на людей непохожих, / Равнодушных, слепых» («Так оно и есть…», 1964), «Мы ослепли, темно от такой белизны, / Но прозреем от черной полоски земли»258 («Белое безмолвие», 1972), «Куда идешь ты, темное зверье? / “Иду на Вы, иду на Вы!” / Или ослабло зрение твое? / “Как у совы, как у совы!”»259 («Заповедник», 1972; черновик /3; 465/), «Эх, нашел, чем хвалиться, простак, — / Недостатком всего поколенья!.. / И к тому же всё видеть не так — / Доказательство слабого зренья?”» («Про глупцов», 1977), «Пустых глазниц провалы вместо глаз» («Я никогда не верил в миражи…», 1979; черновик /5; 552/).
Из перекличек «Побега на рывок» с другими произведениями следует остановиться, в частности, на сходстве ситуации с избиением лирического героя взводом из лагерного конвоя и описанием его расстрела военным взводом в «Том, который не стрелял» (1972): «В меня стрелял по утру / Из ружей целый взвод» = «Целый взвод меня бил, / Аж два раза устал».
Да и в целом мотив избиения очень распространен у Высоцкого: «И кулаками покарав, / И попинав меня ногами…» /1; 255/, «А он от радости все бил по морде нас» /1; 48/, «А отшибли почки — наплевать!» /5; 28/, «И в нос, в глаз, в рот, в пах / Били…» /5; 608/ и др.
Отметим еще одно сходство между «Побегом на рывок» и «Тем, который не стрелял»: «Я раны, как собака, / Лизал, а не лечил» = «Пошел лизать я раны в лизо-лятор, / Не зализал — и вот они, рубцы». Такая же ситуация была в наброске 1969 года: «Заживайте, раны мои, / Вам два года с гаком! / Колотые, рваные, / Дам лизать собакам» /2; 597/. Восходит же мотив ран к песне «У меня было сорок фамилий…» (1962): «И всю жизнь мою колят и ранят — / Вероятно, такая судьба». А «рубцы» упоминаются и в «Балладе о брошенном корабле» (1970): «Вот рубцы от тарана…».
За три года до «Того, который не стрелял» была написана «Охота на кабанов» (1969), которая также в некоторых отношениях предвосхищает «Побег на рывок»: «Запоздалый послышится выстрел» (АР-11-26) = «И осенили знаменьем свинцовым / Четыре запоздалые ствола» (АР-4-8); «Снес подранку пол-черепа выстрел, / И рога протрубили отбой» = «Снес, как срезал, ловец / Беглецу пол-лица»[485]. И это отражение реалий советской лагерной жизни. Бывший политзаключенный Виталий Лазарянц, в 1957 — 1959 годах сидевший в Дубравлаге (Мордовия), вспоминал: «Хороших охранников я не знаю. <…> Зато плохих охранников видел, знаю. Агеев. Косоротый. Настырный. Однажды сбежали несколько человек из зоны, на рывок пошли. Одного Агеев догнал. Человек лег и говорит: “Я сдаюсь, не стреляй”. “А как же мне остальных ловить?” — говорит Агеев. И выстрелил ему в глаз. Да… Человек жив остался: без полчерепа, без глаза…»[486] [487].
Кроме того, «рога протрубили» и в двух более поздних произведениях, посвященных охоте: «Трубят рога: скорей, скорей! — / И копошится свита» («Баллада о двух погибших лебедях», 1975), «Псы ли в небо взвыли, / Лань ли затравили, / Вновь охотников зовет труба» («Набат», 1972; АР-3-73). А «затравленная лань» в том же 1972 году будет упомянута в песне «Оплавляются свечи…»: «И в предсмертном томленье, / Озираясь назад, / Убегают олени, / Нарываясь на залп».
Многочисленные совпадения наблюдаются между «Побегом на рывок» и «Охотой на волков» (1968), поскольку егеря, убивающие волков, — это те же стрелки на вышках, которые уничтожают беглецов из лагеря; другими словами — разные образы власти: «В лоб ударит картечь из двухстволки» (АР-2-126) = «В лоб удар — я на этом, / В печень бьют — я на том» (АР-4-14); «Рвусь из сил, изо всех сухожилий <…> Зря на ноги свои уповал» (АР-2-126) = «Был побег на рывок, / Что есть сил, со всех ног» (АР-4-12), «Где мои год за три? / Я на их уповал!» (АР-4-14) («рвусь» = «рывок»; «из сил, изо всех сухожилий» = «что есть сил, со всех ног»; «ноги… уповал» = «ног… уповал»); «Обложили меня, обложили» = «Про тиски западни» (АР-4-16); «На снегу кувыркаются волки» = «И запрыгали двое <.. > Да по пояс в снегу», «И лают псы до рвоты» = «Псы покропили землю языками»; «Жду — ударит свинец из двухстволки» (АР-2-126) = «И осенили знаменьем свинцовым…»; «Бьет двухстволка с прищуренным глазом» (АР-2-126) = «Лихо бьет трехлинейка»; «Вот кончается время мое» = «Вот и сказке конец»;
