Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович

Все произошло буквально в считанные секунды. Рубящий удар лопаткой под каску. Пулеметчик вскрикивает, роняет MG, хватается за лицо и падает. Второй номер кричит, бросает коробки, но перехватить «маузер» не успевает. Удар лопаткой, одновременно что-то обрушивается на каску немца и разлетается осколками. Немец валится назад, а Пухов недоуменно смотрит на осиротевший ремень от телефонного аппарата.

Из-за гребня появляются еще враги. Приотставшее прикрытие пулеметчика? Среагировали немцы быстрее, чем пулеметный расчет – мигом рассыпаясь по склону, но ровный луг не дал им шанса. Пулеметчик отделения уже в падении срезал очередью «дегтярева» троих. Остальные тоже прожили недолго. Одновременно с опушки по гребню начал бить пулемет. Пришлось отползти. А бой у капонира разгорался. Надо спешить. Но пулемет с опушки не дремал.

– Ползком, к капониру! – приказал Максим. – Харитонов, прикрой.

«Дегтярев» начинает бить по опушке. А бойцы ползут от воронки к воронке. Пухов к осиротевшей катушке, затрофеил MG-34 с боезапасом. Правда, сменный ствол забрать не удалось – второй номер после удара увесистым телефонным аппаратом откатился от гребня вместе со сменным.

Лейтенант даже очень пожалел об этом, но гость напомнил, что рукавица тоже осталась у второго номера, а без нее ствол у «немца» не сменишь[25].

Пули заставляли прижиматься к земле, но долг перед товарищами торопил. Бросок до огромной воронки. Причем пули просвистели, никого не задев, выше. Отрадно, значит, пулеметчику их с опушки не достать. Однако не успели бойцы свалиться в воронку, как со стороны капонира прилетела граната – немецкая колотушка. В канонаде перестрелки почему-то отчетливо послышалось, как Пухов нервно сглотнул. В следующее мгновение лейтенант схватил гранату и швырнул обратно. Там панически закричали, и взрыв. Мощный, явно не от гранаты, и… в воронку с красноармейцами плеснуло огнем.

Резко запахло паленым. К затылку будто раскаленный утюг приложили. Кто-то матерно закричал неподалеку, бахнул взрыв. Одновременно в воронку падает еще одна немецкая колотушка. Максим опять успел схватить и метнуть обратно, но граната взорвалась в воздухе. Тупой удар, и сознание лейтенанта рухнуло в темноту.

Куралов очнулся от резкой боли. Шею с затылком, часть лица и руки немилосердно жжет. Пульсирует острой болью макушка, размеренно, почти попадая в унисон с пулеметом, который бьет очередями где-то рядом. А где? В глазах двоится, выступившие слезы не дают толком осмотреться. Бетонные стены – значит, в капонире, а в каком? Похоже на его закуток в центральном. Да это он и есть. Вон ящик…

Но что произошло? Последнее, что Максим помнил – это он сбивает огонь с себя и вышвыривает гранату из воронки. Что было дальше? Выбили немцев?

«Не думаю».

«Ты тут?!» – обрадовался Максим.

«Тут, – подтвердил гость, – куда я денусь? Ты же живой».

«А что случилось?»

«Как я понял, мы вернулись. А пулеметный немцы захватили скорей всего. Перед тем как вырубиться вместе с тобой – я видел, как осколки накрыли почти всех бойцов в воронке. Недалеко граната улетела…»

Максим невольно скрипнул зубами. Не только от жжения и пульсирующей боли. Но ожоги донимали больше. Он морщась ощупал шею, затем голову – перебинтована. На макушке нащупывалось утолщение, похоже тампон. Ранение скорей всего осколочное, по касательной, иначе бы не выжил. Но как? Через каску?!

«Ты сорвал каску, когда на нас горящим бензином плеснуло».

«Откуда бензин?!»

«Думаю, в соседней воронке немцы засели, причем рядом совсем. Они ждали, когда можно будет подобраться к бетонному сооружению и начать выкуривать защитников. Для этого у них имелась канистра с бензином. А тут мы. Они гранату кинули. Ты ее обратно. Взрывом бензин расплескало. Тут еще граната, но от капонира…»

– Очнулся, командир?

Красноармеец Митрофанов появился в проеме. Бледный, на руках щедро бинтов накручено.

– Что с руками?

– Так я огонь сбивал. У вас спина горела. Насилу потушили, – боец поморщился и еще больше побледнел. – Нас в живых только трое осталось. Я, вы да Пухов. Потом Харитонов в воронку свалился. Сбить огонь с вас помог.

– А потом?

– Потом я вас обратно тащил, Пухов немецкий трофей с коробками, а Харитонов прикрывал.

– Почему отступили?! – начал заводиться лейтенант. – Почему…

«Успокойся!» – одернул Максима гость.

– Командир! Там немцев не менее взвода засело. А наши… – Митрофанов нервно сглотнул, – я слышал, как наши кричали. Потом как бабахнуло!

Бабахнуло! – Максима как заново оглушило. Он вспомнил крик и взрыв, перед тем как вышвырнул вторую колотушку. Тот взрыв у капонира…

Он внезапно понял, что произошло. Южный полукапонир был самым неоснащенным. Бронезаслонка имелась всего одна, и она была установлена на амбразуре, у которой сектор обстрела перекрывал середину поля, остальные амбразуры были заложены мешками с землей. Если северный прямым попаданием бомбы разрушило, то у южного близким накрытием могло все мешки снести к чертям. А тут еще немцы под прикрытием минометов смогли подобраться к капониру почти вплотную. Атаковали одновременно. Амбразуры и прикрытие капонира забросали гранатами. Бойцы попытались контратаковать, чтобы отогнать немцев от капонира, но силы были неравные. И помощь не помогла…

Из сбивчивого рассказа красноармейца стало ясно – от второй гранаты погибли укрывшиеся красноармейцы в воронке. Осколки миновали лишь Пухова и Митрофанова. Последний как раз пытался сбить пламя с командира. Потом к ним присоединился Харитонов. Потом пришлось под плотным огнем отходить, таща раненого командира и трофейный пулемет.

К горлу подступил ком. Ребята погибли все. Не сдались, сражались до конца. Хотелось взвыть.

«Соберись», – сказал гость резко.

«Да, ты прав, Вася…»

– Что с личным составом капонира? – уже спокойней спросил лейтенант.

– Убиты красноармейцы Каликов, Приходько, Яковлев. Тяжело ранен сержант Старов. Расчеты орудия и пулеметов контужены, имеют легкие ранения, но бой ведут.

Работу «максимов» капонира и так было слышно, в паузах, когда замолкал «дегтярь». Редко стреляло орудие. Позднее выяснилось, что с соседним капониром связи нет. Пушка капонира молчит, но пулеметы не умолкают, прикрывая подходы к командирскому полукапониру.

– Что ж, – сказал сам себе Максим. – Надо сражаться…

Небо затянуло черным дымом, канонада слилась в сплошной гул. Полыхало везде. Казалось, по капонирам било все, что имелось у немцев. Падали мины, пулеметный огонь крошил бетон у амбразур, даже по некоторым разрывам можно было различить снаряды легких пушек. И минометчиков никак не накрыть – немцы правильно вычислили мертвые зоны артиллерии капониров. Танки встали тоже на удалении ромбом, внося свою лепту в обстрел. Но капониры продолжали бить из пулеметов, из пушки и по танкам, и залегшей в складках местности пехоте. Азартно работал расчет. Младший сержант Жунусов, наводя орудие, выкрикивал что-то по-казахски, после чего пушка рявкала, Абыз ругался, мешая русские ругательства со степной тарабарщиной, вновь тщательно смотрел в прицел…

– Есть! – орали бойцы расчета. Редко, но это значило – еще один танк вычеркнут из боя.

Немцы давно сосредоточили огонь своей артиллерии по единственной стреляющей пушке. Жунусов успел подбить или сжечь еще четыре танка, как сосредоточенным огнем своей артиллерии немцы смогли повредить орудие. Причем повреждение было незначительное и исправимое, но не успел расчет что-то предпринять, как новое попадание. Взвизгнули осколки. Расчет рухнул как подкошенный.

– Ох, алла! – вскрикнул Жунусов, хватаясь за лицо и падая на пол. Сквозь пальцы быстро проступала кровь.

Голову наводчику забинтовали. Глаз у него больше не было. Абыз не стонал. Он неожиданно запел. Тихо запел. Что-то свое, степное.

Потом прямым попаданием вывело из строя пулемет левого каземата и тяжело ранило пулеметчика. Еще один сектор ушел в мертвую зону. Пришлось в крайний окоп выставить трофейный пулемет, для прикрытия подходов.