Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Товарищ лейтенант! – крикнул боец, вбежавший в капонир. – Там…
Доклад бойца сбил приподнятое настроение. У группы прикрытия имелись потери – один убитый, один тяжелораненый и три с легким ранением. Убитого занесли в каземат. Положили у стены рядом с пулеметчиком. Укрыли плащом.
Лейтенант забрал у них красноармейские книжки[23]. Перелистал. Сержант Зимин Иван Кондратьевич, семнадцатого года рождения, рабочий, беспартийный. Рядовой Васин Дмитрий Николаевич, шестнадцатого года рождения, рабочий, беспартийный.
Поступили доклады с капониров. Там тоже имелись убитые и раненые.
Легкораненых перевязали. С тяжелым было труднее. Санитар только руками развел.
– Я ничего не могу поделать, – сказал он, отведя лейтенанта в сторону. – Осколок в груди. Мы его перевязали, но толку, внутреннее кровотечение мне не остановить.
– А если осколок достать?
– Нечем доставать, – помрачнел санитар. – Парня в госпиталь надо срочно, но не довезем…
Последние слова он произнес почти шепотом. Куралов кивнул и направился к раненому. Боец был в сознании. Дышал тяжело, с хрипом. Максим сел рядом, взял красноармейца осторожно за плечо.
– Все хорошо будет. Все хорошо… – больше выдавить из себя лейтенант не смог.
Боец вдруг обмяк и вытянулся. Глаза остекленели. Умер. Куралов почувствовал, как его накрывает волна горя. Но его вдруг как током ударило, и напряженная волна двинулась вверх, к голове. А когда она докатилась… сознание погасло, а потом взорвалось мириадами ярких звезд. И нестерпимой болью.
Невозможной.
Невыносимой.
И вдруг все стало как прежде. Боль ушла мгновенно, лишь осталась выступившая испарина. Максим вытер лицо рукавом. Потер глаза и, мелко моргая, осмотрелся. В каземате, кроме тел погибших, никого не было. Санитар с ним не пошел, вернулся в центральный.
– Чт-т-то это было? – тихо заикаясь, спросил лейтенант.
«Это – прививка от слабости, – сказал гость. – Я показал тебе смерть. И как я ощущаю ее каждый раз».
«Но зачем?»
«Чтоб твои бойцы видели не тряпку, а командира, сделанного из стали! – ответил Маргелов. – Негоже им видеть твои слезы сейчас».
«В твоем будущем все такие жестокие и циничные?»
«Считай как хочешь. Но это и твое будущее. Мы все делаем свое будущее. Здесь и сейчас».
«Ну да, а немцы мне мешать не будут?»
«Вот и сделай, чтобы они не смогли помешать. НИКОМУ!»
«Да, ты прав, извини… просто я никогда так близко смерти не видел».
Куралов прикрыл умершему глаза и поднялся. С трудом. Постоял, собираясь с мыслями. Потер лицо, оправился и вышел.
Личный состав капонира старался в сторону каземата, где находились тела погибших, не смотреть. Но когда лейтенант появился в коридоре, красноармейцы на мгновение замерли и поняли. Первым пилотку снял Горохов…
– Перекусить не мешало бы, а, товарищ лейтенант? – обратился один из бойцов.
– Перед боем-то кишку набивать? – спросил Горохов.
– А сытым и погибать веселее! – ответили ему.
Сержант посмотрел на лейтенанта.
– Пусть, – отмахнулся Максим и направился в закуток.
Сам он ел давно, но сейчас после пережитого вряд ли кусок в горло полезет. Личный состав рассаживался вдоль стен. Красноармейцы растрясли свои ранцы и вещмешки. Кто хлеб достал, у кого сухари имелись, единицы вскрыли консервы. Пока затишье, можно и поесть.
– Это чего у тебя на ложке выцарапано? – послышалось лейтенанту.
– Звание, фамилия, имя, отчество, – был ответ, – год рождения ишшо…
– А зачем?
– Потеряется, кто найдет, мож возвратят. Да и вообще…
«А ведь боец прав в своем „вообще”! – подумал Максим, точнее его гость. – Ложка ложкой, а медальоны[24] у всех ли имеются?»
«Ну, имеются, а что?»
«А то! В случае гибели личность погибшего установить легче. Чтобы не было неизвестного сол… бойца. Подписанные ложки, кружки, котелки, неиспорченные влажностью документы, любые различные справки, партийный и комсомольский билеты, даже квитанции. Все это поможет потом в установлении личности погибшего».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})«Но медальоны же есть! – подумал Максим. – Причем хорошие. Их сменили совсем недавно. Сначала у нас были уставные жестяные коробочки. Небольшие, размером со спичечный коробок, однако он оказался не герметичен, и бланк, на котором вписывались данные бойца, и сама коробка, при попадании воды быстро приходили в негодность. В начале сорок первого нам выдали другие футляры для медальонов в виде пластмассового восьмигранного цилиндрического пенала, внутрь которого вкладывался бумажный бланк. Причем бланк должен быть в двух экземплярах».
«Медальоны медальонами. Только не всегда их заполняли».
«Как это?» – удивился Куралов.
«Так это! – ответил Маргелов. – Обычное суеверие – заполнить смертный медальон многие считали плохой приметой».
«Та-а-ак!»
«Стой! – притормозил Максима Василий. – Хочешь опросить бойцов – заполнили ли они медальоны?»
«Да, а что?»
«Не советую…»
«Понимаю… – вздохнул Максим, после недолгого молчания, – понимаю – все мы погибнем тут. И как делать будущее?»
Он достал тетрадь. Открыл. Перечитал последние записи. И какой толк от записей, если они никуда не попадут? Уйти одному? Но я командир. Нельзя лично мне уходить. Это будет нарушение приказа и предательство по отношению к его бойцам. И живым. И уже погибшим. Надо кого-то послать. Причем одного. Двоим такой секрет нельзя доверять. Но кого послать? Кому отдать приказ? Такому, чтоб донес тетрадь с ценной информацией? Все его бойцы подготовлены хорошо.
«Однако опыта у них не имеется, – подумал Маргелов. – Имеется только один кандидат».
«Горохов?» – догадался Максим.
«Больше некому. Из всех твоих бойцов сержант единственный имеет большой боевой опыт. Нынешний бой не в счет».
«Ты, пожалуй, прав».
– Горохова кликни, – приказал лейтенант ближайшему бойцу.
Сержант зашел в каземат защиты входа капонира через минуту.
– Вызывал, командир?
– Вызывал, – кивнул Куралов, – проходи.
Максим выглянул в коридор и закрыл отсекающую дверь.
– Вот что, Михаил Савельевич, – обратился лейтенант по имени-отчеству, отчего у сержанта брови поползли вверх. – Не удивляйся, просто есть одно важное поручение для тебя.
– Настолько деликатное, что остальным знать необязательно? – усмехнулся Горохов.
– Особой важности, – подтвердил Куралов. – Фактически.
Недоверчивая улыбка медленно сползла с лица сержанта.
– Не шутите?
– Да уж какие шутки? Вот…
И Максим показал тетрадь.
– Тут такие сведения, что могут спасти тысячи жизней на три дня вперед. А если брать больший срок, то и миллион.
На лице Горохова вновь недоверие. И пришлось лейтенанту пояснять. Прямо в тетради на чистом листе он примерно нарисовал карту. Затем направления основных ударов немцев на момент двадцать седьмого июня. Сержант с удивлением следил за движением карандаша.
– Откуда это? – изумленно спросил Горохов.
– А это как раз секрет ОГВ. Ты и так узнал больше, чем надо.
– Ладно, тогда получается, немцы уже Минск окружили? А там знают? – и сержант ткнул пальцем примерно на северо-восток.
– Не думаю. Хватятся, конечно, но будет поздно.
– И эту тетрадь нужно доставить командованию?
– Именно. И именно тебе. Только ты имеешь большой боевой опыт.
– Это означает – бросить тут всех?
– Не бросить, а выполнить приказ!
Лицо у сержанта посуровело.
– Ты понимаешь, командир, что мы все тут смертники? – зло сказал Горохов. – Не смотри, что они все молодые. Они все понимают. Мои товарищи будут тут погибать, а я жить? Ты понимаешь, командир, я не могу их бросить? И это все, – он ткнул в тетрадку, – я считаю полной ерундой, если не диверсией. Но мнится мне, командир, что с головой у вас просто не все в порядке. Испугались, или контузило вас сильно, и напридумывали всякого… я прав?
