Роман - Владимир Сорокин

Он помолчал, с улыбкой глядя на них, потом подошел и, взяв Романа и Таню за плечи, сказал:

- Я счастлив. Сегодня - мой самый большой день, самый счастливый день. Сегодня, Таня, ты обретаешь свою половину. Человек, который просит твоей руки, - большой человек. Чудесный человек. Умный, добрый и бесстрашный. Он умеет любить сильнее, чем я. И я счастлив, что такой человек нашелся, что он нашел тебя. А у вас. Роман Алексеевич, я прошу прощения за мой идиотизм, за глупость стариковскую. И еще хотел сказать вам... но, нет, нет! После! Сейчас главное. Скажите мне Роман Алексеевич, любите ли вы Татьяну?

- Да, - ответил Роман, глядя в глаза Куницыну.

- А ты, дитя мое, любишь его?

- Да, - тихо и радостно ответила Татьяна. Куницын подошел к иконостасу, перекрестившись, задув лампадку, снял небольшую икону Богородицы и повернулся с ней к молодым.

Татьяна первая опустилась на колени.

Роман опустился следом.

- Во имя Отца и Сына и Святого Духа, - произнес Куницын, подойдя к ним, Благословляю вас, дети мои.

Перекрестив иконой Романа, он поднес ее к его лицу. Роман поцеловал икону, заглянув в большие глаза Богородицы. Куницын перекрестил иконою Татьяну, и она тоже приложилась к ней.

Куницын водрузил икону на место, и долго зажигал лампадку, отвернувшись от молодых, которые, встав с колен и взявшись за руки, радостно смотрели друг на друга.

Когда Адам Ильич обернулся, лицо его было в слезах.

- Папа, что с вами? - шагнула к нему Татьяна, но он успокаивающе поднял руку и, достав из кармана халата платок, приложил к глазам, бормоча:

- Ничего, ничего, дитя мое. Это от счастья, все от счастья. Не обращайте внимания. Все, все, славно, славно.

Убрав платок, он поцеловал Татьяну в лоб, потом подошел к Роману и трижды по-русски поцеловал его.

- Вот и все, вот и славно, - бормотал он, обнимая их, - А я так волновался, что даже вот, руки дрожат!

Он поднял руку, пальцы которой действительно дрожали.

Радостно засмеявшись, он обнял Романа и Татьяну и, прижавшись своей большой седой головой к их головам, несколько мгновений стоял так, ничего не говоря.

- Я так счастлива, папа, - вдруг тихо произнесла Татьяна.

- И я, я счастлив, дитя мое, я донельзя счастлив! - заговорил Куницын, целуя ее, - Слава Богу, теперь все так хорошо, слава Богу!

Он перекрестился и, опустив глаза, сокрушенно покачал головой, взглянув на свой наряд:

- Господи, в чем я. Старый дурень! Дети мои, простите мою неряшливость и прошу вас, покиньте меня на минуту, я выйду к вам.

Не став спорить с ним и счастливо переглядываясь, молодые прошли в гостиную. Здесь все было как вчера, и Роману показалось, что он никуда не уходил. Та же самая вышивка лежала на кресле, возле которого дремал, свернувшись на полу калачиком, медвежонок. Почуя вошедших, он поднялся на лапы и, проковыляв к ним, стал их осторожно обнюхивать, пофыркивая и ворча.

Татьяна быстро присела на корточки и, обняв медвежонка, поцеловала его. Роман, тоже опустился рядом с ней на колени.

А она, словно девочка, обнимала смешно ворчащего медвежонка, шепча ему что-то детское, давно забытое Романом, отчего любовь и умиление переполняли его сердце, и он смотрел и смотрел на нее. Вдруг, оглянувшись на Романа, она смутилась и, словно девочка, бросилась к нему на грудь. Он обнял ее и замер, благоговейно ощущая всю прелесть и чистоту этого существа.

Медвежонок ворочался рядом, тыкаясь в их руки мокрым холодным носом.

- Я нашел тебя! - прошептал Роман в ее гладкие русые волосы, - Какое это чудо, что я нашел тебя.

Она молча улыбалась прижавшись к нему. Смеркалось. В гостиной становилось все темнее.

- Знаешь, мне немного страшно, - произнесла Татьяна.

- Отчего?

- Мне кажется, что это сон. Добрый, добрый сон. Я так давно хотела его увидеть, и вот теперь он пришел и я... я боюсь, что он вдруг кончится, и я проснусь.

- Я тоже думал об этом, - Роман крепче обнял, прижался щекою к ее голове, - Нет, нет. Это не сон. Мы все живые, мы можем умереть, можем жить. Вот это комната, этот милый мишка, этот лес - это все живое, и я верю, что это не сон. Хотя это так чудесно, что можно поверить, что все нам приснилось. Но я не верю.

- А я не хочу просыпаться.

Дверь открылась, и на пороге показался Куницын.

- Почему темно? Дети мои, где вы? - спросил он, входя.

Роман и Татьяна встали.

- Как вы можете без света? Сегодня надо много света, везде должен быть свет!

Он подошел к большой керосиновой лампе, висящей над потолком, и, чиркнув спичкой, зажег ее. Фитиль ярко загорелся, от белого плафона потек мягкий свет, осветивший Куницына.

Лесничий стоял в мундире полковника. Лицо его было торжественно, волосы и усы были гладко причесаны, в левой руке он сжимал белые перчатки. Подойдя к молодым, он коснулся ладонями их плеч:

- Дети мои! Сегодня - день вашей помолвки, день святой и славный. У меня никого нет ближе вас, нет, не было и не будет. Я хочу, чтобы мы отпраздновали этот день, это славное событие. Роман, честный мой, добрый Роман! Отныне я буду любить тебя, как сына. Во всем ты можешь положиться на меня, во всем! Я сейчас же пошлю за Антоном Петровичем и Лидией Константиновной, мы все будем радоваться вашему счастью. Все!

Голос его, бывший некогда тяжелым и жестким, теперь звучал мягко, порывисто и как-то по-стариковски трогательно.

- Танюша, дитя мое! - он обнял Татьяну и поцеловал лоб, - Понимаешь ли ты, что произошло сейчас?

- Да, папа, да! - радостно и тихо ответила Татьяна и, обняв его, прижалась к его груди.

- Как я рад за тебя, дитя мое, как рад, - повторял Куницын, гладя ее голову, - Я глупец. Я старый упрямый глупец. Прости меня. Но теперь я другой, я многое понял, многое. О, дети мои, до старости жизнь учит нас, и слава Богу, слава Богу!

Голос его задрожал, и, чтобы не расплакаться, он, отстранившись от Татьяны, взмахнул перчаткой:

- Праздник! Сегодня праздник! Мы будем праздновать, все, все будут праздновать вашу радость!

Подбежав к двери, он распахнул ее и закричал:

- Поля! Гаша! Гаврила! Огня! Огня сюда! Все сюда!

И вскоре все ожило, задвигалось в доме лесничего, во всех комнатах стали зажигаться свечи и лампы, в гостиной сдвигалась в сторону мебель, спешно накрывался стол; Гаврила проворно закладывал коляску, чтобы немедля ехать за Воспенниковыми, Гаша и Поля, каких-нибудь десять минут назад собиравшиеся тихо отойти ко сну, носились по дому, исполняя волю своего хозяина.

А он, поскрипывая сапогами, держась, как подобает настоящему офицеру, ходил по залитым светом комнатам, отдавая властные приказы, в которых чувствовалась не столько воля, сколько радость и возбуждение.

- Сдвинуть все! Стол на середину! - командовал он, - Цветов, цветов во все вазы! Гаша! Еще канделябр на комод! Чтоб свет был везде! Больше свету! Как можно больше!

И вскоре гостиная наполнилась светом, цветами, а длинный стол - простыми сельскими яствами, распространившими вокруг пряный аромат.

- Поля! Неси водку мою лимонную! Давай наливки! Бочонок рома тащи из погреба, пунша подожжем! - выкрикивал Адам Ильич, прохаживаясь по гостиной, Несите все, ничего не жаль!

И крепкотелые пухлорукие Поля с Гашей ничего не жалели, снуя челноками между кухней, погребом и гостиной. Роман и Татьяна стояли, взявшись за руки и радостно глядя на происходящее. Молодые лица их дышали любовью ко всему окружающему, а глаза сияли так, как уготовано им сиять лишь накануне свадьбы.

Вдруг в раскрытую дверь ко всеобщему удивление шагнул Гаврила, и, как всегда оробев, доложил, что Воспенниковы уже здесь.

Весть эта привела всех в еще большее удивление.

- Так скоро?! - радостно развел руками Адам Ильич.

Из сбивчивого бурчания Гаврилы стало ясно, что едва он отправился в Крутой Яр, как встретил экипаж Воспенниковых, ехавший к лесничему в поисках Романа, так внезапно исчезнувшего из дома о. Агафона. В экипаже находились тетушка, дядя и Красновский.

Через минуту все трое вошли в ярко освещенную, празднично убранную гостиную и остановились в изумлении.

- Здравствуйте, друзья моя! - взволнованно произнес Куницын, подходя к ним, - Здравствуйте и радуйтесь!

- Здравствуйте, - осторожно ответила тетушка, глядя на парадно одетого Куницына и машинально подавая ему руку.

- Мы, кажется, не вовремя, Адам Ильич? - пробормотал Антон Петрович, щурясь на свет.

- Вовремя! Как нельзя вовремя! - Куницын поцеловал тетушкину руку, - Как хорошо, что вы здесь! Сейчас вам предстоит многое, очень многое!

В этот момент дядюшка и тетушка одновременно заметили Романа и Татьяну, стоящих у стены и держащихся за руки. Красновский, с вожделением озиравший накрытый стол, тоже перевел взгляд на молодых.

- Рома... Танечка... - пролепетала тетушка и замерла, онемев.

Антон Петрович и Красновский молча переглянулись.

Общее замешательство подействовало и на Куницына. Полуобернувшись и сжав руками свои белые перчатки, он смотрел на молодых. Посреди всеобщего оцепенения Роман взял Татьяну за руку и спокойно двинулся навстречу вошедшим. Татьяна последовала за ним. Подойдя, они остановились. Лицо Романа было спокойным и радостным, в Татьяниных чертах наряду с радостью чувствовалось и волнение.