Обманный бросок - Лиз Томфорд

Слова звучат резко, как будто он забыл, что, хотя формально мы еще женаты, довольно скоро это закончится.

Он поднимает голову, чтобы отдать мне свою единственную подушку, а затем сдергивает с себя одеяло и накрывает меня.

– Исайя, что происходит?

Он качает головой:

– Пожалуйста, забудь о том, что ты видела. Я не позволяю другим видеть меня таким.

Это точно. Я никогда не видела его таким. Измученным. Испытывающим дискомфорт. Не улыбающимся в дерьмовой ситуации.

Его обнаженная грудь прямо передо мной, и я хочу к нему прикоснуться. Почувствовать его.

«Делай то, что тебе нравится».

Не беспокоясь о том, что мои руки слишком холодны, не задумываясь ни о чем, я протягиваю руку и прислоняю ладонь ему в область сердца, а затем веду пальцами по коже и нежно обхватываю сзади за шею, поддерживая контакт.

Его глаза закрываются при моем прикосновении, а ноздри раздуваются.

– Я тоже не позволяю людям видеть мои слабости, Исайя. Но ты все равно знаешь их все.

– У тебя нет слабостей, Кенни. Ты просто перфекционистка, которая не понимает, насколько совершенна. – Он кладет свою руку на шею поверх моей, пальцем поглаживая мое обручальное кольцо. – Пожалуйста, возвращайся в постель. Мне чертовски неловко.

– Почему? Потому что я вижу в тебе нечто иное, чем высокомерие или веселье? От этого ты не станешь нравиться мне меньше. На самом деле, когда я вижу, что ты испытываешь разные эмоции, ты нравишься мне еще больше.

– Разве такое возможно? Мы оба прекрасно знаем, что ты и так мной одержима.

Легкая улыбка появляется в уголках его губ, но тут же исчезает.

Я двигаю подушку, но Исайя снова кладет ее себе под голову. Я позволяю ему занять только половину, а другую оставляю себе, потому что я не собираюсь уходить – и он тоже. Я пытаюсь вернуть ему часть одеяла, но оно слишком маленькое, чтобы укрыть нас обоих.

– Тут нечего стыдиться, – шепчу я. – Что бы ни происходило, ты заботишься о своем брате, брате и можешь ему позвонить. И Коди, и Трэвису. Что в этом постыдного? – Я играю с кончиками его волос, отросших на затылке. – Ты не обязан говорить мне, в чем дело. Но ты сказал, я должна делать то, что мне нравится. А мне приятно лежать здесь с тобой. Так что я остаюсь.

Исайя хмурит брови. По его лицу проносится больше эмоций, чем я когда-либо видела, но мы оба молчим. Я просто держу его за руку и закрываю глаза, желая, чтобы ко мне пришел сон.

И он почти приходит. Не знаю, сколько времени прошло, но я в нескольких секундах от того, чтобы уснуть. Мысли путаются в голове, и тут Исайя наконец признается:

– Я всегда был таким, Кенни. Иногда моя забота чрезмерна, и я понимаю, что это никому не нужно. Кто захочет общаться с парнем, у которого случаются панические атаки из-за какой-то погоды?

Постоянные улыбки, дурацкие шутки. У Исайи бесконечное количество друзей! Он стремится быть в центре внимания, и, возможно, именно потому, что знает, как играть нужную роль и быть именно таким, каким люди хотят его видеть.

– Я хочу.

Его глаза изучают мое лицо. Он открывает рот, как будто хочет что-то сказать, и сразу закрывает, передумав.

– Я хочу быть рядом с этим парнем, – повторяю я.

Я не разрываю зрительный контакт, к которому не привыкла. Я не уклоняюсь от физической близости, которой обычно избегаю. Подушечкой большого пальца провожу по его щетине, потому что я этого хочу. Потому что мне приятно здесь находиться.

– Моя мама погибла во время похожей грозы, – признается он.

Проклятье…

– Шел такой сильный дождь, что она, вероятно, не могла видеть дальше, чем на несколько метров перед собой. На дороге перевернулась машина, и мама, чтобы объехать место аварии, резко свернула в сторону и в итоге врезалась в дерево. Мне было тринадцать лет, когда это случилось, и за окнами бушевала гроза, когда Кай вошел в мою комнату и все рассказал.

– Исайя…

– Я не знаю, что со мной не так, Кенни. – В его тоне слышится отчаяние, как будто его нужно вылечить и я могу это сделать. – Прошло восемнадцать лет, и каждый раз, когда случается гроза, я не нахожу себе места. В голове проносятся самые худшие сценарии, и я не могу успокоиться, пока не получу ответ от всех, кто мне дорог. – Его пальцы продолжают теребить кольцо его матери на моем пальце, на его лице отражается боль. – Моя кожа горит, а то, как я дышу… – Он стучит себя по груди. – Это ненормально.

– Исайя, беспокоиться – это нормально. Когда тебе было всего тринадцать, ты пережил худшее, что только можно вообразить. Если бы это на тебя не повлияло, то…

– Это был худший день в моей жизни, но обычно я не такой, честное слово.

Он не хочет, чтобы я изменила свое мнение о нем, но эта новая версия Исайи, уязвимого и откровенного… совсем другая. Он еще никогда не казался мне настолько привлекательным.

Настоящий мужчина, который так сильно переживает о других, что испытывает панические атаки при одной только мысли о том, что может потерять кого-то еще.

– Ты когда-нибудь обращался к психотерапевту? Или к кому-нибудь еще, просто чтобы поговорить?

Он выдавливает из себя смешок.

– Думаешь, я мог позволить себе терапию после того, как это случилось? Нам едва хватало на еду.

– А Кай? Ты не мог поговорить с ним?

– Ему пришлось еще хуже, чем мне. Он тоже потерял маму, а еще ему пришлось заботиться обо мне. Я не собирался перекладывать на него все это дерьмо.

Спазм сжимает мое горло. Когда-то Исайя был ребенком, который потерял маму. Которому не с кем было об этом поговорить. У которого не было еды, потому что отец его бросил… И у меня щиплет глаза, когда я вспоминаю, сколько раз Исайя непреклонно заставлял меня поесть.

Миллер мне все рассказала. После смерти матери их отец пошел по кривой дорожке и больше не вернулся к своим мальчикам, даже когда привел себя в порядок. Они были вдвоем и поддерживали друг друга.

Со стороны можно подумать, что Кай принял все бремя на свои плечи – и воспитание младшего брата тоже. А Исайя? Зная их отношения, могу предположить, что он взял на себя задачу поддерживать и смешить брата, хотя его сердце тоже было разбито. И даже тогда, когда совсем не хотел улыбаться, он, вероятно, делал это ради Кая. Хотел убедить его, что все в порядке. Что у них обоих все будет хорошо.