Лабиринт - Яэко Ногами

Сёдзо знал, что, строго говоря, за того Кидзу, каким он стал сейчас, Ода мог бы особенно и не волноваться, так же как в конечном счете и сам Сёдзо мог быть спокоен за себя. Но к спокойствию его примешивалось чувство одиночества и беспомощности отщепенца. Глаза Сёдзо начали как-то странно щуриться, лицо его застыло и приняло вдруг необычное для него суровое выражение. Несмотря на то что мысленно он только что пытался себя успокоить, он живо почувствовал опасность, о которой с такой тревогой говорил Ода, хотя, видимо, сам ее реально и не ощущал.

— А! Ерунда! Что ты, Кидзу не знаешь? Он парень ловкий. Наверняка куда-нибудь спрятался,— поспешно проговорил он, словно стараясь убедить в этом и самого себя, и взглянул на ручные часы. Было без двадцати пять. Они сидели в приемной. За стеклянной дверью в соседней комнатушке виднелась спина Окамото, одетого в короткое черное хлопчатобумажное кимоно с гербами. Сёдзо не хотел здесь передавать приятелю свой разговор с Кидзу по телефону.

— Подожди меня, сейчас вместе пойдем,— сказал он, поднимаясь с венского стула; ряды этих стульев тянулись вдоль стенок приемной, устланной старенькими, порыжевшими циновками.

Сёдзо прошел в соседнюю комнату и минут через пять вернулся в пальто и шляпе:

Он сказал Окамото, что к нему пришел приятель и сейчас им нужно вместе идти по срочному делу. К его удивлению, старик на этот раз не выказал неудовольствия, хотя Сёдзо только вчера появился после болезни на работе и собирался сейчас уйти раньше положенного времени. Они с Одой вышли в сени, где всегда царил полумрак из-за того, что сарай, стоявший напротив входа, загораживал свет. Чтобы надеть и зашнуровать ботинки, им пришлось нагнуться чуть не до пола. Стараясь скрыть смущение, Сёдзо горько усмехнулся. I

— Поживешь, брат, в таком месте — поневоле гибким станешь. i

Военное положение продолжалось. Ходили слухи, что  I

повсюду пахнет уличными боями. В экстренных выпусках газет и по радио то и дело объявлялись районы и назывались улицы, подлежавшие эвакуации. Давались даже рекомендации, как с помощью перегородок и циновок обезопасить себя от шальных пуль.

— Знаешь что, давай все-таки заглянем сперва в редакцию, а потом поедем куда-нибудь поужинать,— предложил Ода.

— Заезжать в редакцию нет смысла,— возразил Сёдзо.

Пока они выходили из ворот и шли вдоль высокой бетонной стены, ограждавшей длинный одноэтажный дом, типичный образец старинных барских домов, Сёдзо успел рассказать приятелю о своем разговоре с Кидзу.

— Как видишь, Кидзу с самого начала намерен был куда-то скрыться.

— Да, но неизвестно, удалось ли ему это сделать. Ведь в такое время, как сейчас — бац! —-и человека нет!

— Гарантии я, конечно, никакой дать не могу,— ответил Сёдзо.

— Тем более следует попытаться навести справки в редакции; может быть, он сообщил, что собирается уезжать, и они даже знают, куда. Во всяком случае, это не повредит. Все-таки это лучше, чем сидеть сложа руки и ждать у моря погоды.

Ода, который на первый взгляд казался медлительным и неповоротливым, когда нужно было действовать, проявлял вдруг расторопность, сообразительность и настойчивость. Сёдзо знал, что он не отступится от своего намерения. По привычке Ода все время слегка толкал плечом спутника, и Сёдзо, ощущая прикосновение его круглого мягкого плеча, снова почувствовал, какой это добрый товарищ и как сильно он озабочен судьбой Кидзу. И хотя Сёдзо не видел никакого смысла заезжать в редакцию, он неожиданно для самого себя поднял руку и остановил проезжавшее мимо свободное такси.

— В конец Гинзы! — бросил он шоферу, садясь с Одой в машину.

— Пожалуйста. Полторы иены.

В старой, сильно потрепанной машине стоял нестерпимый запах бензина, но шофер заломил почти двойную цену.

После немилосердной тряски они спустились наконец с плато, на котором раскинулся район Коисигава. По обочинам мостовой лежал снег, и благодаря ему, несмотря на пасмурную погоду, было светлее, чем обычно в это время. Шофер, похожий на корейца, прекрасно знал, как проехать, не натыкаясь на патрули. По улицам, не входившим в запретную зону, позванивая, пробегали трамваи; по мостовым быстро мчались такси, и когда они пересекали трамвайные пути, рельсы в свете фар сверкали, словно тонкие сабельки; мерно покачивая мощным корпусом, неторопливо проезжали автобусы — в общем все было как обычно. На улицах уже зажигались электрические фонари и разноцветные неоновые рекламы. Пешеходы шли спокойно, без сутолоки, было много прогуливающихся. Как всегда, празднично сияли витрины с отборными товарами. За окнами в мясных лавках — мясо, в фруктовых — фрукты, в цветочных — цветы, в парфюмерных — духи и предметы косметики, сулящие каждой женщине гладкую благоухающую кожу и неувядаемую красоту. Все магазины, как соты медом, были полны товаров первой необходимости и предметов роскоши. Кругом, казалось, царят богатство, изобилие, мир и красота. Кто говорит о смуте, о каких-то готовых вот-вот начаться боях? Не приснилось ли это все кому-то? Проезжая по улицам, Сёдзо и Ода из окна машины мельком видели лишь нескольких вооруженных шашками и ружьями солдат, стоявших кое-где около зданий европейской постройки. Вряд ли появление на улице этих солдат могло дать повод для слухов о предстоящих уличных сражениях. Правда, возвращаясь вчера домой со службы, Сёдзо наблюдал несколько иную картину. По мостовым тянулись вереницы грузовиков, доверху груженных боеприпасами и продовольствием. Вслед за ними бесконечной цепью, громыхая и извиваясь, подобно огромной гремучей змее, ползли танкетки. Движение на улицах регулировали жандармы, вооруженные пистолетами, с красными повязками на рукаве. Но сейчас на всем пути от Нихомбаси до сверкающей огнями Гинзы они ничего особенного не заметили. Нигде никаких окопов, о которых болтали люди, ни пулеметов, расставленных вдоль улиц, ни проволочных заграждений. Подъезды кинотеатров, мимо которых они проезжали, были ярко освещены, возле них толпился народ, и если бы не щиты с крупными надписями «Сегодня сеансов нет», можно было подумать, что на экранах идут боевики, привлекающие массу публики. Сёдзо нигде не замечал ничего тревожного. Казалось, нечего было опасаться за судьбу товарища, исчезнувшего три дня назад. Он все больше убеждался в том, что Кидзу просто скрылся куда-то и отсиживается, выжидая, когда прояснится обстановка. Кидзу — парень сообразительный и промаха не сделает.

Контраст между царившим вокруг спокойствием и событиями, назревающими или уже происходящими где-то совсем рядом, был так разителен, что Сёдзо невольно еще раз подумал: уж не приснилось ли все это им третьего дня, не фантасмагория ли