Лабиринт - Яэко Ногами

и стремилась найти жениха среди своей многочисленной родни. Но если бы нашелся какой-нибудь другой претендент, который устраивал бы ее как зять и был бы угоден самому Масуи, она тоже согласилась бы. Ведь за Мацуко нельзя было поручиться.

— У тетушки страсть видеть возле себя все время новых людей,— добавила Тацуэ.

— Но, по-моему, нехорошо с твоей стороны рассматривать все это как комедию,— сказал Сёдзо.

Он в это время просовывал руки в рукава пальто и, повернувшись в этой неудобной позе к Тацуэ, с досадой продолжал:— Да и вообще я не понимаю, что госпожа Масуи разумеет под браком? Ведь это совершеннейшее...— Но тут Сёдзо осекся. От Тацуэ всего можно ожидать; чего доброго, вдруг скажет: вот видишь, торчать в передней и проповедовать свою теорию брака у тебя есть время, а съездить со мной в книжный магазин времени не нашлось. И он заключил:— Представь ты себя на месте Марико!—Затем Сёдзо попросил, чтобы Тацуэ не вздумала оказать ему медвежьей услуги и не стала напоминать о посылке ему приглашения. Никакого желания идти к ним у него нет, и все равно он не придет.

Устланный циновками коридор направо вел к парадному входу, а налево — к черному. Едва Сёдзо, держа шляпу в руке, вышел в коридор, как встретил Кимико и Мацуко. Они, оказывается, до сих пор, переодевались и лишь сейчас собрались выезжать.

— До свиданья! — Сёдзо поклонился и повернул налево, чтобы не идти с ними вместе.

— Вы уже уходите? — не ответив на поклон и не пригласив ехать с ними, бросила ему вслед Кимико. Удостоверившись, что он уходит, она отбросила излишнюю любезность.

Мацуко уже забыла, что предлагала подвезти его на машине, так же как забыла пригласить его на день рождения Марико. В отношении этого дня ее беспокоило лишь одно: а вдруг до 2 марта смута не уляжется? Вряд ли тогда удастся провести праздник с обычной помпой. Особенно огорчало ее то, что тогда придется отказаться и от танцев. Об этом она и говорила сейчас, наполняя коридор шуршаньем роскошных траурных кимоно и оглушая Тацуэ, провожавшую их до вестибюля, своим громким голосом, унаследованным от папаши-генерала.

Особняк Таруми в Усигомэ стоял на месте какой-то старинной княжеской усадьбы, раскинувшейся на обширной территории от подножия плоскогорья и до крутого обрыва, где кончался сад.

Подъезжавшие к усадьбе машины поднимались по склону холма и на последнем крутом повороте обязательно давали сигнал. Особняк стоял метрах в пятидесяти от дороги, и гудок давал знать хозяевам о прибытии гостей. Машины первоклассных марок то и дело подкатывали к особняку и в обычные дни, стремительно взлетая по склону холма, чуть слышно шурша по асфальту, въезжали под красную кирпичную арку с нишами для цветов и, минуя ажурные чугунные ворота, скрывались за длинной оградой из такого же красного кирпича. Однако сегодня с утра они прибывали непрерывным потоком.

Предвидя, что к обеду соберется много гостей, экономка призвала к действию всех поваров и служанок, управляя ими рукою властной и решительной. Это была женщина непреклонной воли и капризного характера. Однако у нее были золотые руки, готовила она не хуже шеф-повара и при нужде без всякой истерики принималась и сама стряпать на кухне. Поэтому хозяйка мирилась с ее строптивостью и перепоручила ей все домоводство.

В такой горячий день, как сегодня, даже Кимико не посмела бы сунуть свой нос на кухню, а Тацуэ там вообще нечего было делать. Возвратившись в столовую, она подбросила дров в печку и в каком-то изнеможении опустилась на стул. Она знала, что автомобиль отца сейчас свободен, но ехать в «Марудзэн» ей уже не хотелось. Дрова заполыхали, и чайник снова зашипел. Прислушиваясь к унылой, монотонной песенке огромного красного чайника, Тацуэ рассеянно смотрела на белую струйку пара, поднимающуюся из носика. Чайник стал закипать, забулькала вода, задрожала, подпрыгивая, крышка, и пар повалил столбом. Дрова горели сильным, ярким пламенем, печка накалилась и стала красновато-фиолетовой; Тацуэ начинало казаться, что вот сейчас под действием пара эта раскаленная печь с чугунной плитой сорвется с места и, как паровоз, устремится вперед. В последнее время она подолгу сидела в столовой—самой теплой комнате в доме. И все чаще и чаще она вдруг вскакивала с места и лихорадочно начинала бросать в топку дрова полено за поленом. Она делала это с каким-то безумным упоением, и тогда ей действительно хотелось, чтобы печь превратилась в огнедышащий паровоз, ринулась вперед, пробила стены и вырвалась наружу, давя и сокрушая все на своем пути.

Скуповатая мать, заранее подсчитавшая, сколько поленьев полагается сжигать в день, видя, как Тацуэ безрассудно расходует дрова, сердилась и делала ей выговоры. Она полагала, что это одна из тех диких причуд, которыми дочь постоянно ей досаждала. Кимико не могла или, вернее, не хотела понять, что происходит с дочерью, и даже не пыталась выяснить причины ее странного настроения.

Подбрасывая в печку дрова и с ноющим сердцем прислушиваясь к монотонной песне чайника, Тацуэ все время думала об одном. Это была та проблема брака, о которой начал было сегодня говорить Сёдзо и вдруг замолчал. В душе ее шла непрерывная мучительная борьба: выходить ли ей замуж за Инао или отказаться от этого брака? Ведь она не любит его! Больше того, он ей противен! Так как же можно выйти за него замуж? Но любит ли она кого-нибудь другого? Да и вообще, что такое любовь, существует ли она? Нет, нужно выйти замуж! Ведь брак — это своего рода паспорт, путевка в жизнь. И подобно тому, как для заграничного путешествия нужно иметь паспорт, ей, если она не намерена всерьез порвать со своей средой и не хочет отказаться от привычного образа жизни, нужно иметь подходящего мужа.

Когда они осенью вернулись из Каруидзава, свадьбу решено было отпраздновать в конце года. Но по настоянию будущей свекрови бракосочетание было отложено до весны. Богомольная и суеверная старуха захотела, чтобы торжество состоялось в предсказанный ей «счастливый день». Отсрочка, однако, нисколько не огорчила Тацуэ. Возможно, она этого и сама ясно не сознавала, но ее привлекало не столько замужество, сколько свадебное путешествие. Они собирались поехать на Формозу, а оттуда через Южные моря дальше. Весна-—самая лучшая пора для такой поездки.

В начале года скоропостижно скончалась мать Инао, и свадьба была снова отложена. Но для Тацуэ это было все равно что вовремя выпавший дождь. Именно тогда она в душе почему-то особенно сильно противилась предстоящему браку и старательно выискивала предлог для отсрочки. Ей