Шерсть дыбом: Медведи-взломщики, макаки-мародеры и другие преступники дикой природы - Мэри Роуч

пересекает их зрительное поле. «Может, есть птицы, которые вообще лазер не видят. Мы не знаем и поэтому должны быть осторожнее по отношению к видам, которые на него не реагируют». Правда, скорее всего, все будет наоборот. Эстебан озвучивает мысли воображаемого обозленного фермера, которого одолевает стая таких птиц: «Давайте, птички, летите сюда! Сейчас я вам задам!» У него чуднáя, экспрессивная манера речи – напоминает речь Роберто Бениньи на вручении премии «Оскар».

Компании – производители лазеров знают о проекте Эстебана и не на шутку нервничают. Они торопятся поставить на поток производство больших сельскохозяйственных установок, и на кону куча денег.

– Есть вещи, которыми я не могу с вами поделиться, – сказал мне Эстебан. – Это… как бы точнее выразиться…

– Кто-то пытался повлиять на ваши результаты? – подсказываю я. – Подкупить?

– Это довольно близко к тому, что как-то раз случилось.

Оказалось, Эстебану пришлось звонить штатному университетскому юристу.

– Я сказал: «Тут такое дело. Вам нужно вмешаться, потому что это просто… Нет слов».

Андре Фрийтерс об Эстебане не слыхал, и неудивительно, поскольку на момент нашего с Андре знакомства исследование Эстебана еще не было опубликовано. Через три месяца после того, как я вернулась в Штаты, Эстебан поделился со мной предварительными результатами – без деталей и коммерческих наименований. По его словам, полученные данные оказались настолько тревожными, что в Пердью явилась целая делегация отпугивателей птиц.

Эстебан попытался успокоить визитеров. «Это же не заявление: "Плохие компании, нельзя так делать!" Это возможность поработать с научным сообществом и усовершенствовать работу лазера, изменить интенсивность света или длину волны».

Прошел год, результаты исследования так и не опубликованы, а Эстебан не отвечает на мои электронные письма. Надеюсь, с ним все в порядке.

Около пяти утра, примерно в то же время, когда на Пасху 2017 года чайки устроили цветочный разгром, я пришла на площадь Святого Петра, чтобы посмотреть, что там творится. Лучи лазера с жужжанием описывают круги вокруг алтаря, и в тех местах, где касаются растений, вспыхивают словно светлячки. Похоже, со своей задачей они справляются. Насколько мне отсюда, из-за ограждения, видно, цветам Декерса ничего не угрожает. Три десятка чаек дремлют у подножия фонтана в центре площади, привлеченные теплом булыжной мостовой.

Около дюжины римских бездомных, ночевавших под колоннадой, просыпаются и тихонько сворачивают спальные мешки. В десятке метров от них припаркованы полицейские автомобили, но polizia не тревожила сон этих мужчин и женщин. Может, это дело добрых рук папы Франциска? Я задумываюсь, в какой мере на его понтификат повлиял тезка, святой Франциск, друг бездомных, покровитель животных. Может, нынешний папа – сторонник более прогрессивного подхода к надоедливым зверюшкам? Вопрос нелепый, я понимаю. Но раз уж я здесь, я могу хотя бы спросить.

Глава 13

Иезуит и крыса

Советы по борьбе с дикими животными от Папской академии жизни

Город Ватикан – независимое государство размером с «Волшебное королевство» Диснея. Как и в Диснейленде, там есть места, куда можно ходить туристам, и места, куда допускаются лишь сотрудники. Так как я ни то и ни другое, да и под принятое в Ватикане определение прессы не подхожу, мне посоветовали написать государственному секретарю Святого Престола. Это похоже на попытку въехать в США, отправив записочку Дональду Трампу. Правда, результат оказался лучше. Мою записку передали куда следует, и вскоре пришел любезный ответ, который Google перевел следующим образом: «Я с удовольствием воспользуюсь этой возможностью, чтобы выразить вам, моя дорогая леди, свое особое почтение». Подпись несколько озадачивает: «Заведующий садами и мусором Ватикана».

Этот самый заведующий только что припарковал свой голубой «форд-фокус»[59] у тротуара рядом с одним из охраняемых входов в Ватикан. Рафаэль Торнини выходит из машины, чтобы пожать мне руку. При личной встрече он держится официально, но не важничает. На нем темно-синий деловой костюм – чистый, хотя и не новый. Мы идем к нему в офис. Улицы Ватикана узкие и почти пустые. В городе нет пробок, а в стране – детей[60].

«А вот и граница с Италией!» Проследив за взглядом Торнини, я вижу мощную стену, окружающую Святой Престол. Над ней парит чайка. Вот он, символ мира, думаю я про себя. Птица, любая птица, парящая над стенами, плевать хотела на границы! Мир, свобода, единство! Наверное, я выпила слишком много эспрессо.

Кабинет у Торнини скромный. В окно видны только листья какого-то плюща. К нам присоединяется переводчик. Торнини говорит, что не чайки создают проблемы в садах Ватикана. «Это зеленые попугаи». Они склевывают семена, посеянные садовниками.

Никаких попыток избавиться от птиц здесь не предпринимают. «Они – часть экосистемы». Кэрол Глатц, репортер Католической службы новостей, освещавшая фиаско с голубем и чайкой, писала, что Его Святейшество любит птиц. Когда-то он держал попугая (и учил его грязным словечкам).

Папа римский Франциск действительно прокладывает политический курс, сверяясь с мировоззрением святого Франциска Ассизского, прародителя всех зоозащитников. Незадолго до того, как Торнини занял свой теперешний пост, папа Франциск повелел вместо ядохимикатов использовать биологические средства борьбы с вредителями. В Ватикан завезли насекомых, которые охотятся на зловредных букашек, а на деревьях в садах развесили домики для летучих мышей, потому что летучие мыши едят москитов.

Мы садимся в машину Торнини и едем взглянуть на домики для летучих мышей. Они деревянные, очень миленькие и сделаны со вкусом. Вскоре мы подъезжаем к невысокой расползшейся горке скошенной травы. Ватиканская компостная куча! За ней, к настоящему времени уже недельной давности, торчат, без сомнения, папские органические отходы: искусно перевитые пальмовые ветви, оставшиеся с Пальмового воскресенья[61]. Торнини достает одну для меня.

Открытые компостные кучи привлекают животных. Вот она – уникальная возможность перевести разговор на борьбу с вредителями в Ватикане. Я прошу переводчика спросить о грызунах.

Я слышу, как он произносит ratti, обращаясь к Торнини. Тот поворачивается ко мне: «Si, si». Да, в Ватикане водятся крысы[62].

«Si», – произносит Торнини еще раз, когда я спрашиваю, устанавливают ли они крысоловки. Он что-то говорит переводчику, и тот добавляет: «Им приходится принимать меры, потому что популяция большая. Крысы действительно наносят ущерб. Проводам, аппаратуре. В Ватикане пытаются соблюдать максимальную чистоту, но…»

«И папа Франциск не против убийства крыс?»

Торнини с Франциском никогда не встречался, а теперь его вдруг просят высказаться от имени понтифика. Переводчик слушает, затем поворачивается ко мне: «Он говорит, что вам лучше спросить об этом у папы».

Сделать я этого, конечно, не могу. Придется ограничиться чем-то доступным бывшему католику, который не обзавелся связями в верхах. У меня назначено интервью с отцом Карло Казалоне, штатным биоэтиком Папской академии жизни (Pontifical Academy for Life, PAL). PAL – это своего рода католический аналитический