Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

нее, и все же… нет. Далекий, будто говорящего нет в здании. Или где бы то ни было поблизости.

– Я знаю, я знаю, я знаю… создали меня для этого, но неужели я – неудачное творение? – Вздох. Всхлип. Теперь голос звучит сдавленно. – Я… Я знаю. Я вижу, н-н-насколько отвратительна. Но я не виновата. Эта вселенная состоит из неправильных частиц… – На этот раз следует долгая пауза. Бронка почти добралась до первого этажа, когда голос, полный горечи, выдавливает: – Я такая, какой вы меня сделали.

Повисает тишина. Бронка на мгновение замирает, держа руку на засове двери первого этажа и прислушиваясь, но больше ничего не слышит. Стиснув зубы, она сдвигает засов.

На первом этаже, освещенном лишь маломощными светильниками, темно, но зато Бронка отчетливо слышит, что рядом ходят несколько человек. Как они проникли внутрь? Это неважно. Важно вот что: проходя мимо зала Марроу, Бронка видит, что со стен сняты все фотографии работ Неизвестного. Рамки беспорядочно свалены в кучу посреди зала – и, подходя ближе, она чует, что кто-то облил их горючим. Бронка морщит нос, отчасти от запаха, отчасти от гнева. Она хватает свою любимую фотографию, которая лежит лицевой стороной вниз, переворачивает ее… и видит, что кто-то расчиркал все лицо спящего молодого человека чем-то похожим на черный маркер.

– Вот же сукины дети, – рычит она.

– Удивительно, но среди вас так мало тех, кто делает сукам детей, – произносит голос, и Бронка замирает, наконец узнав его. Это Женщина из Кабинки. Теперь Бронка понимает, что на лестнице тоже говорила она, хотя там ее голос звучал не так отчетливо.

– Только очутившись в этом городе, я ждала, что сук будут иметь куда чаще, – продолжает Женщина. В ее голосе больше нет отчаяния, лишь отстраненность и даже скука. – Жители Нью-Йорка постоянно используют это выражение, и я, честно говоря, думала, что сучек здесь трахают на каждом углу. Настоящее поветрие затраханных сучек! Хотя, конечно, если сучкам нравится, когда их трахают, – а я полагаю, что так и есть, – то, наверное, это стоит назвать изобилием. Но на самом деле такое происходит совсем не часто. Так странно.

Бронка поднимает голову. Потолок зала Марроу достигает в высоту тридцати футов, поэтому самые высокие инсталляции обычно выставляют именно здесь. Однако сейчас Бронка замечает в том углу какое-то движение. Прямо под белой краской, на вид как будто еще не высохшей. Увидев, что там, она делает небольшой вдох. Силуэт под краской похож на паука, распластанного по стене и лишенного нескольких ног. Он небольшой, размером где-то с ладонь. Пока Бронка смотрит на него, он увеличивается в размерах в два раза, а затем увеличивается еще раз. Внезапно раздается рвущийся звук, и трещина – а это именно она – вдруг расходится. Края отверстия начинают отгибаться, но не как что-то реальное, а как нечто компьютерное. Как пиксели, которые накладываются друг на друга, накапливаются, а затем рассыпаются, открывая пространство за их пределами.

Там должен показаться потолок следующей галереи или, может быть, какие-нибудь провода или трубы. Но на деле Бронка видит белый потолок, который находится гораздо дальше, чем должен, – дальше, чем это вообще возможно, учитывая размеры Центра. Неужели это второй этаж? Бронка теряет ощущение перспективы. Но цвет потолка, который она видит, отличается от той теплой белой краски, которой выкрашен весь Центр. Бронка смотрит на что-то холодно-серое. Текстура тоже не та: зернистая, грубее гипсокартона, местами усеянная крошечными кристаллами. Красивая. Но есть в ее пропорциях что-то не то, что-то, от чего начинает кружиться голова и за что не может зацепиться глаз.

Короче говоря: Бронка нигде в Центре не видела подобного места. И у нее внезапно возникает ощущение, будто она смотрит на фрагмент того, что на самом находилось тогда в кабинке Женщины.

Смотреть туда не стоит. Недавно полученные знания предупреждают… но Бронка не может оторвать взгляд от этого крошечного, плоского, невыразительного чужеродного пятна.

И пока она смотрит, в разрыв проскальзывает что-то небольшое. Это происходит очень быстро – настолько, что Бронка даже не успевает уследить глазами. В одно мгновение нечто оказывается на полу перед ней, и вот оно уже растет, становится огромным. Оно вздрагивает, и Бронка вскрикивает, потому что внезапно перед ней возникает стена зернистой белизны, огромная… которая затем становится размером с человека. Превращается в простой комок белой глины, сминающийся и принимающий форму. Перед Бронкой появляется человек, который выпрямляется, поворачивается к ней – и у нее перехватывает дыхание. Она отшатывается, когда видит, что у человека нет лица.

Снова мерцают пиксели, и человек внезапно обретает четкие очертания, превращаясь в улыбающуюся женщину в белых одеждах.

Это не та женщина, которую Бронка встретила тем утром. Бронка уже нашла в интернете спонсоров фонда «Сделаем Нью-Йорк лучше» и посмотрела на фотографию «доктора Белой» – фамилия которой на самом деле вовсе не Белая, а Ахелиос. Она из большого богатого греческого клана, который занимается грузоперевозками и известен своими правыми политическими взглядами. Так вот, сейчас перед ней не доктор Ахелиос, которая на фотографии была обычной шатенкой. В женщине, материализовавшейся перед Бронкой, определенно нет ничего обычного. Высокая, она выпрямляется и принимает странноватую, но элегантную позу, похожую на третью позицию в балете: руки вывернуты перед собой кверху, осанка грациозная и неестественная. Волосы у нее такие же соломенно-белые, как у женщины, которую Бронка видела сегодня, но на этом сходство заканчивается. Лицо Женщины в Белом угловатое, с высокими скулами, какое Бронка раньше видела только у моделей в модных журналах и других женщин, которых считают красивыми за их способность выступать в качестве живого реквизита. Но эта дамочка даст фору многим моделям – в том смысле, что она не задерживается на уровне обыкновенной красоты и сразу же выходит на ступень сверхъестественной. Ее скулы очерчены слишком четко, губы сложены чересчур идеальным бантиком, глаза расставлены чуть шире обычного. Улыбка на лице кажется застывшей, нарисованной… но это хотя бы Бронке знакомо. Несмотря на то что перед ней совершенно другая женщина, Бронка каким-то образом понимает, что наконец-то встретила настоящую доктора Белую.

От входа в зал Марроу доносится чей-то голос, и Бронка, обернувшись, видит, что ее старые знакомые, Альтернативщики, столпились там, преграждая выход. Они пришли не все – здесь только Блондин, Холлидей и Шкет, причем последний одет уморительно нелепо, в костюм ниндзя, который больше похож на черную атласную пижаму не с его плеча. Впрочем, если дойдет до драки, со всеми ними Бронке не справиться. Альтернативщики скалятся, и в тусклом ночном освещении она видит блеск их зубов. Они считают, что Бронка попала в переплет.

Они, конечно, правы, и от этого ответ Бронки, снова повернувшейся к Белой, звучит чуть более воинственно, чем следовало бы:

– Что, неприятности дома? – спрашивает она, вспоминая униженный, обиженный голос, который слышала на лестничной клетке.

Белая шевелит плечами, словно пожимая ими. Движение получается слишком извилистым, и головой она поводит больше плеч.

– У нас у всех есть свое начальство, перед которым приходится отчитываться.

Бронка слегка смеется, удивляясь пробудившемуся в ней сочувствию.

– Я, пожалуй, останусь под своим начальством. Докторская степень-то у тебя все же есть или нет? И в какой области – «Стремных Наук»?

Белая смеется. При этом ее рот раскрывается чересчур широко, обнажая почти все зубы.

– По меркам моего народа, я едва старше младенца, безнадежно необучаемого. По меркам твоего, я древняя и непостижимая. Мне известны тайны, о которых вы еще даже не начинали задумываться. Тем не менее мне очень приятно познакомиться с тобой лично, Бронкс.

– Бронка. – Она понимает, почему Белая называет ее иначе, но, черт возьми, у нее же есть имя.

Белая задумывается, затем пожимает плечами:

– Такая бессмыслица, эти имена. И как же сильно за них цепляются в этом мире, где все хаотично, разделено и дифференцировано… и я понимаю. – Женщина простирает руки вперед, как бы взывая к Бронке; выражение