Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

ее лица становится трагическим. – Я прожила в этом мире бесчисленное множество человеческих жизней! Я видела, что твой вид – особенно тебе подобные из твоего вида – вынуждены бороться лишь за то, чтобы их считали людьми и чтобы толпа не поглотила их. Поэтому я ужасно сожалею о том, что должна сделать.

Пока Бронка ломает голову над ее словами, Белая растопыривает пальцы на приподнятых руках. Внезапно белые стены зала Марроу, лишенные ярких картин Неизвестного и жалкие в своей наготе, расцветают красочными пятнами и мазками. По стенам вдруг расползаются новые фрески, словно раскатанные гигантским малярным валиком, но рука художника остается незримой. Однако у Бронки внутри все сжимается, когда она узнает стиль этой работы – и видит, как в водовороте цветов и красок обретают очертания безликие силуэты. Они толпятся вокруг нее, наблюдая со стен, некоторые сидят или стоят на коленях, в то время как другие ползут по стене на четвереньках. Одно из этих последних существ радиально симметрично, и у него пять конечностей, похожих на ноги. Оно резко поворачивает голову в ее сторону…

Бронка тут же отводит взгляд. Но фреска уже повсюду, на каждой стене, краем глаза Бронка видит, как она расходится по потолку. Ее сердце бешено бьется. Фреска пугает ее гораздо больше, чем Блондин и его дружки.

– Не понимаю, – говорит Женщина в Белом. Она внезапно склоняет голову набок, изображая недоумение. В ее голосе больше нет доброты. – Разве это не ты пыталась ворваться в мою туалетную кабинку? Разве не ты хотела войти и увидеть меня? А ведь я оставила дверь открытой для тебя, о да, но затем ты пнула меня, и дверь захлопнулась. Как грубо. – Ее улыбка внезапно исчезает, сменяясь раздражением. Затем она вздыхает. – Но я все еще не поставила на тебе крест, Бронкс. То предложение, которое я сделала тебе в туалете, все еще в силе. Если станешь сотрудничать со мной, я помогу тебе. Тебе и твоим любимым людям нет необходимости погибать в грядущем столкновении – ну или, по крайней мере, не сразу. Я могу позаботиться о том, чтобы ты, Бронкс, была уничтожена последней. А нужно мне лишь одно: чтобы ты нашла его для меня.

И она указывает на груду фотографий Неизвестного. Сверху лежит та, которая нравится Бронке больше всех. Она все еще прекрасна, несмотря на осквернение.

Глядя на нее, на четкие линии, все еще видные за росчерками маркера, и на вторичность фотографии, создающую ощущение отстраненности, Бронка, несмотря на страх, берет себя в руки. Она помнит тот день, когда нашла оригинал. Эту картину кто-то нарисовал на стене полуразрушенного невысокого здания в Южном Бронксе, рядом с одной из станций четвертого маршрута. На еще одном кирпичном заводе – Бронку, похоже, все время тянет к ним. Но потом, среди разложения и отчаяния, она увидела его. Автопортрет молодого человека, который нарисовал его без помощи рук и красок, находясь за несколько миль от этого места. Город нарисовал картину за этого юношу; вот почему появлялось ощущение, будто зритель смотрит на нее не глазами художника. И теперь Бронка интуитивно понимает, что аватар Нью-Йорка скрывается где-то под городом, в туннелях метро. На картине он спит, и Бронка наконец осознает, что это значит. Что-то действительно пошло не так. Аватар спит неестественным, зачарованным сном, ставшим последней отчаянной мерой, чтобы сохранить силы, пока город справляется с неожиданным потрясением. Поэтому в городе стало так опасно, поэтому по нему разгуливает Женщина в Белом и ей подобные твари. Потому что сил защищаться у него уже почти нет, а те, что остались, стремительно тают.

Но почему? Почему аватар города спит?

Ответ приходит к ней почти болезненно быстро, будто город только и ждал, когда Бронка задаст этот вопрос. Потому что Нью-Йорк слишком разнообразен, чтобы его мог вместить в себя один человек. И потому что, несмотря на это, аватар все же вобрал его в себя целиком, когда город в этом нуждался, – и он сразился с Врагом и одержал победу, ведь иначе города бы уже не было. Но, сделав это, воспользовавшись столь огромной силой, аватар чуть не погиб. Теперь он ждет Бронку и остальных, тех, кому суждено помочь ему. Они должны его исцелить. Без их помощи он не пробудится.

Бронка может сказать об этом Женщине в Белом. Она не знает, что за станция изображена на картине, но она может поделиться тем, что ей известно. Сейчас стены зала Марроу представляют собой распахнутую дверь в иную вселенную – ту, которая самым фундаментальным образом враждебна всему, что представляет собой Бронка (человек, женщина, личность, плоть, материя, трехмерность, дыхание). Она может оказаться там, достаточно лишь шага в любом направлении. Толчка. Даже самого легкого… и одного мгновения, проведенного там, среди чужеродных атомов, пытаясь вдохнуть чужеродный воздух, хватит, чтобы ее разорвало на части. (Да и есть ли там вообще воздух? Может ли он существовать в подобном месте?) Бронка знает все это столь же твердо, как собственное имя, свой род и свою кожу. Враг уже не просто стоит у ворот, он взял ее за горло, и если она хочет выжить, то может сделать лишь одно – сдаться.

Но Бронка знает и кое-что еще: она – воительница.

Не прирожденная. Крис как-то сказал ей, что у нее добрая, кроткая душа, обернутая колючей проволокой, но эти острые колючки появились не по вине Бронки. Мир научил ее быть грубой и яростной, потому что он ненавидит почти все, что она из себя представляет. Бронка не в первый раз оказывается окружена теми, кто хочет вторгнуться на ее территорию, втиснуть ее в более узкие рамки, заразить ее самую суть и оставить после себя лишь стерильные, мертвые руины. И у нее не впервые находятся силы, чтобы дать отпор.

Просто впервые с тех пор, как она стала чертовым Бронксом.

– Нет, – говорит Бронка Женщине в Белом. – Иди к черту.

Женщина вздыхает.

– Очень жаль. – Она едва заметно дергает рукой. Позади Бронки раздается какой-то звук. Описать его трудно. В целом он похож на да-дум: низкий, похожий на сглатывание, c почти музыкальным двойным эхом, напоминающим что-то электронное. Вот только Бронка уверена: этот звук издает некий организм. Это охотничий клич зверя, у которого нет голоса; существа, которое никогда не знало законов физики вроде тех, что царят в ее мире, – и оно близко. Альтернативщики, эти жалкие подхалимы, хихикают и начинают насмехаться. Бронка догадывается, что они видят приближающуюся тварь – однако Шкет, хорошенько ее рассмотрев, внезапно бледнеет. Потрясенный, он пятится и отводит глаза. Перед этим по направлению его взгляда Бронка успевает понять, что тварь прямо за ней.

И Бронка… начинает смеяться.

Она ничего не может с собой поделать. Отчасти это от нервов. Но в целом – от ярости. Что за люди. Они пришли в ее район, на ее территорию и сорвали отличные работы. Пытались заставить ее принять их омерзительный, посредственный бред. А еще эта белая женщина, которая вовсе не белая и никакая не женщина, пыталась настроить облеченных властью людей против Бронки, требуя, чтобы та сдалась. Так что хренушки, она не отступит.

Женщина в Белом хмурится, услышав смех Бронки.

– Я не знаю, кем ты там себя возомнила, – говорит Бронка, разводя руками. – И не знаю, что ты за тварь. Но и ты не знаешь, кто я такая, раз пытаешься втянуть меня в эту глупую игру.

Женщина прищуривается.

– Ты – Бронкс.

– Да, – говорит Бронка. – А еще я та, кому достались все знания о том, как все работает. – Она уже встает в стойку. – Другие, наверное, еще не разобрались, как это делается, но я знаю.

В зале поднимается ветер, он треплет плакаты, развешанные по коридорам Центра. Бронка этого не замечает. Мир разделился на две части: в первой она видит зал Марроу, где Женщина в Белом чертыхается, когда колеблющиеся фигуры с настенной росписи отшатываются от Бронки – со страхом, как ей кажется. А на второй