Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко

представителями NIS двигало запоздалое желание хотя бы напоследок оставить у «московского гостя» приятное впечатление о своей апартеидной республике, так же как это не было и всплеском «местечкового патриотизма»: мол, гляди, красота какая! У вас такого не увидишь… Нет, внутрь, где находится музей и захоронения буров-первопроходцев, «Дубравина» заводить не стали, зато подвели к большому обрыву, показали на город, указали, где находится тюрьма, после чего сказали эдак ласково: «Если мы тебя кокнем, ты как раз упадёшь туда, на город!»

Известно, что в каждой шутке есть доля правды, и в этой «шуточке», как понял вдруг Алексей Михайлович, она была достаточно велика, ведь оба офицера были, что называется, при оружии. Ну, возвратились бы эти самые Баннерт и Сенекал к себе в контору, привезли бы его изуродованный от падения с горы труп и заявили, что вот, от близкого освобождения у бедняги не выдержали нервы, крыша поехала, и он попытался бежать. Пришлось стрелять, ничего не оставалось делать. И им бы поверили.

Так что он промолчал. Но и его спутникам, кажется, больше с ним разговаривать было не о чем. Алексей Михайлович вспоминал: «Потом меня привезли в аэропорт. Полетели мы на самолете “Боинг-747”, так называемом “Джамбо”, на триста мест, но в нём всего девять человек летели. Спутники мои начали выпивать – предложили мне, я не отказался»[237]. В общем, возвращение на Европейский континент было вполне комфортным.

Но как говорится, что «нельзя войти в одну реку дважды», так и Алексей Михайлович Козлов возвращался, в общем-то, уже во многом в другую страну. Решительные перемены начнутся через полгода, когда в ноябре уйдёт из жизни генсек Леонид Ильич Брежнев и начнутся, как говорили диссидентствующие острословы, «гонки на лафетах вокруг Кремлёвской стены», с ежегодными похоронами генеральных секретарей, что в итоге приведёт на главный пост в стране «могильщика» великой державы «торопыгу» (характеристика, данная ему Ю.В. Андроповым) и демагога Горбачёва. О той «подковёрной» борьбе за власть, которая происходила в нашей стране начиная с «эпохи позднего Брежнева», мы когда-нибудь ещё узнаем. Может быть.

Тем временем Советская армия всё больше и больше втягивалась в Афганскую войну, и это был тот романтический период, когда страна знала имена своих героев, а юноши писали в военкоматы рапорты с просьбой направить их служить «за речку». (И кто бы тогда вспомнил малоизвестный у нас роман Редьярда Киплинга «Ким», в котором есть такая фраза: «Нет врага страшнее афганца»! Ведь никто, за всю историю, не смог покорить Афганистан. Вот и сейчас – это мы уже о нашем, сегодняшнем дне, – совсем недавно оттуда уходили американцы со своими союзниками. Как говорится, пришли по шерсть, да ушли стрижеными.)

Прошли Олимпиада 1980 года и XXIV съезд КПСС. Первая прошла ярче и запомнилась больше. 24 мая 1982 года Пленум ЦК КПСС избрал Юрия Владимировича Андропова секретарём Центрального Комитета – к этому времени он был уже очень болен, так что впоследствии, весьма скоро, для телесъёмок придётся «маскировать» его больничную палату под кремлёвский кабинет… 26 мая председателем КГБ СССР был назначен генерал-полковник Виктор Васильевич Федорчук, до этого возглавлявший КГБ Украины. Но как и каким образом отразятся – и отразятся ли? – эти события на судьбе Алексея Михайловича, это станет известно только потом.

Пока же южноафриканский «Боинг» приземлился в аэропорту Франкфурта-на-Майне, где его пассажиров уже ждал вертолёт западногерманской пограничной службы. На этом вертолёте пришлось преодолеть ещё триста километров – до КПП «Херлесхаузен».

В Центре, разумеется, также готовились к возвращению нелегала. Генерал Яковлев вспоминает, что хотя разговоры об аресте «Дубравина», которые начались после публикаций в зарубежной прессе – а эту прессу, конечно же, в разведке читали, и очень внимательно, – на какое-то время затихли, работа продолжалась, и о ней знали те, кому это было положено. Сергей Сергеевич рассказывает: «В мае месяце 1982 года у нас было партсобрание нашего отдела… И вдруг начальник отдела извинился и сказал: “Я уезжаю!” Оказалось, он поехал встречать Алексея Михайловича, и уже на следующий день в отделе он сказал, что Алексей Михайлович прибыл из ГДР в Москву. И потом опять – перерыв такой, особенных разговоров на эту тему не было». Но этот «перерыв» также относится к событиям будущего, а пока что мы возвращаемся к рассказу самого Алексея Михайловича: «Там, на КПП, ко мне привезли восточногерманского адвоката доктора Вольфганга Фогеля[238], который спросил, согласен ли я перейти на территорию ГДР. Говорю: “Естественно! Для чего же я сюда приехал?!” Он говорит: “Нет, вы мне скажите: да или нет!” – “Ну да, да!” – говорю. “Ладно, десять минут!” – и ушел. Какое там десять минут – час ждал!»[239]

Как говорится, ждать и догонять – хуже некуда, так что понятно, что все эти минуты показались для Козлова часами. Можно понять к тому же, что личность Фогеля не произвела на Алексея Михайловича никакого впечатления. А зря! Ведь это был воистину легендарный человек, который двадцать лет тому назад (ах, как летит время!) участвовал в обмене Вильяма Фишера, общался с Юрием Ивановичем Дроздовым. Впрочем, думается, в данный момент «Дубравину» не было дела даже до легендарных личностей и воспоминаний об исторических событиях.

Представителей «той стороны» привезли на двух автобусах. В первом ехали те самые одиннадцать человек из «обменного фонда», второй был буквально набит чемоданами и рюкзаками с их вещами. А им навстречу – «Дубравин», с маленьким полиэтиленовым пакетиком в руках. Хорошо хоть, не в тюремной робе…

По словам Алексея Михайловича, там не было ничего похожего на фильм «Мертвый сезон». С этим – помните? – картинным разворотом чёрных «Волг». Кстати, и при реальном обмене Абеля – а эта сцена была почти что буквально «списана» именно с этого эпизода – такого разворота тоже не было. Автомашины уже заранее были повёрнуты в нужную сторону.

Алексей Михайлович вспоминал: «Приехала легковая машина, за рулём сидел пограничник ГДР – потом я узнал, что это был подполковник восточногерманской контрразведки. Мне сказали: “Иди к нему, он тебя перевезёт”. Я подошёл: “Можно мне сесть впереди, рядом с вами?” – “Конечно, можно!” В это время западногерманский охранник говорит: “Нет, вам лучше сесть сзади”. Контрразведчик повернулся: “Это ещё почему?” Охранник стал чего-то объяснять, тот говорит: “Да пошёл ты! Давай, садись!”

Я сел рядом с ним. Переехали… Как оказалось, я абсолютно ничего вокруг не видел! Когда в 1984 году я был в ГДР по приглашению министра госбезопасности ГДР Эриха Мильке[240], то попросил, чтобы меня свозили на КПП “Херлесхаузен”… Приехали. Смотрю: шоссе в несколько полос, шлагбаумы, овчарки бегают, какая-то техника… Я спрашиваю у начальника КПП: “А что, вы это все недавно сделали? В последние два года?” – “Да нет, лет пятнадцать уже”. Я ничего этого не видел! В полной прострации был, абсолютно!

– А как вас встретили наши товарищи?

– Когда меня перевезли, подвезли к одному зданию – смотрю, там две фигуры знакомые стоят. Мы обнялись, расцеловались, сели в машину, поехали…»[241]

(А теперь вспомните сделанное Алексеем Михайловичем подробное описание зала, где его должны были казнить! Невероятно! Какое самообладание тогда – и как его душа рвалась на Родину теперь! Вот в этом сравнении и есть пример истинного патриотизма.)

Мы также должны отметить ещё один момент, не замеченный «Дубравиным»: обнявшись с ним, встречающий тут же встал за его спину, прикрывая собой от маловероятного, но всё-таки возможного выстрела с той стороны. Другие встречающие, кроме тех двух «знакомых фигур», поступили точно так же. Потому, очевидно, и восточногерманский пограничник настоял на том, чтобы «возвращенец» сидел на переднем сиденье, а не заднем, прекрасно видный той стороне и отделённый от неё одним лишь автомобильным стеклом.

Всё-таки опытные люди из спецслужб знают, что и для чего они делают. Кстати, когда на мосту Глинике обменивали Абеля, внизу, на реке Шпрее, стояли два американских катера с пулемётами, укрытыми брезентом. Хотя, казалось бы, уж какой был смысл для советской стороны мухлевать с пилотом Пауэрсом? Сбитый лётчик, он таковой и есть в полном смысле слова, так что никакой абсолютно разведывательной ценности он не представлял. Но всё-таки… Вот и здесь – как знать, не прогремит ли какой-то «случайный» выстрел, после которого уже ничего не изменишь, не исправишь?

Но всё прошло спокойно. Дошли до машины, расселись, поехали. Первые полчаса пути до старинного города Готы, культурного и исторического центра земли