Маша и Гром - Виктория Богачева

Я вышел из кабинета, потому что не мог сидеть на одном месте и ждать. Гордей сказал, что хочет поплавать, поэтому я отправился на цокольный этаж, в бассейн.

Сын неделю просидел дома. Не ездил ни в школу, никуда. И постоянно спрашивал меня про Капитана, а я не знал, что ему ответить. И что с ним делать — тоже не знал. Он маялся в четырех стенах, как привязанный, а я целыми днями мотался по Москве. Я не мог его никуда отправить, потому что никому не доверял, а вся моя родна давно мертва. Про его мать я даже думать не хотел.

Гордей и правда нашелся в бассейне. С громким улюлюканьем он прыгал с разбега в воду, и казался в этот момент обычным ребенком.

— Пап, смотри! — увидев меня, он воодушевился и исполнил нечто, что должно было напоминать трюк. Со стороны же это выглядело так, словно сын поскользнулся и кулем свалился в бассейн.

— Ты молодец, — я покривил душой.

Детей нужно хвалить, чтобы потом из них не вырастали такие люди, как я.

— Я уеду скоро по делам. У меня встреча, — сказал я, когда сын в очередной раз вынырнул из воды.

Я остановился в паре шагов от бортика, в сухом месте, куда не долетали результатов акробатических трюков Гордея.

— Спать не позже десяти и не больше часа телека. Учти, я узнаю, если не послушаешься.

— А с кем у тебя встреча? С дядей Пашей? — каким-то напряженным голосом спросил он, и я качнул головой.

— Нет, не с ним. С другими людьми.

— Понятно... а дядя Паша не звонил? — надежда в его глазах ранила меня почти физически.

— Все еще нет. Я же сказал, что ты узнаешь первым, если он позвонит.

— Ладно, — протянул он с явном обидой и, оттолкнувшись от бортика, отплыл от меня к другому краю бассейна. — Пока, пап, — вяло сказал мне на прощание и нырнул.

Я вот в его возрасте так взрослым не дерзил.

Где-то через час, наконец, приехал Мельник. Но никаких новостей он мне сообщить не смог: сказал, что всем занимался Александр Иванович лично, а его вызвал, когда стало понятно, что в квартире находится нужный нам человек.

Спустя минут сорок после того, как мы выехали за ворота поселка, мы остановились в неприметном дворе, окруженном серыми девятиэтажками. Уже стемнело, и сумерки вокруг нас рассеивал свет единственного на весь огромный двор фонаря. Выйдя из гелика, Мельник наступил прямо в глубокую лужу, образовавшуюся в яме, и теперь громко чертыхался, тряся ногой. Оглянувшись, я поднял воротник куртки. В окнах серых домов горел свет, и люди жили свою жизнь, совсем не подозревая о том, что происходило за соседней стеной.

Перешагнув через рассыпавшиеся бетонные ступеньки, мы вошли в темный, сырой подъезд. Лифт с обугленной, выжженной кнопкой не работал, и на девятый этаж мы поднимались пешком.

— Будешь бегать по утрам теперь, — сказал я Мельнику, который запыхался уже после нескольких первых пролетов и теперь устало пыхтел мне в спину.

— Да я бегаю, Гром, честно, — кое-как промычал он, и я хмыкнул.

Иваныч встретил меня на лестничной клетке последнего этажа. Он стоял в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами, и кое-где на ткани я заметил алые, уже подсохшие капли. Похоже сотрудничество шло успешно.

Он курил в слегка приоткрытое, узкое окошко, но, увидев меня, поспешно потушил сигарету.

— Как наш клиент? — хмыкнул я и посмотрел на его сбитые костяшки.

— Ушел в отказ, — хмуро отозвался он и до скрипа зубов сжал челюсть, подавив усталый зевок.

Оно и понятно. Я последнюю неделю его почти не видел, только по трубе с ним созванивался. Он гонялся за этим отморозком по всей Москве, и вот, наконец, догнал.

Подонка, который пытался похитить моего сына, хотелось кончить на месте. Но он мог вывести нас на заказчика, поэтому я решил действовать «по уму». Сначала мы поговорим.

Квартирка оказалась типичной хрущевкой. Распашонка на две комнаты, заставленная убитой мебелью. На кухне на засаленном, желтом от старости столе высилась гора мусора: пустые чашки, хлеб, какие-то скомканные пакеты, рассыпанные по всей поверхности окурки.

— Его хата? — спросил я идущего позади Иваныча.

— Его подельника. Который жмур, — хмыкнул тот.

— Он что — дебил? Нахера вернулся?

— Схрон тут у них был, — судя по голосу, улыбка Иваныча стала еще шире. — Бабки, оружие. Не зря его неделю тут высиживали.

Похититель моего сына сидел на стуле, привязанный к нему скотчем за руки и за ноги. Когда он поднял опущенную на грудь голову, я увидел, что лицо ему Иваныч уже неплохо отделал. Левый глаз заплыл, из рта шла кровь.

— Как зовут? — я остановился в дверном проеме и скрестил на груди руки.

— Погоняло у него Жгут, — сказал Иваныч. — Двадцать семь лет, три ходки за плечами. Разбои и грабежи.

Он протиснулся мимо меня в комнату и остановился в шаге от стула. Схватил ублюдка за взмокшие темные волосы и заставил посмотреть в мою сторону еще раз.

— Знаешь, кто это?

— Ясен хрен, — он еще умудрялся храбриться. Даже сплюнул себе под ноги вязкую кровь и скорчил дерзкую рожу, что вкупе с его разбитым лицом смотрелось смешно.

Я подошел и с размаху всадил ему кулаком по губам, которые он сложил в издевательскую ухмылку. В тот момент я уже забыл, что собирался оставить его в живых и выйти через него на заказчика. Ублюдка, который тронул моего сына, хотелось втоптать в землю, закопать живьем; выпустить ему кровь по капле.

— Еще раз оскалишься — все зубы тебе нахер выбью, — сказал я, остановившись ровно напротив него. — Запомни, мразь, ты еще дышишь, потому что мне нужна информация. Но я могу и передумать. Это понятно?

Он не отвечал. Решил поиграть в, мать его, героя. Кем он себя вообразил? Рэмбо, Рокки? Я ударил снова и снова, и снова. И мой кулак впечатывался в его лицо с противным, громким звуком, пока он не прохрипел, что ему все понятно. Костяшки неприятно покалывало. Я смахнул с них чужую кровь и отступил на шаг, осматривая проделанную работу.

— Давай-ка с начала, — я подтащил к нему стул из-за стола и опустился на него, сложив руки на спинке. —