Покойник в кювете - Станислав Николаевич Савицкий

в середине 90-х он купил трехкомнатную квартиру в центре города, а его родители получили двушку где-то на окраине за выездом из барака, где и проживали мирно по сей день.

— Завалимся к нему? — спросил Никита.

— А смысл какой? Ну предъявим ему снимок, и что услышим? Нечто подобное, что мы уже слышали от того же Лагоева. Скорее всего, с небольшими вариациями. А по сути все то же.

— Тогда какого черта мы искали его? — возмутился Никита.

— Раз он есть на снимке, то мы должны знать, где он обитает, чем живет и чем дышит.

— Вот и спросим, на какие шиши он купил трешку в центре нашего славного города.

— Он ответит: на свои кровные, заработанные честным, непосильным трудом. Судя по отзывам, он крепкий орешек. Оставим его на потом. А подводя итог, мы должны признать, что от Кораблева мы с тобой практически ничего нового не почерпнули.

— Если не считать Вязова, которого он так настырно нам подсовывал.

— Не так уж и настырно. Упомянул пару раз. Но всё равно ты им займешься. Авось что выплывет.

— Каким это образом? Он давно приказал долго жить.

— Простым. Поднимешь архив. Весь его перелопатишь, но чтобы у нас было полное представление о том, что он собой представлял и чем занимался. Ясно?

— Вполне. А ты чем займешься? Это не в порядке упрека за ссылку в заплесневелое помещение с пыльными делами, а так… Из общего любопытства.

— Ты еще не видел наш архив. И тебе, по совместительству офицеру по связям с общественностью, необходимо с ним познакомиться. Он в образцовом порядке. Работать там одно удовольствие. Заодно познакомишься с нашим архивариусом. Очень милая девушка.

— Умоляю тебя, не сватай меня.

— И не думаю. Ты ей не подойдешь. Она серьезная девушка.

— Значит, в очках. И ноги тумбочкой от рояля.

— Ошибаешься. Очень симпатичная девушка. Хоть на конкурс красоты посылай. А что касается меня, то я нанесу Корзину упреждающий визит до того, как он меня вызвал на ковер, чтобы учинить очередной разнос.

— Какова будет цель твоего визита?

— Та же — Вязов. Корзину будет приятно вспомнить былое. Может, услышу что-нибудь стоящее.

— Тогда удачи.

— И тебе того же.

Вопреки худшим ожиданиям Никиты работа в архиве оказалась увлекательнейшим занятием. В архивных документах перед ним обнажилась потаенная жизнь города конца восьмидесятых и начала девяностых годов. Самое любопытное было в том, что многие имена, которые до сих пор остаются на слуху, в то время проходили свидетелями по многим делам.

Однако с Вязовым всё оказалось не так просто. Если дела, которые вели другие следователи, легко прослеживались и подкреплялись свидетельскими показаниями и документами, то в деле, связанном с убийством Кораблева, были сплошные дыры.

Никита так увлекся поисками и чтением документов и свидетельских показаний, что забыл про обед.

За окном уже смеркалось и включили свет, — он этого даже не заметил, — когда ему на плечо легла рука Сергея.

— Идем. Обменяемся информацией. А я вижу, ты вошел во вкус архивной работы, — сказал Сергей, когда они вышли в коридор.

Обмен информацией и обсуждение затянулись на час с лишним.

Упреждающий ход Сергея сработал. Корзин увлекся воспоминаниями молодости и забыл, что собирался устроить Сергею разнос.

— Помнит он Вязова, помнит. Они были одногодки и почти одновременно пришли в отдел по расследованию особо тяжких преступлений. С разницей буквально в пару недель. Но не сдружились. Вязов вообще ни с кем не сдружился. Как говорит Корзин, странный он был тип. Замкнутый и, похоже, себе на уме. На оперативках и совещаниях он большей частью отмалчивался. Но хуже другое: Корзин не помнит, чтобы он довел до конца хоть одно расследование. Оно либо зависало, либо к нему подключались другие сотрудники и доводили его до суда.

— Я могу это подтвердить. — сказал Никита. — Общее впечатление такое, что он в деле Кораблева вышел на след, и тут же следовал облом. Что еще ты почерпнул от Корзина? В плане личностной характеристики.

— Был весьма обидчив и крайне осторожен. Еще, пожалуй, предусмотрителен.

— Осторожен, предусмотрителен — для следока не худшие качества. А в остальном не лучшие.

— Впрочем, как считает Корзин, Вязов, может быть, просто не успел раскрыться. Не прошло и полгода, как он погиб.

— Кстати, как он погиб? Нет от кастета случайно?

— Нет. От пули. Выстрел был с близкого расстояния и пришелся точнехонько в сердце.

— Но ведь было следствие, — сказал Никита.

— Конечно было. Убийство связали с профессиональной деятельностью Вязова. Но убийцу так и не нашли. Но вот что любопытно: примерно в то же время — а это было время разгула крутых 90-х, — были убиты судья и опер. Так их хоронили чуть ли не с воинскими почестями. А Вязова молча, по-тихому, не привлекая внимания общественности. Как чисто семейное дело.

— А наводит на определенные мысли, — сказал Никита и посмотрел на озабоченное лицо Сергея.

— Чувствую, визит к Корзину прошел не так гладко, как планировалось. Он снова дал нам три дня на раскрытие всех преступлений в городе?

— Хуже. Два. А у нас практически ничего нет, кроме Гусева.

— Одна надежда на него. Может, кто покусится на его жизнь, и он с перепугу все выложит.

Глава 21

Гусев не подвел. Покушение состоялось. На этот раз пострадало окно.

Вот как об этом рассказал спецназовец Юрий, дежуривший в ту ночь:

— Кончились новости, — мы смотрели телевизор, — и Гусев собрался лечь спать. И вдруг — бамс! Это в окно влетел булыжник. Разбил стекло. Я подбежал к окну. Но было уже темно, и шел сильный дождь. Я видел только, как мелькнул силуэт и скрылся во дворе за деревьями. Преследовать его не было смысла. К тому же, подумал я, это мог быть отвлекающий маневр. А булыжник вот он, — сказал Юрий и положил на стол ничем не примечательный камень.

— Коротко и ясно. Как и должно быть в полиции, — суммировал Никита.

— Спасибо, — сказал Сергей и отпустил спецназовца домой после ночного дежурства. — Вот теперь конкретно займемся Гусевым.

— Мне нравится это слово — конкретно. Тем более в этом контексте. Едем к нему?

— Не едем.

— Это еще почему?

— Он с перепугу отсиживается у нас.

— Вот и прекрасно. Значит, ехать никуда не надо. Вызывай.

Ввели бледного Гусева.

— Ну что, Лапчатый? Допрыгался, — приветствовал его Никита.

Сергей бросил на него недовольный взгляд. Никита придал лицу извиняющееся выражение.

В мужестве Гусеву в этот момент нельзя было отказать, но дрожь в руках выдавала его.

— Владимир Михайлович, вы же теперь не будете отрицать, что на трамвайной остановке на вас было