Пловец Снов - Лев А. Наумов

Книгу на месте преступления Георгий оставлять не собирался, взял её скорее в качестве амулета. Свой восьмитомник любимого Конана Дойла он обожал. Из Таганрога супруги перевезли довольно скудную библиотеку, и без того оказалось слишком много вещей, но о том, чтобы не брать это издание, даже речи быть не могло. Всем и всегда Горенов рассказывал, будто оно досталось ему от деда. Врал, конечно. Дед вообще не любил читать. Однако в данном случае правда смущала его больше, чем ложь, потому Георгий предпочёл выдумать колоритную историю появления восьмитомника, в которую со временем поверил. На самом деле он украл эти книги с корабля перед увольнением. Ну, «украл», пожалуй, звучит слишком громко… Забрал и всё. Горенов любил легенду об Александре Маринеско, который перед опасным походом якобы ограбил библиотеку, чтобы взять с собой томик Сергея Есенина. Герой шёл туда, откуда мог не вернуться, а погибнуть без этих стихов казалось немыслимым. Маринеско – вообще человек уникальный… Подводная лодка С-13… Тринадцать!.. И ничего…

Дед, кстати, на семейных застольях регулярно произносил тост за него, называя Александра своим «другом молодости». Где и как они могли познакомиться и даже подружиться, оставалось загадкой. Но, вероятно, именно эти фантазии легли в основу выдумки о происхождении восьмитомника.

Уходя с флота, Горенов тоже отправлялся в опасный автономный поход. Разница состояла в том, что в сороковые Есенина нельзя было достать иначе, а Георгию новое время предлагало массу легальных вариантов… Получается, что эта книга была амулетом, связывающим воедино флотскую и литературную жизни будущего убийцы.

Интересно, что в более поздние советские сборники Конана Дойла рассказ «Пять апельсиновых зёрнышек» не включали. А в девяностые его будто обнаружили заново, и он стал печататься везде и всюду. Горенов нашёл его внезапно в одном из своих долгих плаваний. «Белых пятен» на картах не осталось, эпоха географических открытий была далеко позади, потому моряки новейшего времени могли «открывать» разве что бутылки и литературные произведения.

В этом тексте Ватсон заявляет, будто им с Холмсом не доводилось расследовать «более опасное и фантастическое дело». И пусть этот заговор повторяется из рассказа в рассказ, в данном случае Георгий был склонен верить доктору.

Незадолго до собственной смерти жертвы находили среди поступившей корреспонденции конверт с пятью зёрнышками – своего рода «извещение». Его странная форма оказывалась кристально ясной для тех, кто имел в прошлом отношение к ку-клукс-клану. Иногда вместо апельсина использовались дубовые листья или семена дыни. «Получив это предупреждение, человек должен был либо открыто отречься от прежних взглядов, либо покинуть страну. Если он не обращал внимания на предупреждение, его неизменно постигала смерть, обычно странная и непредвиденная». Предупреждение! Как это точно! Предупреждение всем! Чтобы они знали, какие тексты читать, а какие нет! Когда станет известно, что на месте преступления обнаружен конверт с зёрнышками, то каждый обязательно поймёт суть послания! И тогда книга G выйдет и будет прочитана! Правда, во всей этой затее предупреждённой окажется не жертва, а все остальные… Но их же гораздо больше!

Убийцы, кстати, в рассказе бороздили моря на утлом паруснике «Одинокая звезда». Не знак ли? Не являлся ли Георгий такой одинокой звездой, взошедшей на великом востоке русской литературы и провозгласившей благую весть? Пусть по сюжету название корабля связано со штатом Техас, но смысл-то, смысл оно обретает только сейчас, в контексте его, Горенова, судьбы и невообразимой прежде миссии!

Лишь одно обстоятельство озадачивало: раньше он неизменно ассоциировал себя исключительно с Холмсом, а теперь как бы оказывался на противоположной стороне доски. Злодеи в тексте непосредственно не появлялись, оставаясь вне поля зрения читателя. В финале «Одинокая звезда» терпит кораблекрушение, и убийцы гибнут… Пугало ли это Георгия? Скорее интриговало и манило ещё сильнее. В каком-то смысле они ведь остаются непойманными Холмсом, уходят от гениального преследователя, а подобных случаев Конан Дойл описал не так много.

В рассказе «Пять апельсиновых зёрнышек» заключалась загадка, которую Горенов почему-то не замечал прежде. В нём не было признания вины и наказания… Главные и единственные подозреваемые утонули. Их причастность довольно умозрительна. А что, если сыщик ошибся? Случалось же такое… Что, если убивали совсем другие люди, которые вдобавок подставили этих?.. Или, быть может, лихая команда выжила, сойдя на берег в предыдущем порту? Ничего не известно… Подобные мысли, с одной стороны, давали надежду, но в то же время пугали тем, что и его благое начинание могло так или иначе обернуться возмездием. Раньше Георгию удавалось с успехом гнать от себя страх…

А вот и дом, где в каморке проживал сам Родион Романович. Есть несогласные с этой точкой зрения, но всё же она преобладает – даже доску повесили. Волной на Горенова нахлынули неожиданные чувства. Пусть банально находиться здесь и сейчас, имея за пазухой топор смертоносной идеи, но как же удивительно по прошествии лет идти с такой миссией по тем же улицам. И не важно, что события «Преступления и наказания» – вымысел. То есть, напротив, именно это и имеет значение, поскольку настоящие, подлинные жизни, судьбы людей, населявших эти дома, и послужили Достоевскому основой сюжета. А чем современники могут быть полезными ему, Горенову? Стали ли они лучше или хуже? Конечно, хуже… Но прозорливее. А если кто-то из них уже догадывается, куда и зачем он направляется?

Георгий опасливо оглянулся. В этот час народу на улице не так много, но все вокруг, казалось, что-то говорили. Шептали наперебой. Может быть, даже о нём. Может быть, даже обращаясь к нему. Что они пытаются сказать? Хотят остановить или, напротив, подначивают? Благодарят, зовут полицейских, врачей, библиотекарей, убийц, жертв? Слова не разобрать. Горенов втянул шею, насупился и быстрее зашагал вперёд в этом невнятном гвалте.

Что происходит? Наяву ли всё это? Одно из главных свойств сна – его полнейшая недоступность сознанию. Если вам кажется, будто вы всё понимаете, значит, наверняка бодрствуете, хоть и заблуждаетесь. Ум Георгия в плену подобных иллюзий не пребывал, он отдавал себе отчёт, что происходящее ему совсем не ясно. Возникало всё больше вопросов.

Странное дело, на какие-то мгновения мозг словно отключался от глаз. Далее его путь шёл скачками. Переулок Гривцова… Темнота… Казанская… Темнота… Гороховая… Надо ж было так переименовать бывшую Среднюю першпективу…

Непрерывность восприятия восстановилась только в темноте подъезда старухи. Там не имело значения, открыты глаза или нет. Запах здесь царил отвратительный. Вообще Горенову нравилось, как пахли старые петербургские дома. Он ценил затхлость подвальных вод и пересохшее, но вновь влажное дерево