Пловец Снов - Лев А. Наумов

убийцы зашли по ошибке? Разгневанные «покупайцы»? Соседка-злопыхательница? Они что, дрались в ванной, и Мария Сергеевна исхитрилась ухватить её за патлы? Довольный Георгий представлял себе, как полиция ломает над этим голову. Важное правило детективного жанра: в поле зрения не должны попадать лишние предметы и детали, не имеющие отношения к делу. Расследования Холмса, Пуаро, Пинкертона, патера Брауна неизменно разыгрываются как по нотам. Можно иногда пустить сыщика по ложному следу, но и эта «фальшивая» траектория непременно тоже должна быть рассчитана так, чтобы в тупике нашёлся смысл. Однако Горенову предстояло менять законы! Это не литература, а жизнь. И тем, кто пойдёт за ним по следу, автор предлагал не порядок, но хаос.

Закончив, он оглядел квартиру, испытывая странные патетические чувства: сейчас Георгий уйдёт и не вернётся сюда, препоручив своё детище провидению… Нет, даже Провидению! Кто знает, кем окажется следующий человек, перешагнувший порог. Какие он сделает выводы? Как скоро догадается про «Пять апельсиновых зёрнышек»? Всё вдруг стало казаться таким важным! Каждая деталь! Каждая мелочь! Крайне важным, но… что с того? Что ему делать в связи с этим? Поправлять салфетки на столе и телевизоре? Половую тряпку убрать в туалет? Выкинуть заварку из кружки? Глупо… Всё так значительно, но оставаться здесь более незачем.

Горенов подошёл к входной двери и прислушался. Несколько минут ему мерещилось, будто кто-то ходит на лестнице. Хотелось думать, что это маляры. Но те уже сделали своё дело, и напоминание об этом застывало в виде отпечатка его ладони на стене. Очень плохо… Если бы не этот след, преступление можно было бы считать идеальным.

Чуть позже Георгий понял, что все доносившиеся шумы, голоса и фантомные шаги скорее всего залетали через открытые на лестнице окна или же так в его голове отдавался стук сердца. Ждать в плену иллюзии становилось невыносимо, потому он быстро вышел, закрыл за собой дверь и побежал вниз. Действительно, на улице галдели дети. Кто-то из них в будущем мог бы стать маляром… хотя вряд ли. Время не то. Стены теперь красят приезжие из бывших южных республик. Бывших южных или бывших республик? Нет, юг остался на месте, а во дворе шумели маленькие петербуржцы. Почему они гуляют в такой поздний час? Раньше дети давно спали в это время…

Горенов торопливо зашагал в сторону станции метро. Нужно было путать следы в городе, потому он заранее решил, что пешком не пойдёт, но, оказавшись в вестибюле, сразу пожалел об этом. Логика, которая виделась ему в таком плане, была весьма сомнительной. Истина, вылезшая из колодца, кричала на него: «Идиот!» Разумеется, теперь он запечатлён камерами видеонаблюдения во всех мыслимых ракурсах. Третью жертву в рассказе Конана Дойла сбросили с моста Ватерлоо?.. Так, быть может, его первая битва – это уже и есть Ватерлоо…

Говорят, петербургское метро – самое глубокое в мире. Ты словно спускаешься в могилу, а потом поднимаешься наверх. Только здесь, когда Георгий увидел вокруг так много людей… так много живых людей, он почувствовал перемену в себе. Никто не намекнул ему тихим, но ясным и отчетливым голосом: «Убивец!» Над ним не было Порфирия Петровича. Не могло быть, ведь за прошедшую четверть часа старуху, разумеется, ещё не нашли… Или всё-таки уже нашли? Кто-то же успел подучить всех в этом вестибюле жаться к нему как можно плотнее, смотреть с укором, и тогда он обязательно запаникует, выдаст себя.

Житель центра города, Горенов хорошо знал, как надо идти через толпу: прямо, уверенно, жёстко чеканя свои маленькие, едва возможные в силу тесноты шаги. Но главное, постоянно, едва слышно, но всё-таки чётко, повторять себе под нос: «Пысь, пысь, пысь, пысь, пысь». Или: «Пись, пись, пись, пись, пись». Со стороны это будет выглядеть вежливостью. Встречным покажется, что человек застенчиво шепчет: «Простите. Простите. Простите, пожалуйста». А на деле они – опять «они» – не заслуживают никаких извинений за то, что вам не по пути.

Теснота создавала ощущение, словно он лежал в ванной. Словно кто-то ворочает его, хватая за всё подряд, куда дотянется рука. Грубо, как будто Георгий и не жив вовсе. Скоро под ним заткнут дырку, и тогда – всё… А, нет, он потёк дальше, вниз по эскалатору, в глубину человеческой канализации и там выплеснулся на платформу, а затем вялой струйкой влился в вагон.

Ехать прямо домой под наблюдением видеокамер, разумеется, нельзя. Горенов решил выйти на конечной. Может, хоть так удастся запутать следы. Сначала вагон был заполнен изрядно, но, покидая подземелье исторического центра, он постепенно опустошался. За пять остановок до последней станции Георгий смог сесть, и только тогда он ощутил, насколько устал.

На следующей появились свободные сидячие места. Никто уже не стоял. Внезапно вошли четверо музыкантов: три мужчины и девушка, совсем маленькая, хрупкая, тоненькая… Почти такая же, как кларнет, который она держала в руках. На шее у неё вдобавок висела флейта. Двое мужчин – бородатый и лысый – играли на гитарах, третий – кудрявый – был обвешан разного рода перкуссией, словно новогодняя ёлка игрушками.

Почему они появились именно сейчас, когда публики осталось так мало? А, понятно, раньше им было бы не протолкнуться. Значит, в самое ходовое время группа обречена лабать по окраинами, не заезжая в центр. Но Георгия потрясло, как они играли.

Ребята исполнили песню «Red Hot Chili Peppers» – какой уж тут «Аквариум»… И дело не в моде. Композиция всё равно была старше, по крайней мере, девушки, а может, и кого-то из парней. Их выбор – не поколенческий, а культурный, эстетический. Такие люди не стали бы выступать ни с «Городом золотым», ни со «Стаканами», потому что они принадлежали к другому миру, к которому не имели отношения ни Гребенщиков, ни Горенов.

Барышня, на вид ей было лет двадцать, попеременно играла короткие соло то на флейте, то на кларнете. Перкуссионист интенсивно и самозабвенно молотил по своим инструментам, закрыв глаза и мотая головой, словно в экстатическом припадке. Гитаристы смотрели друг на друга и будто бы вели эротический музыкальный диалог, не обращая внимания ни на кого вокруг. Эти четверо выглядели такими счастливыми, сильными, не сомневающимися в себе… И играли очень хорошо, мастерски. Они точно не самоучки, приехавшие в город и сами себя провозгласившие музыкантами, уж Георгий-то в этом понимал. Ребята не спустились под землю от безденежья, они явно были здесь своими. И в Петербурге, и в музыке, и в метро.

Вдруг, исполнив очередную партию, девушка повесила оба инструмента на шею, сняла шляпу – да, вдобавок на