Гипотеза любви - Али Хейзелвуд

И все же ее влагалище по-прежнему было слишком узким.

— Ой.

Было не то чтобы больно, но еще чуть-чуть, и стало бы чересчур. Определенно не гладко. И все же это ощущение — то, как он касается каждой клетки ее тела, — таило в себе обещание.

— Ты такой большой.

Он застонал ей в шею. Все ее тело вибрировало от напряжения.

— Ты сможешь принять меня.

— Я смогу, — сказала она пронзительным голосом, и на середине второго слова у нее перехватило дыхание. В конце концов, женщины рожают. Вот только он еще не вошел. Даже наполовину. А в ней просто больше не было места.

Оливия посмотрела на него снизу вверх. Его глаза были закрыты, темными полумесяцами выделяясь на коже, он сжал зубы.

— Что, если он слишком большой?

Адам склонился к ее уху.

— Тогда. — Он попытался толкнуться глубже и, возможно, сделал это слишком сильно, но ощущения были прекрасны. — Тогда я буду продолжать вот так.

Она зажмурилась, когда он ткнулся в то место, которое заставляло ее стонать.

— Боже, Оливия.

Все ее тело пульсировало.

— Я должна что-нибудь…

— Просто. — Он поцеловал ее в ключицу. К этому моменту их дыхание в тишине комнаты стало громким и прерывистым. — Помолчи минутку. Чтобы я не кончил прямо сейчас.

Оливия опустила бедра, и он снова ткнулся в то место. От этого бедра у нее задрожали, и она попыталась раздвинуть их шире. Пригласить его внутрь.

— Может, стоит…

— Стоит?

Она кивнула. К этому моменту они оба были слишком не в себе, чтобы целоваться как-то осмысленно, но, когда его губы коснулись ее губ, они были горячими и мягкими.

— Да.

— Внутрь?

— Если…

Его рука поднялась и схватила Оливию под коленом. Ей никогда бы не пришло в голову так повернуть ногу. Он крепко держал ее открытой.

— Если хочешь.

— Ты настолько идеальная, что я схожу с ума.

Ее сердцевина открылась ему внезапно. Она взяла и затянула его, пока он не достиг дна. Он вошел так глубоко и растянул ее настолько, что она должна была бы просто сломаться, но вместо этого почувствовала себя наполненной, запечатанной, безупречной.

Они оба выдохнули. Оливия подняла руку и дрожащей ладонью обхватила потный затылок Адама.

— Привет. — Она улыбнулась ему.

Он улыбнулся в ответ, совсем чуть-чуть.

— Привет.

Его глаза были матовыми, словно витражное стекло. Он двигался внутри нее всего лишь намеками на толчки, и это заставляло все ее тело сжиматься вокруг него, пока она не почувствовала, как его член дернулся и запульсировал в ней, как барабан. Ее голова упала на подушку, и кто-то стонал что-то гортанное, не в силах это контролировать.

Затем Адам вышел, снова вошел, и они аннулировали правило «без секса». В течение нескольких секунд его толчки превратились из пробных, исследовательских в быстрые, всепоглощающие. Его рука скользнула к ее пояснице, поднимая ее к себе, пока он входил и выходил, входил и выходил и снова входил, двигаясь внутри нее, лаская изнутри, заставляя наслаждение вибрирующей волной подниматься вверх по позвоночнику.

— Так хорошо? — спросил он у ее уха, но вряд ли сумел бы остановиться.

Оливия не смогла ответить. Разве что резким, прерывистым дыханием, тем, как отчаянно пальцы вцепились в простыню. Напряжение внутри нее снова усилилось, стало большим, всеобъемлющим.

— Ты должна сказать, если тебе не нравится, — прохрипел он, — то, что я делаю.

Он был нетерпеливый, немного неуклюжий, терял контроль и выскальзывал из нее, вновь направляя член внутрь, не в силах сосредоточиться, но и ее тоже затопило наслаждение, ошеломляющее удовольствие, ощущение того, как плавно он входил и выходил. Насколько это было правильно.

— Я…

— Оливия, ты должна… — Он остановился со стоном, потому что она приподняла бедра и сжалась вокруг него. Сжимая сильнее, затягивая глубже.

— Мне нравится. — Она потянулась рукой, чтобы запустить пальцы в его волосы. Чтобы поймать его взгляд, убедиться, что он слушает, когда она скажет: — Мне очень нравится, Адам.

Его самообладание улетучилось. Он издал гортанный звук, содрогнулся, он раскачивался все сильнее и бормотал всякую чушь, уткнувшись в ее кожу: как она совершенна, как прекрасна, как долго он хотел этого, как он никогда, никогда не отпустит ее. Оливия почувствовала, как взлетает его оргазм — ослепляющее, обжигающее наслаждение. Он задрожал на ней.

Она улыбнулась. И когда новая волна дрожи пробежала по ее спине, она укусила Адама за плечо и, не сопротивляясь, кончила под ним.

Глава 17

Гипотеза: когда я решу, что достигла дна, снизу постучат. Вероятно, это будет Том Бентон.

После первого раза Оливия задремала, и ей снились странные, бессмысленные сны. Суши в форме пауков. Первый снегопад в Торонто в ее последний год с матерью. Ямочки у Адама на щеках. Ухмылка Тома Бентона, когда он выплюнул: «Слезливая история». Снова Адам, на этот раз серьезный, произносит ее имя в своей неповторимой манере.

Затем она почувствовала, что прогнулся матрас, и услышала, как что-то ставят на тумбочку. Она медленно заморгала, просыпаясь и с удивлением глядя на незнакомую, тускло освещенную комнату. Адам сидел на краю кровати, заправляя ей за ухо прядь волос.

— Привет. — Она улыбнулась.

Оливия потянулась рукой, чтобы коснуться его бедра через брюки, которые он так и не снял до конца. Он был все еще горячим, все еще твердым. Все еще был рядом.

— Я долго спала?

— Нет. Примерно полчаса.

— Хм. — Она слегка потянулась, закинув руки за голову, и заметила стакан с водой на прикроватном столике. — Это для меня?

Он кивнул, протянул ей стакан, и она оперлась на локоть, благодарно улыбаясь. Она заметила, что его взгляд задержался на ее груди, все еще нежной и возбужденной от его губ, а затем он посмотрел на свои ладони.

Ой. Может быть, теперь, когда у них был секс, хороший секс, как показалось Оливии, потрясающий секс, — но кто знал, как его оценивал Адам, — ему нужно побыть одному. Может, он хочет наконец забрать свою подушку.

Она вернула пустой стакан на тумбочку и села.

— Пойду на свою кровать.

Он затряс головой с такой силой, будто категорически не хотел, чтобы она уходила — никогда, никуда. Его свободная рука крепко обхватила ее за талию, словно пытаясь привязать к себе.

Оливия не возражала.

— Ты уверен? Подозреваю, что я из тех, кто одеяло забирает себе.

— Все в порядке. Мне не бывает холодно. — Он убрал с ее лба прядь волос. — И говорят, я храплю. Есть свидетели.

Она ахнула в притворном возмущении.

— Кто посмел? Скажи мне, кто это говорит, и я лично отомщу за тебя. — Она взвизгнула, когда он прижал ледяной стакан к ее шее, а затем расхохоталась, подтянула колени к груди и попыталась увернуться от него. — Извини! Ты не храпишь! Ты спишь как прекрасный принц!

— Так-то лучше.

Он милостиво поставил стакан обратно на тумбочку, но Оливия по-прежнему лежала с покрасневшими щеками, свернувшись калачиком и тяжело дыша после борьбы. Он улыбался. У него на щеках были ямочки. Так же он улыбался ей в шею, та же улыбка щекотала ее кожу и заставляла смеяться.

— Кстати, извини за носки. — Она поморщилась. — Я знаю, это спорная тема.

Адам опустил взгляд на радужный трикотаж, обтягивающий ее икры.

— Носки — спорная тема?

— Не носки как таковые. А вопрос, снимать ли их во время секса.

— Правда?

— Чистая правда. По крайней мере, так написано в журнале «Космополитен», которым мы бьем тараканов.

Он пожал плечами как человек, который в своей жизни читал только «Медицинский журнал Новой Англии» и, возможно, «Вестник толкателей пикапов».

— Почему это кого-то волнует?

— Может, потому, что у партнера могут быть чудовищные, безобразные пальцы на ногах, а ты не будешь об этом знать?

— А у тебя безобразные пальцы?

— Поистине гротескные. Меня надо показывать на ярмарках. Мои пальцы несовместимы с сексом. По сути, встроенный контрацептив.

Адам вздохнул, но ей явно удалось его развеселить. Он изо всех