Русофобия - Елена Владарчук

оправдания. Он даже смотрит на меня как на тупицу, наверняка не понимая, почему такую идиотку отправили ловить американского маньяка. Генерал-лейтенант помолчал несколько секунд, что-то обдумывая, а потом поднялся со стула и направился к выходу.

– Что со мной будет?! – Крикнула я ему вслед.

– Скоро вы об этом узнаете, – дверь за ним закрылась, а я осталась наедине со своим отражением в зеркале, которое смотрело на меня также осуждающе, как и Певцов пару минут назад.

Улица Большая Лубянка

18.02

Минут через десять после того, как генерал-лейтенант Певцов ушёл, меня вывели из допросной и отправили в камеру. Думаю, её можно так называть, хотя в этой комнате и не было решёток.

К одной стене была прикреплена узкая железная лежанка с тонким матрасом, у другой, напротив двери находилась раковина с краном, из которого текла только холодная вода, рядом находилось дурно пахнущее приспособление, которое я про себя окрестила «уборной». Всё это я исследовала за те часы, что провела в этой комнате.

Представив, что останусь здесь навсегда, я окунулась в волну удушающей паники и начала колотить в железную дверь, требуя немедленно меня выпустить. Ни к какому результату это не привело, только отбила себе руки и ноги. Что же делать? Я была готова идти на любое сотрудничество, я бы выдала все тайные секреты американцев, если бы только их знала.

Спустя какое-то время я смирилась со своим положением и даже присела на лежанку, которая в первые минуты вызывала у меня исключительно чувство отвращения. Потом я проверила кран и даже напилась воды, поскольку очень хотелось пить. А потом всё-таки воспользовалась «уборной». После чего терять мне уже было нечего, и я, разувшись, легла на койку, решив, что наличие или отсутствие на ней вшей уже не сыграет особой роли.

Спустя ещё несколько часов я перестала чувствовать специфический запах этой комнаты, этой постели и сама не заметила, как уснула. Правду говорят, что человек ко всему привыкает. Значит, можно привыкнуть и к жизни в тюрьме, это было последнее, о чём я подумала, прежде чем погрузиться в глубокий сон.

Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо и повторял:

– Просыпайтесь, просыпайтесь.

Рядом с койкой стоял молодой человек в полицейской форме и пытался меня разбудить.

– Вы свободны, вы можете идти, – втолковывал мне он, а я всё никак не могла осознать, что меня отпускают, и что мне всё-таки не придётся привыкать ко многим годам жизни в этом беспросветном мраке.

Мне вернули сумочку и всё её содержимое. Перед тем, как забрать свои вещи, предложили свериться с описью и, если всё сходится, расписаться, что ничего не потерялось. Надо же, какой сервис.

Поскольку наличности на такси у меня не хватало, я решила отправиться домой на метро. Идти тут недалеко, а я соскучилась по нашей столице. На улице было душно. Москва шумела и спешила, мой родной город всегда жил в сумасшедшем ритме. Теперь, когда полицейские меня отпустили, я, наконец, почувствовала, что вернулась. Русская речь проходящих мимо меня людей, знакомые с детства улицы. Я по-настоящему вернулась домой.

Улица Привольная

19.35

В квартире было тихо и пусто. Почему-то вспомнилась наша совместная жизнь со Славиком, как я готовила ему ужины и ждала с работы. Причём совещания на кафедре длились всё дольше и дольше, и возвращался он зачастую уже за полночь. Но я не буду думать об этом сегодня, потому что я проголодалась, устала и вообще была выжата как лимон. Я попыталась решить, что проще: сбегать за едой в ближайший супермаркет или заказать пиццу. В первом случае я быстрее получала еду, во втором – не надо было никуда идти, поэтому он был предпочтительнее для моего утомлённого организма.

В этот момент раздался звонок в дверь. Я посмотрела на часы, даже не знаю почему. Ведь время сейчас не имело никакого значения, я всё равно никого не ждала. Я посмотрела в глазок, за дверью стоял Константин Петрович. На меня накатило облегчение, только сейчас я поняла, что вся сжалась в ожидании его. Но Русофоба за дверью никак не могло быть, он остался там, в Нью-Йорке, на дне Атлантического океана, если его не сожрали акулы или кто у них там водится.

– Заходите, – я открыла дверь и посторонилась. Ефимцев поднял с пола какую-то коробку и прошёл в квартиру. Коробка шевелилась в его руках и попискивала.

– Вы привезли их, – я вытащила Роя и Рэя и прижала их к лицу. Имена для них я придумала ещё в Нью-Йорке. Щенки вырывались изо всех сил, не желая сидеть на руках. Но как только я их отпустила, на ламинате тут же появилась лужа, следом за ней вторая.

– Слава богу, теперь это твоя забота, – Константин Петрович смотрел на собачью деятельность с явным облегчением. Я бросилась в ванную за тряпкой. Щенки изучали свой новый дом, оставляя за собой мокрые следы.

– Лиля, надо поговорить, – голос Ефимцева был серьёзным, и я решила, что собаки могут и без меня познакомиться с квартирой, а лужи никуда не денутся.

– Хотите чаю? – Я усадила начальника за стол и, дождавшись его кивка, поставила чайник на плиту, достала чашки и заварку. Сахар закончился ещё перед отъездом. Неужели теперь я всё буду делить на «до» и «после Америки»? Не буду думать об этом сейчас.

Я села напротив Константина Петровича. Выражение его лица мне не нравилось, оно было виноватым. К тому же он никак не решался начать разговор.

– Как себя чувствует Катя? – Спросила я, когда молчание уже начало затягиваться.

– Спасибо, ей лучше, – Ефимцев отводил глаза, и это начинало меня раздражать.

Закипел чайник, и я отвлеклась на заваривание чая. В этот момент Петрович решился.

– Ты пока не выходи на работу.

– Почему? – Я повернулась, пытаясь поймать выражение его глаз, но он смотрел на свои сложенные в замок пальцы.

– Возьми недельку отпуска, приди в себя, с собаками все вопросы утряси.

– Вы хотите меня уволить?

– Нет, что ты! – Константин Петрович, наконец, посмотрел на меня. Он действительно не хотел, но он сейчас ничего не решал, это было не в его компетенции. Ефимцев мог только надеяться на удачный исход, и я тоже. – Через несколько дней, думаю, там всё успокоится, и я тебя вызову.

– Отличный план, – усмехнулась я.

– Я защищаю тебя, как могу, – обиделся Петрович.

– Извините.

– Не надо было тебя посылать туда, я ведь знал, что ты не готова. – Пытался каяться Ефимцев.

– Да что уж теперь сокрушаться, всё уже произошло, и назад не отмотаешь.