Русофобия - Елена Владарчук

в инвалидном кресле, была бледна сверх меры, с тёмными кругами вокруг глаз, рядом с ней стоял мобильный штатив для капельницы, соединённой с её веной.

– Как я рада, что ты жива! – Я подошла к ней, опустилась на колени и обняла, стараясь быть осторожной. Глядя на ссадины на её лице, я вспоминала то заброшенное здание и безжалостного убийцу, орудующего металлическим прутом.

– Я тоже рада, что ты жива! – бывшая шпионка улыбалась.

И я вдруг поняла, что весь ужас последних дней наконец-то закончился. Я лечу домой, и теперь всё точно будет хорошо. Русофоб погиб. Даже, если раны, нанесённые мной и не оказались смертельными, он наверняка утонул. Там было несколько метров глубины, он потерял много крови. Маньяка больше нет. Мы можем больше не бояться.

– Теперь всё будет хорошо, – сказала я Кате, совершенно убеждённая в правдивости своих слов.

22 августа

Москва, аэропорт Шереметьево

6.25 утра (по московскому времени)

Путь домой занял намного меньше времени, потому что я проспала почти всю дорогу. Если бы ещё несколько дней мне кто-нибудь сказал, что я смогу спать в самолёте, я бы рассмеялась ему в лицо.

Утренняя Москва была прекрасна и с высоты птичьего полёта, и когда мы, наконец, приземлились. И даже пахла Москва иначе, чем Нью-Йорк, хотя оба города были мегаполисами. Наверное, запах родины всегда слаще и приятнее.

Я первая спустилась по трапу. Кате нужна была помощь, и Константин Петрович остался с ней. Внизу нас уже ждали. Не знаю, как я поняла, что эта группа мужчин в костюмах находится здесь именно по наши души. То ли один из них, не выдержав, сделал движение мне навстречу, то ли за две недели детективной работы у меня выработалось некое чутьё. Но, едва увидев их, я поняла, что у нас с Катей вовсе не будет всё хорошо. Даже скорее будет плохо.

Я оглядела по сторонам, инстинктивно отыскивая пути для побега. Но не нашла.

– Лилия Александровна Берегова, вы арестованы по обвинению в государственной измене. – Первый из группы подошёл ко мне и теперь ошарашил этим заявлением.

– Что?! – Я была не в состоянии осознать только что полученную информацию, поэтому тупо уставилась на него.

– Прошу проследовать со мной, – он забрал мою сумочку и подтолкнул меня к стоявшей неподалёку машине.

Я обернулась. Катино кресло уже спустили на землю, с ней разговаривал другой мужчина в костюме, мало отличимый от первого. Ефимцев растерянно моргал и переводил взгляд с меня на Катю и обратно.

– Константин Петрович! – Выкрикнула я, когда костюм уже начал усаживать меня в автомобиль. – Позаботьтесь о щенках!

Ефимцев кивнул, и тяжёлая дверь с тонированным стеклом отрезала меня от счастливого возвращения на родину.

Москва, улица Большая Лубянка

8.27

Я снова сидела в допросной и ждала. Эта комната не слишком отличалась от американской, разве что была пообтрёпаннее. Из обстановки также присутствовал стол, два стула по обе стороны от него и большое зеркало почти во всю стену. Исходя из собственного опыта, я уже знала, что за зеркальным стеклом кто-то есть, и он или они сейчас рассматривают меня, наблюдая за моими реакциями.

Я решила не давать им повода ещё в чём-то меня заподозрить, поэтому спокойно сидела, рассматривая свои ногти, которые, кстати, сильно нуждались в маникюре. Раньше я бы теребила обручальное кольцо, была у меня такая привычка. А теперь руки особо нечем было занять, и это заставляло меня нервничать. Наверное, именно на такую реакцию и рассчитано столь долгое ожидание опроса. Чтобы я, как только откроется дверь, немедленно бросилась каяться и призналась во всех грехах. Вот только грехов за мной не было. По крайней мере, таких, за которые обвиняют в государственной измене и сажают в тюрьму человека, выполнившего доверенное ему непростое задание. Причём выполнившего с риском для собственной жизни.

Наконец, дверь открылась, и вошёл человек, который присутствовал в кабинете номер сто три на секретном совещании, после которого меня отправили в Нью-Йорк. У него фамилия как-то связана с пением. Птицын? Щеглов? Нет, что-то другое.

– Генерал-лейтенант Певцов, – представился он, опускаясь на второй стул. Точно, Певцов, а не Птицын.

– Чему вы улыбаетесь, Лилия Александровна? – Не одобрил он моего смешка, связанного с угадыванием его фамилии. – Ваше положение весьма и весьма серьёзно. И отправитесь вы отсюда прямиком в тюрьму или домой, зависит исключительно от результата нашей беседы. Поэтому я вам рекомендую сосредоточиться и правдиво ответить на мои вопросы. Вы меня поняли?

Я кивнула. Мозг уцепился за фразу «в тюрьму или домой», это значит, что для меня ещё не всё потеряно, и есть шанс вернуться к своей нормальной жизни. Поскольку Певцов не удовлетворился кивком и всё ещё смотрел на меня, ожидая ответа, я сказала:

– Я поняла вас.

– Лилия Александровна, нам стало известно, что вы передали американцам информацию о внедрённом российском агенте Екатерине Ефимцевой…

– Катя – дочь Ефимцева? – Перебила я его.

– Лилия Александровна, – невозмутимо продолжил он, – вопросы здесь задаю я, вы отвечаете. Если вы не поняли вопрос, я повторю.

Сколько ж терпения у этой сволочи в красивой форме. Хотя, я подумала, что если мне не нравится вежливость, то меня могут допрашивать и в другой, более присущей нашим спецслужбам форме.

– Простите, я просто не знала, что Катя – дочь Константина Петровича. – Я покаянно склонила голову и задумалась, как мне объяснить ситуацию с выдачей государственной тайны тактическому противнику так, чтобы меня всё-таки не посадили в тюрьму.

– Лилия Александровна, я жду ответа.

Я подняла на него глаза и поняла, что это последний шанс всё объяснить, потому что Певцов начал терять терпение.

– Это произошло случайно, – быстро ответила я, не давая себе времени передумать говорить правду и сочинить какую-нибудь правдоподобную байку, на которой я наверняка попадусь. – Правда, это было случайно. Я не хотела выдавать Катю. То есть внедрённого российского агента Екатерину Ефимцеву. Просто, когда я рассказывала Майклу… То есть агенту Фэйссоберу. Агенту ФБР. Федерального бюро расследований Америки. Он сказал, что я могу рассказать, когда буду готова. Я подумала, что уже готова, но, наверное, я ошиблась. Я вообще не была готова. А ещё переживала за Катю, ведь Русофоб так жестоко избил её, а она спасла меня. При этом я не подумала и назвала её русское имя. А дальше американцы додумали и поняли всё сами. А я уже ничего не могла изменить. Мне очень жаль, что я вас подвела.

Если начинала я бодро, то под конец уже мямлила, и сама понимая, как жалко и глупо со стороны звучат мои