Вольер - Алла Дымовская

Луна! Вот что было главным! Луна! Неприкаянная небесная бродяга – исключительно для него, для поэта! Для всех прочих – природный спутник земли. Очень малая планета, по мнению большинства, ученому человеку единственно годная для перевалочной астробазы (вроде как отдых на пути к дальним лунам и землям), ну и кто‑то там наблюдает за чем‑то для «чистоты опыта». Больше Тим ничего про ТУ луну не знал. И знать, по чести говоря, пока не хотел. Ему нужна была другая – свободная баловница, подруга его одиноких прогулок и вечеров. Та, которая смотрела с ухмылкой, когда доброй, а когда капризной, с головокружительной, словно рисованной высоты на темную землю. Та, которая сияла огнями и была жива до поры, когда хотя бы одно‑единственное одушевленное существо считало ее таковой. С этой, другой луной, можно было говорить и можно было ждать ответ. Ступить неуверенной, дрожащей ногой на ее молочно‑сияющую поверхность – разве не мечта, которой дают право родиться? Пускай, как обронил однажды мимоходом Лютновский, не осталось на ней самого крохотного, голого пятнышка – сплошь застроена для человеческих целей. Какие‑то дремуче‑загадочные «дромы» и «копители энергий». Пускай. Всё равно бродяга была, есть и пребудет его подругой, хотя и не считал себя Тим никогда равным ей. Но вот может теперь навестить. Как это ему покажется?

А ничего хорошего! Напомнил себе на всякий случай Тим. Он уж знал – к луне запросто в «квантокомбе» не полетишь. И не запросто, без «квантокомба», тоже. Если ты, конечно, не однотактный грузовой челнок. Эта такая штука, что управляется сама без помощи человека, но и не «серв», потому что только одно умеет – добраться куда прикажут, там ей и каюк. На луну же обычно земные люди попадают через Коридор. Простое это имя, будто бы собственное, пугало Тима до колик в животе. Не само имя, конечно, но то, что под ним подразумевалось.

Он уже множество раз слышал о психокинетике – Виндекс ему все уши прожужжал. Тренировался по какой‑то новой «кспериметальной системе», то есть до него никто еще так не делал. Но непосредственно о психокинетике у Тима было впечатление смутное. Вроде бы без этой самой кинетики радетелям жизнь не в жизнь. И вроде бы именно жизнь благодаря ей продлевается ой‑ой‑ой на сколько зим! Пять раз по сто и это, говорят, не предел. Пять раз по сто – страшно и подумать! В поселке «Яблочный чиж» никто столько не протянул – это Тим и навскидку сказать мог, без всякого счета. Тем более в поселке никто счет годам сроду не вел. Кому оно там нужно?

Так вот, опять об этой самой кинетике. Когда ею пользуются на деле, называется – погружение. Видал он однажды, когда кулинар Лютновский показывал всем желающим свою «систему» – сидит себе в плавучем кресле человек, будто бы дремлет в покое. Ан‑нет! Ничегошеньки подобного. Это он в глубь себя зрит и направляет силы и соки телесные в какую угодно сторону. Тело от того в здоровье живет долго, если, само собой, тебе ненароком на башку метеорит не грохнется, тут уж без «колдуна» и радетелю не обойтись. Метеорит – значит, блудный камень с небес, откуда и зачем берется, Тим пока не выяснил. Но не в том суть. Главное, без навыков психокинетики, пусть и начальных, ни за что с тем Коридором не управиться.

Уже на второй день знакомства с «польским паничем» и прочими его приятелями, Тим, дабы не попасть впросак, тишком заглянул в библиотеку. С Медианом даже пререкаться не стал – сказал, на его усмотрение наилегчайший учебный лист, как смешную эту кинетику одолеть. Думал, ерунда, дело плевое, если каждый здесь способен, то и он, Тим, не хуже. Вышло по‑иному и вовсе не смешно. Ерунда оказалась сложнейшей «наукой». Битый час корпел он над вступительной страницей, не продвинулся ни на шаг, оттого, что ни черта не понял. С досады и копировать не захотел, отдал Медиану, лишь посетовал на прощание, мол, подсунул ему нарочно не то. Хотя какое там «не то»! Разве «серв» виноват? Ему чего велят, то он исполнить должен. Это тебе не «домовой», который за тебя думает, хотя порой и плохо. Медиан тогда пробубнил обиженно: «Короткий ум не должен вить длинной веревки». Это вроде как, не умеешь – не берись, толком выучись сперва. Тим отложил немного на потом. Сам понимал – рано ему. Запомнил лишь первейшее упражнение на кон‑трецир… кон‑цетрир… – ованное, в общем, дыхание, повторял по утрам. Пока получалось не так чтобы слишком. Однако нынче у Тима не было другого выхода, как наскоро прочитать ИНСТРУКЦИЮ про Коридор. Не осилит – по всему видать, накроют его с разоблачением. Радетелям что Коридор, что погружение – детская забава. Ему, стало быть, должно тоже. Ох, свет ты мой! Хорошо бы поэтам в этом смысле поблажку! Да куда там! Напротив, поэт есть символ веры, как сообщил ему с радостным благодушием давеча художественный человек Сомов – то бишь впереди всех идти обязан и в знании, и в деле. Уж если Ивар Легардович чего сказал, так оно и есть.

Беда в том, что назавтра или, скорее, уже сегодня – день воскресный. Значит, библиотека с ночи закрыта до утра понедельника. Санитарный перерыв – попросту уборка. Такой здесь порядок. И вообще, по седьмым дням недели отдыхать положено. Не все соблюдают, хотя «режим полезен для тела и духа». Но следуют ему добровольно, оттого многие продолжают свои занятия и по выходным. Да только вот «публичные чреждения», к примеру, библиотека, затворены наглухо, чтоб ретивые не шастали, а гуляли здоровым образом по тем же садам. Оттого книжек нипочем не добыть.

Хоть песни у порога пой! Медиан все одно не откроет. Еще и по шее даст, кто его знает? Правда, последнее вряд ли. Тим наскоро соображал: чего делать‑то? Ага, вдруг у дворового «серва» в его родной (теперь уж и родной?) «Кяхте» сыщется какое ни на есть руководство? Нашел ведь железный служака по правилам пользования «видовым экраном», когда Тим со смущением об этом попросил. Все равно никак иначе не получится. На примирительном сем решении до времени успокоился. Ночь сидеть за «наукой» – чего‑то высидит? В котором часу хоть лететь?

– В котором часу лететь? – спросил он на всякий случай у Лизеру.

– Как, пр‑ростите, вы сказали? – взглянул на него расширившимися от недоумения смоляными глазищами Бен‑Амин‑Джан.

Значит, неподходяще брякнул. Ну, конечно, по Коридору не летают, а переходят. На выручку, хвала судьбе, поспешила кукольная красавица Нинель. Передернула этак плечиком – она… м‑м‑м, это самое, кокетка! Спасибо на добром слове. А слово ее и впрямь было спасательное и доброе.

– Вы не обращайте внимания, господин Лизеру. Нашего дорогого поэта порой нелегко понять. У него оригинальная манера выражаться – архаичная стилизация мысли. Но вы привыкнете со временем и даже, возможно, получите удовольствие.