Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

о его собственном любовном голоде, – больше ни о чем другом. – «Вот ты и добрался до сути», – сказал себе Михаил. Да, голод уже был и с каждым днем усугублялся. А ведь это было только начало похода, в котором у него даже теоретически не было ни единого шанса встретить и найти себе согласную на сближение сексуальную партнершу. Михаил даже рассмеялся вслух, представив себе безнадежную глупость такого рода воображений – не настолько же он, в самом деле, свихнулся, чтобы этого не понимать? Черноволосая Галя и светлая шатенка Ира, обе – обладательницы хороших рельефных фигур – явились ему соблазнительными фантомами, чтобы лишний раз напомнить – ничего тебе здесь обломиться не может – ничего, раз ты имел неосторожность, глупость или все равно что еще отправиться сюда один. По законам жанра ему предстояло на своем театре туристских действий играть спектакль одного актера – ОДНОГО, и поэтому лучше всего было считать, что образы встреченных дам уже ускользнули и испарились. Даже физически их разделял не просто один переход, а пребывание в разных мирах, с разным числом измерений, причем в его мире одной координатой полноценности было меньше, чем у них.

Утром, еще не вылезая из палатки, Михаил сделал записи в свой дневник, описав пройденный путь и неожиданную встречу с туристской компанией, которая было обогнала его, да так некстати застряла из-за поломки. О женщинах и впечатлениях от них он тоже написал. Они были к нему добры, а это никогда не забывалось. Особенно когда любая встреча – редкость.

Михаил, наконец, выбрался наружу и сразу поглядел на небо. Оно нахмурилось, облака заполнили весь небосвод. Стало ясно, что хорошей погоде приходит конец. Михаил решил, что надо использовать последние часы без дождя для сплава и постараться возможно больше пройти. Через три с половиной часа после пробуждения он оттолкнулся веслом от берега. Для него это был рекорд. Он отмахал по Реке двадцать восемь шивер, а дождя еще не было. Характер русла и всего ущелья не изменился. Это по-прежнему был суровый каньон, ведущий на север с небольшими отклонениями то к западу, то к востоку, уклоны не уменьшались, а водность постепенно росла. Проскакивая мимо камней, он все сильней воспринимал нутром оглушающий грохот сталкивающихся за ними струй, резко выделяющийся даже на фоне общего мощного шума воды в шиверах. Река становилась все неспокойней, словно нервничая перед обещающим начаться дождевым паводком, и это беспокойство не могло не передаться Михаилу. Места, удобные для причаливания, тем более – удобные для бивака, встречались, как и прежде, редко, и он даже подумал, будут ли они скоро встречаться вообще. Зверье на берегах совсем не показывалось. Сохатые, наверно, обитали в более уютных и кормных для них боковых падях или где-нибудь на верховых марях. Кабарожки – совсем маленькие, чуть крупнее большого зайца оленчики – либо прятались где-то в зарослях, либо застывали в неподвижности на фоне скал. Медведи и вовсе не любили выставляться на показ среди бела дня, гон у них закончился, и теперь кавалеры могли спокойно отдыхать и отъедаться после своих брачных хлопот и трудов. Гнус несколько активизировался в предвкушении дождя, но над холодной рекой оставался почти незаметен – пробовали взять свое только те кровососы, которые еще со стоянки ехали внутри байдарки вместе с ним.

Ведя счет шиверам, Михаил не позволял себе слишком радоваться тому, что их число монотонно растет, поскольку впереди были еще сотни других шивер и порогов. Главное было – не влететь по глупости и самонадеянности в какой-нибудь сложный переплет. На поворотах Михаил, как обычно, старался придерживаться внутреннего – выпуклого берега, потому что тот всегда был менее крутым, и к нему не могло прижать лодку против воли гребца. Но гарантировать от неожиданностей это все равно не могло, тем более, что просматривать с берега каждый участок реки за поворотом было непозволительной роскошью, равно как и несусветной потерей времени. Тем более важно было во-время догадаться, когда предварительный просмотр необходим, а вот в этом несложно было и ошибиться. Но пока что чутье поведения воды и интуиция не подводили его.

Пять шивер спустя Михаил начал высматривать себе место для бивака. Пока еще был шанс поставить палатку до начала дождя. Подходящее место открылось за ближайшим поворотом вправо. Проскочив короткую шиверу, он успел подгрести к склону, под которым еще виднелся остаток галечного пляжа. С боков его невысокими, но внушительными бастионами стояли две скалы.

Михаил быстро разгрузил байдарку и сразу вслед за вещами отнес ее наверх к найденной метрах в двенадцати над водой маленькой площадке. Лишь слегка рассупонившись, но не снимая с себя гидрокостюмной рубахи, он поставил палатку, и сразу накрыл ее полиэтиленовой пленкой, которую закрепил струбцинками по коньку и углам тента. Когда Михаил не успевал накрыть свой дом до начала дождя, у него портилось настроение. Но сегодня он успел не только подготовить защиту своего жилья от хлябей небесных, но и разжечь костер. Дождь, сперва не очень сильный, расходился все больше, и Михаил, покуда варилась каша и кипятился чай, вынужден был снова надеть на голову капюшон гидрокостюмной рубахи. Стоя снаружи, он накачал помпой расстеленный внутри палатки матрац и сразу залез внутрь палатки с котелками, чтобы поесть без помех. Там он стянул с себя «гидру» и сложил ее у порога. Одежда под резиной здорово отсырела, но все же это было лучше, чем промокать без защиты от брызг и дождя. Досада от сознания, что легкая жизнь при хорошей погоде кончилась – и возможно, надолго – отступила перед ощущением сухости и уюта в своем жилье. Шум дождя, непрерывное дробление струй над головой создавало звуковую атмосферу, резко контрастирующую с как будто совсем невозможным под тонким – тоньше миллиметра – слоем ткани и пленки уютом и сухостью внутри. Эта музыка должна была скоро надоесть, однако пока еще все-таки оттеняла радость пребывания в убежище во время буйства стихии, радовала и согревала душу. Михаил подумал, где могли оказаться встреченные туристы после начала дождя, и каково им теперь, но ничего хорошего представить себе не сумел. Им требовалось найти место сразу для трех палаток, что само по себе было непросто. Дождь же в большой компании всегда вносит дополнительное напряжение между людьми, испытывающими гнет от усталости и мокрого холода, усугубляющегося недовольством действиями партнеров на переходе и на биваке, а еще и своим дежурством под дождем, когда другие отдыхают. В такой атмосфере достаточно искры, чтобы все воспламенилось. Только в очень схоженных компаниях волевых людей каждый вполне понимает, что другим не легче, чем ему, и готов помочь спутнику, которому почему-либо действительно хуже, чем всем. Такое бывает при готовности походного коллектива к преодолению любых трудностей того маршрута, который они выбрали сообща. Сегодняшняя компания выглядела не столь подготовленной к ним. Так что вряд ли сейчас там было приятно и спокойно. То ли дело в одиночном походе. Не на кого злиться, не на ком срывать зло кроме себя, а себя задевать, как другого, все-таки поостережешься. Хотя ругнуть себя, конечно, можно. Притом любыми словами, какими только захочешь, сознавая, что раз их получаешь, значит, заслужил. А еще некого ждать, некого погонять, кроме себя. Недостатков же в одиночном хождении очень немного – некому тебе помочь или подстраховать, стало быть, опасней. И некому со стороны зафиксировать на пленке твои подвиги, которыми, что ни говори, хотелось бы слегка – в меру скромности – похвалиться перед родными и знакомыми, которые жаждут как можно больше узнать от тебя дома.

Впрочем, об отсутствии доказательств собственной доблести для посторонних Михаил уже давно не жалел. Пережилось, осталось далеко позади. Все – таки годы, годы и годы…В их ходе в голове многое происходило, переосмыслялось. В результате умерялись претензии, становились более объективными оценки не только чужих поступков, но и своих собственных. А еще с годами делалось все более и более определенным понимание собственной неподготовленности к той жизни, которую условно можно было бы назвать неземной и даже вечной. Уже недолго осталось ждать того момента, когда хочешь – не хочешь, но придется пересечь последний рубеж, а Михаилу все еще было боязно и неприятно представлять себе это. Особенно стыдно было за себя, когда вспоминалось поведение простых крестьян недавнего прошлого, которые спокойно, серьезно, даже, пожалуй, с радостным ожиданием готовились к переходу в мир иной. Они не испытывали ни смятения, ни неприязни к своей смерти. Она им обещала верную встречу со Всевышним Создателем, благой Воле которого они искренне, по-детски, отдавались и покорялись. Они верили, что больших грехов за ними не водилось, а за имевшиеся просили прощения у Господа Бога через своего сельского батюшку