ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3) - Пантелеймон Кулиш

опасение неопытности и легкомыслия короля. бессознательный сотрудник

Хмельницкого в уничижении Польши,

.

20§

Ян Казимир, теперь, когда приближался последний момент войны, вдохновлялся

всё большею и большею „ревностью не по разуму*.

Е счастью для панов, Русин-католик Стефан Чернецкий начал уже входить в славу

знатока стратегии и тактики. В противность большинству вождей, он соглашался с

теми, которые советовали идти под Берестечко. Две недели уже твердил он королю и

сенаторам, что надобно воспользоваться отсутствием хана и ударить па Хмельницкого:

иначе—ожидание и бездействие ослабят бодрость духа в войске и усилят Козаков. На

гетманского любимца не обращали внимания; видели в нем только талантливого

теоретика и смельчака. Теперь же большая часть вождей смотрела на него, как на

вредного и опасного человека, который пользуется неопытностью короля,

предубежденного в его пользу. Его слушали нетерпеливо, его даже ненавидели, но всех

удерживало от резкости внимание, с каким генералы ГГршиемский, Мандель, Убальд

выслушивали его доводы.

Три дня боролся Чернецкий с противниками своего плана, и наконец движение под

Берестечко представилось большинству, как необходимость и как единственное

спасение войска и Речи Посполатоии. Аргументы Полякорусса Чернецкого отличались

тою простотой, с которой обыкновенно высказываются глубокия и многосложные

соображения таланта. Остаться под Сокалем значило—отдать Волынь и Полесье в

жертву неприятелю, значило—позволить ему подкрепить себя новыми массами

мужиков и соединиться правым крылом с лигвокозацким ополчением, от чего силы

противника возросли бы до полумиллиона. Под Сокалем не было удобного места для

полевой битвы. Окрестность была голодна и пустынна. Пришлось бы—или уходить,

или подвергнуться осаде, и в таком случае тысяч 15 поепрлитаков были бы—или

отрезаны, или истреблены, а король и Речь Посполитая, не имея никакой надежды на

спасение, зависели бы от благосклонности судьбы, или неприятеля. Напротив под

Берестечком было место, удобное для битвы. Оно представляло все шансы победы:

ибо, хотя бы неприятель был втрое и вчетверо многочисленнее, то не мог бы

развернуть всех своих сил. Паши для лошадей было достаточно. Река Стыр и болота

речки ИИресни защищали лагерь. В случае проигрыша, можно было спокойно

отступить, а еслибы неприятель, как были слухи, имел намерение отступать к Киеву и

протянуть войну, оттуда легко было в этом ему помешать.

Когда было наконец решено, что войско двинется к Берестечку, Чернецкий

выступил с другим, еще более смелым планом:

.

206

двинуться под Берестечко номонттом, то есть возы и челядь оставить под Сокалем.

; Чтобы понять, какое значение придавал Чернецкий своему плану, надобно знать,

что ото были за возы и вся обозная челядь вместе с её господами, но описанию самих

Поляков, Каждый даже не богатый шляхтич (убогие служили в надворных хоругвях)

брал из дому палатку, вооружение, военные снаряды и съеетыые припасы для себя, для

слуг и для лошадей в таком количестве, чтобы во время кампании не терпеть голода.

Сам он ехал на возу, „козакъ* *) его ехал на верховой лошади, а возница—на козлах.

Торных дорог, в те времена не было. Кони погрязали в топких местах, в песке или

же в размягченном дождями черноземе. Поэтому возы долженствовали быть малы и

легки на ходу. Колеса делались дома; ободья не отличались правильностью, а оси ие

всегда подмазывались. Во время похода поднималось такое скршиенье, как у Половцев,

о которых наш древний баян говорит: „Брилат телеги в иодунощи, рцы лебеди

росиущени*. На скрипучем возу утверждался высокий плетеный кош (по-татарски

кхош), и во всей постройке походной колесницы не было ни кусочка железа*

Самый убогий шляхтич, отправляясь на войну, брал с собой обыкновенно два воза,

три или четыре коня и .двоих слуг. Можно судить, сколько их брал богач, не

отказывавший себе в удобствах .походной жизни. Возили за собой паны полную кухню,

целую шив.ницу, удобные и нарядные шатры, дворовуЕО прислугу в составе

королевского двора, экипажи и дуговых парадных лошадей. Вельможи вступали в

лагерь целыми таборами, так что под ИИилявцама на 84.000 посполитаков было

200.000 слуг, а беглецы оставили на месте 160.000 возов. Под Береетечком не было уже

такой роскоши и щеголеватости, но зато в лагере находился король со двором, все

министры Речи Посполитой, 40.000 шляхты, более 20.000 лаковых и дворовых

жолнеров и 36.000 регулярного войска, которые также требовали значительного числа

возов. Очевидец насчиталъ

*) В настоящем случае штк у шляхтича был тем, чем у Козина был чура или джура

(джаур). Воюя местным обычаем, шляхтич о коза* чивален, а козак отатаривался в

смысле военного ремесла; но оба они учились атому ремеслу у азиатских номадов,

которые уничижили древний Киев и потрясли Краков. Здесь видно то сродство

шляхтича с козакои, которое объясняет, почему во главе козацких бунтов является

шляхта различных :вероисповеданий. Сродство козака с татарином не менее очевидно.

.

207

их полый л л иона под Сокалем, а потому было там не менее, полумиллиона слуг и

миллиона полутора лошадей: цифра невероятная, но она основывается на общем

убеждении, что в панском лагере возы надобно было считать не десятками, а сотнями

тысяч.

Эти возы были причиною, что шляхта, кочуя обозом удобно, не охотно перемепяла

место, и никоим образом не допускала над собой дисциплинарной строгости. Она и

здесь помнила, что шляхтич в городе равен воеводе, все равно как и козак помнил

везде, что он вольный козак, хоть и гнали его па бой сзади, все равно как и Татарин

знал, что хану повинуется Орда только в Крыму, и то пе всегда. Под Берестечко

сошлись па бой три вольницы: цивилизованная, полудикая и совсем дикая.

Столь огромный табор, и независимо от атавизма, именуемого шляхетскою

вольностью, делал невозможным всякое эпергическое движение, и так как, при такой

массе людей, лошадей и возов, нельзя было сохранить в походе порядка, то панскому

лагерю ежеминутно угрожала опасность, что нападение неприятеля, расположенного

невдалеке от Стыра, могло разорвать беспорядочную громадину на части. По этой-то

причине Чернецкий предлага л оставить возы и челядь в укрепленном лагере под

Сокалем, с некоторою частью пехоты и конницы для обороны и порядка, а с остальным

войском и необходимым багаѵкем двинуться под Берестечко комонникоы.

Большая часть вождей не хотела рисковать своею популярностью у всемогущей

шляхты и отказаться от походных удобств. Популярним и сибариты объявили

напрямик, что—или совсем не следовало двигаться с места, или двигаться в полном

составе. Но, так как этого мнения не поддержали они никаким аргументом, то король

объявил военной раде своей, что войско пойдет комонником, и с этим отпустил

гетманов и тех, которые умели противоречить, но не могли придумать ничего

убедительного. В другой, более ограниченной, раде было постановлено—в следующий

же день готовиться к походу; 15 мая, на рассвете, войско выступит одной дорогой, а

необходимые фургоны ц возы пойдут тремя дорогами. В два дня надеялись прийти под

Берестечко.

Лишь только этот приказ протрубили в лагере, шляхта бросилась в собственную

раду. Воеводства, земли и поветы собрались каждое в свой круг (коио), и выбрали

послов для генерального кбла. Генеральное коло отправило посольство к гетманам, и

так как не было недостатка в людях, умевших искать своих выгод под прикрытием

общественных интересов, то пущена была въ

208

.

ход мысль, что эти огромные толпы челяди, оставленные в лагере, могут поднять

бунт и, в отсутствие своих панов, разграбят их имущество, что поведет Речь

Посполитую к последней гибели.

Мысль эта послужила сигналом общего ропота. Предчувствуя грозящее отечеству

несчастье от рук и ног, которые голова и торс исключали из политического тела,

посполитаки отправили к королю послов; но король не допустил их к себе, и они

обратились к генералу Пршиемскому с мольбой от всей шляхты спасать отечество.

Пршиемский, в качестве полевого писаря, побежал к королю, бросился ему к ногам и

так настойчиво умолял его, что король испугался собственного решения. Отдан был

приказ готовиться к походу с возами.

Чтобы сохранить, однакож, какой-нибудь порядок в громадном передвижении,