ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3) - Пантелеймон Кулиш

прокормления войска,и велел протрубить, чтобы войско само себе добывало живность,

разре шив ему таким образом грабительство. Квартяки, челядь и даже подъезды

бросились опять, как под Сокалем, опустошать окрестности, изображая собою не

защиту края от козакотатарской орды, а

212

.

хищную и беспощадную орду королевскую. Грабеж и под Берестечком

оправдывался тем, что разоряют не ортодоксальных жителей, а схизматиков, на

которых двинулось носгюлитое рушение: оправдание, гибельное для будущиости

Поляков, как нации шляхетской, которую оставленная в невежестве чернь продолжала

уничтожат при всякой возможности, и на которую даже в наше время готова броситься

по первому велению сильного, как иа „Ляхову, що сховалась иид Австриякомъ". Но

жалкие жолнеры жалкого короля, подобно своим выродкам, козакам, не стеснялись в

набегах ни едишоверетвом, .ни едииоплеменностыо: у брацлавского каштеляна,

Стемиковского, находившагося тут же в лагере, королевский подъезд захватил 10.000

штук рогатого скота, а замок в Сшшухах лагерная челядь вместе с Немцами брала

приступом три дня и наконец одолела. В замке у Стемиковского сидели, без сомнения,

такие же Ляхи, каким был но рождению, или сделался по воспитанию и вере, он сам;

по эти Ляхи правили подзамчанами.русскими, и рогатый скот был захвачен в имении

Стемковекого не иначе, как с избиением и увечьем его русских подданных. Все это

причлось „безмозглымъ" к старому нашему с ними счету, начавшемуся при Ягаиле и

при его тесте., Людовике Венгерском, а проценты па проценты в предубеждениях

ничего не взвешивающей народной Немезиды росли с быстротой погибельной.

Польская историография, безотрадная в своей верности правде факта, равно как и в

софистическом самооправдании, изображает беспримерное развращение Шляхетского

Народа его развращенным правительством в следующих выражениях.

Подъезды отказались повиноваться; жолнер не хотел исполнять своих

обязанностей; в лагере с каждым днем беспорядки увеличивались, и никто не знал, что

делать (nikt nio wiedzial со robie)".

Вот какая вера, вот какая общественность, вот какая государственность (скажет

русский читатель) усиливались воепреобладать в Малороссии! Козаки, как беззаветные

руинникп, были еще большим злом; но яд, приподнесенный нам в виде созданной

римской политикой культуры, требовал антикультурного противоядия. Приняв

именуемой козатчнной и гетманщиной антидот, в ужасающей дозе, мы не совсемъ*'

выздоровели даже и ныне, но русское самосознание к нам возвращается, и русского

воссоединения „в духе и истине" мы чаем.

.

213

Небольшие подъезди и чити, висылаемые на добывание языков, приводили их

множество, но ничего верного нельзя било от них добиться. Вести, собранные в походе

Чернецким и Стемпковекиы, не имели важного значения. Оба доносили, что главная

козацкаа сила стоит йод Колодным, в миле от Збаража; что Хмельницкий замышляет

бороться выпосчивостыо и хочет заманить короля в голодшля области, которые теперь

опустошают огнем и мечем; что хан прибыл 21 числа на козацкия кочевья; что под

королевским обозом увивается множество козацкнх чат с целью добыть языка.,. Вестей

набралось много, но ничего в них положительного не было. Одни были уверены, что

Хмельницкий двигается в Украину, что будет все истреблять на своем пути, которым

будет преследовать его король. Других смущала мысль, что посполитое рушение

обратится в пичто. Если шляхта ие пойдет комонткож, то ленивым табором никогда нс

доберется до неприятеля. Если Хмельницкий удалится за Днепр, то вся кампания

кончится ничем: ибо посполитаиш должны будут вернуться домой, а войско без них

будет не в силах идти за Днепр. Были и такие, что ожидали с каждой минутой Татар в

лагере. Но здесь не было коноплянников, как йод Зборовым, где в убежище храбрецов

нашли даже брошенные знамена.

Уже первые два дня, проведенные в бездействии под Берестечком, угрожали

падением военной дисциплины. Король хотел постановить нечто верное, и вот, в день

своих именин, приняв молча подарки от панов (оружие, лошадей, мисюрки,

парамениики), велел им остаться для совещания. Было решено прождать еще два доя, и

еслибы не было новых вестей, двинуться к Дубну, Опять возник вопрос о комонниве и

ленивом таборе, но остался без разрешения. Было только приказано протрубить в

лагере, чтобы войско было готово к выступлению 27 (17) июля.

Между тем подъезд Чернецкого пропадал где-то без вести. Не вернулись и

посланные вслед отряды. Дисциплина падала в конец. Неприятель мог появиться

внезапно, как под Зборовым. В лагере господствовала болезненная апатия как в

умирающем теле и в отжившем свой век государстве.

Когда великий монарх, избранный на царство разбойником среди кичливых

ИИоловусов, помогал ему таким образом губить настоящее и будущее Польши,—сам

разбойник притаился где-то в пустынях, которые сбросили с себя полувековую работу

культурников, как дикарь сбрасывает не пригодную для его примитив-

214

.

ного быта одежду, и снова сделались голыми. Было известно, что главные силы

страшного в своей таинственности Хмеля стоят между Тернополом и Збаражем, но где

находился он сам, сколько у него войска и куда намеревался двинуться, отого не был в

состоянии выследить никакой подъезд.

Чтобы скрыть свои силы и планы, Хмельницкий разделил козадкую орду иа

многолюдные таборы тем способом, каким кочевали вь Буджаках Татары. Табор

отделялся от табора пространством в несколько миль. Жолнеры, наткнувшись на

Козаков, не зиали, что вступили в архипелаг отдельных кочевьев, а Хмельницкий

искусным расположением таборов и выбором местности так умел маскировать свою

позицию, что нельзя было распознать, что ото: отдельный ли корпус главной армии,

или же более значительная часть козацкой силы. Если случайно добывали жолнеры

языка, то и он им ничего не мог сказать иш об остальном, ни о самом гетмане.

Многолюдные козацкие таборы, обставленные кругом сильными чатами,

передвигались по временам с места на место; а за линией чат, их безопасность

охраняли тысячи разведчиков, тогда как сам гетман сидел в папских окопах под

Збаражем.

Хмельницкий отправил в так называемую Литву часть войска своего с 700 Крымцев

(число символическое*), под начальством киевского полковника Аптона Ждаповпча, и

стягивал теперь остальные силы к сбое. Сильнейшими отрядами занимал он, но

возможности, панское войско и подсылал к нему шпионов, которые притворялись

беглецами, обманывали шпионов королевских, туманили

*) Украинская пеоенность любила это число. Например: Ой як из низу Днипра та й

до вершины Сим сом ричок, ще ги чотырп.

Или: ПеребииМнис прбсить немного:

Сим сот козакив с собою.

И в женской иесенности то же самое:

Сватав мене понив сын,

Давав мени вонив сим.

Или: Сим день молотила,

Чех, чех заробила.

Или: Чим я в мужа не жона Чнм не господиня?

Сим день хаты не мела,

СМИТТИ] не носила.

.

215

их сказками и, разведав обо всем панском лагере, возвращались к своему Батьку.

Позиция Хмельницкого была такова, что, не опасаясь нападения со стороны короля,

он мог в двои сутки передвинуться под Сокаль, или под Львов. Не позволял он королго

пи разделить войска, пи подвинуться далеко вперед. Становищем своим парализо* вал

он пеприятеля, мог легко соединиться с Татарами, сообщаться с Ракочием и собрать

турецкия подкрепления. Наказний полковник Стасенко, состоявший при походной

канцелярии Хмельницкого, в Збараже, мог, без всякого затруднения, сноситься с целого

тучею агентов, разосланных по схизматической и католической ИИольипе для

взбунтования черни.

Теперь уже вся, можно сказать, польская Русь, в лице своих полопофобов,

находилась в таборах Казацкого Батька. Среди наплыва черни и в самом войске

толпилось множество попов и монахов. В прежния козацкия ополчения на панов Ляхов,

пойманные по подозрению Ляхами паны оправдывались убедительным фактом, что

козаки не допускают попа в походные таборы, а в 1621 году, благочестивые киевские

„обыватели" папрасно писали к Сагайдачному: „чому бы и нам, покинувши поганекие

ворожки, же (что) поп на всякую потребу (битву) пещасливый,—положивши на Бога

надею, для исповеди и для причастя завше (всегда) своих попов, людей духовных и

богобойных, у войску не мети“? *) Теперь три колокола, висевшие на подвижной