Собрание сочинений в 6 т. Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка] - Астрид Линдгрен

В ту ночь выпала целая гора снега и уничтожила все следы Роньи там, где она проходила на лыжах. Ей пришлось прокладывать новую лыжню, а работа эта была нелегкая. Мороз уже покрыл снег тонким слоем наледи, но он не был еще достаточно крепок. Ронья все время проваливалась в снег и под конец так устала, что ей захотелось поскорее вернуться домой.

Она поднялась наверх по крутому откосу и собиралась снова скатиться вниз почти по отвесному склону, но только с другой стороны. В руках у нее была лыжная палка, которой она могла бы притормозить, и она бесстрашно помчалась вперед, поднимая облака снежной пыли. На пути ей встретилась снежная горка, и она перелетела через нее. Но потеряла на лету одну лыжу и, приземлившись, угодила ногой прямо в покрытую снегом глубокую яму. Она увидела, как ее лыжа скользит вниз по откосу и исчезает, а сама она крепко застряла в яме по самое колено. Сначала это рассмешило ее, но она тут же смолкла, увидев, какая с ней стряслась беда. Увидев, что ей не высвободиться, сколько бы она ни дергалась и ни надрывалась. Снизу из ямы слышалось какое-то бормотание. Сначала она не поняла, в чем дело. Но вдруг увидала неподалеку целую стаю ниссе-толстогузок, кувыркавшихся в снегу. Их было легко узнать по толстым попкам, маленьким сморщенным личикам и лохматым волосам. Вообще-то ниссе-толстогузки чаще бывают добрыми и мирными и не причиняют ни малейшего зла. Но те, что стояли тут, неотрывно глядя на нее своими наивными глазками, были явно чем-то недовольны. Они бурчали и вздыхали, а один из них мрачно сказал:

— Поцему она так?..

И тотчас же другие стали повторять:

— Поцему она так? Она сломает нам клысу, поцему она, поцему так?..

Ронья поняла, что она въехала ногой в крышу их землянки. Ведь ниссе-толстогузки рыли для себя землянки, если им не удавалось найти для жилья хорошее дуплистое дерево.

— Я не виновата, — сказала она. — Помогите мне высвободить ногу!

Но ниссе-толстогузки только смотрели на нее и вздыхали так же мрачно, как и раньше.

— Она клепко застляла в насей клысе. Поцему она так?..

Ронья потеряла терпение.

— Помогите мне, чтоб я могла выбраться отсюда!

Но они словно бы не слышали или не понимали. Они только наивно смотрели на Ронью, а потом быстро исчезли в своей землянке. Оттуда послышалось их недовольное бормотание. Но внезапно ниссе-толстогузки начали так кричать и горланить, словно что-то их обрадовало.

— Пойдет! — кричали они. — Смотлите, колыбелька! Пусть кацает колыбель! Пойдет!

И Ронья почувствовала, как ей что-то повесили на ногу, что-то тяжелое.

— Маленький ниссе, как холосо ему висеть на ее ноге! — кричали ниссе-толстогузки. — Смотлите, он в колыбельке! Лаз уж все лавно нам нузно телпеть эту гнусную ногу на насей клысе.

Но Ронья вовсе не желала лежать на холоде, в снегу и держать на ноге колыбель ради прихоти каких-то там глупых ниссе-толстогузок. Она снова попыталась высвободиться, она рвалась и надрывалась изо всех сил. И тогда-то ниссе-толстогузки еще больше возликовали:

— Смотлите! Маленький ниссе, тепель его кацают в колыбельке как надо!

С детства она слышала, что в лесу Маттиса ничего нельзя бояться. И она попыталась приучить себя ничего не бояться. Но иногда не получалось. Как раз сейчас это у нее и не получилось. Подумать только, ведь если она не сможет вырваться, ей придется лежать здесь всю ночь и замерзнуть насмерть. Она видела темные снежные тучи над лесом. Должно быть, выпадет еще больше снега, целая гора снега! Может, ей придется лежать под снежным покровом, мертвой и окоченевшей, и держать крошечного ниссе-толстогузку на своей ноге до самой весны! И тогда, верно, первым явится Маттис и найдет свою несчастную дочь, которая замерзла насмерть в зимнем лесу.

— Нет, нет! — закричала она. — На помощь! Сюда, сюда, помогите мне кто-нибудь!

Но кто в этом пустынном лесу мог услышать ее? Ни одна живая душа, это она знала. Но все-таки кричала до тех пор, пока не выбилась из сил. И тогда вдруг услыхала, как внизу, в своей землянке, ниссе-толстогузки жалуются друг другу:

— Узе кончила петь колыбельную! Поцему, поцему?

Но Ронья как будто оглохла. Потому что внезапно увидела дикую виттру. Как большая красивая хищная черная птица, парила она над лесом, высоко-высоко под мрачными тучами; потом она стала спускаться вниз, она все приближалась и приближалась. Она летела прямо к Ронье, и Ронья закрыла глаза. Она поняла, что спасения нет.

Крича и смеясь, виттра приземлилась рядом с Роньей.

— Маленький красивый человечек! — пронзительно закричала она, дернув Ронью за волосы. — Лежит тут да только и делает, что бездельничает. Да-да, да-да!

И она снова расхохоталась, и хохот ее был гнуснейший.

— Тебе надо работать! У нас в горах! Пока кровушка не потечет! А не то мы разорвем тебя в клочья, а не то мы исцарапаем тебя!

Она принялась дергать и рвать Ронью острыми когтями, а когда увидела, что нога девочки все-таки по-прежнему крепко сидит в снежной яме, пришла в ярость:

— Хочешь, чтобы я исцарапала тебя и разорвала в клочья?

Она склонилась над Роньей, и ее черные остекленевшие глаза засверкали от злости.

Потом она снова попыталась высвободить Ронью, но как она ни дергала ее, как ни рвала, ей это не удалось; и под конец она выбилась из сил.

— Полечу-ка я и позову сестер, — закричала она. — Завтра мы тебя заберем. Никогда больше не будешь валяться здесь да бездельничать, никогда, никогда!

И она полетела прочь над верхушками деревьев и скрылась за горой.

«Завтра, когда прилетят дикие виттры, здесь будет валяться лишь глыба льда», — подумала Ронья.

Внизу у ниссе-толстогузок все стихло. Весь лес был тих и ждал только ночи, которая вот-вот должна была наступить. Но Ронья уже ничего больше не ждала. Она молча лежала, даже не пытаясь бороться. Верно, она скоро наступит, последняя, холодная темная одинокая ночь, которая прикончит ее.

Пошел снег. Крупные хлопья снега падали ей на лицо и таяли, смешиваясь с ее слезами. Потому что теперь она плакала. Она думала о Маттисе и о Лувис. Никогда больше ей их не увидеть, и в Маттисборгене никто никогда не станет больше радоваться. Бедный Маттис, он с ума сойдет от горя! И не будет Роньи, чтобы утешить его, как она обычно делала, когда он печалился. Нет, теперь уже никого на свете ей не утешить и самой не знать утешения, никогда, никогда!

Тут она услыхала, как кто-то назвал ее по имени. Ясно и отчетливо услыхала она свое имя, но решила, что, должно быть, ей чудится. И заплакала от горя. Никто никогда не назовет ее по имени, разве что во сне. А вскоре ей не придется больше и спать.

Но тут она снова услыхала этот голос!

— Ронья, не пора ли тебе идти домой?

Она неохотно открыла глаза. Перед ней стоял Бирк. Да, перед ней на лыжах стоял Бирк!

— Я нашел твою лыжу внизу. Похоже, тебе повезло, ведь иначе пришлось бы здесь ночевать.

Он поставил лыжу рядом с ней в снег.

— Помочь тебе?

И тогда она расплакалась, так громко и так неистово, что ей самой стало стыдно. Она так плакала, что не могла ему ответить. И когда он наклонился, чтобы поднять ее, она обхватила его руками и в отчаянии пробормотала:

— Не уходи от меня! Никогда больше не уходи от меня!

Он улыбнулся ей в ответ:

— Ладно, если только ты будешь держаться на расстоянии натянутой веревки. Отпусти меня и не реви — тогда я погляжу, смогу ли я высвободить твою ногу!

Он снял лыжи, потом лег на живот рядом с ямой и запустил туда руку — как можно глубже. Возился он долго, и под конец случилось невероятное чудо. Ронья смогла вытащить ногу, она была свободна!

Но внизу, в яме, ниссе-толстогузки страшно разозлились, а их малыш заревел.

— Лазбудила холосенького малютку, и в глазки ему насыпалась земля! Поцему она так, поцему?

Ронья все плакала и не могла остановиться. Бирк протянул ей лыжу.

— Хватит реветь! — сказал он. — А не то тебе никогда не добраться домой!

Ронья глубоко вздохнула. Да, в самом деле, хватит распускать нюни. Она стояла на лыжах, пробуя, сможет ли передвигать ноги.

— Я попытаюсь, — сказала она. — А ты пойдешь со мной?

— Я пойду с тобой, — сказал Бирк.

Ронья прыгнула с разбега и помчалась вниз по круче, а Бирк последовал за ней. Все время, пока она с трудом пробиралась домой на лыжах сквозь снежную круговерть, он шел за ней следом. Ей не раз приходилось оборачиваться, чтобы проверить, там ли он. Она так боялась, что он внезапно исчезнет и оставит ее одну. Но он следовал за ней на расстоянии веревки до тех самых пор, пока они не приблизились к Волчьему ущелью. Здесь им пришлось расстаться. После этого Бирку надо было тайными тропами пробраться в крепость Борки.

Падал снег, а они стояли молча, собираясь проститься. Ронья чувствовала, что это ей очень тяжело, и хотела изо всех сил удержать Бирка.