Собрание сочинений в 6 т. Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка] - Астрид Линдгрен

«Вон что, вот как он выглядит, этот дрянной миккель», — подумала она, увидев, что Борка стоит, широко расставив ноги и подняв вверх голову, перед толпой своих разбойников. Ей показалось, что он не такой рослый и красивый, как Маттис, и это пришлось ей по душе. Но нельзя отрицать, что он был сильным с виду. Конечно, невысок ростом, но широкоплеч и силен. Да к тому же рыжеволос, с торчащими во все стороны космами. Рядом с Боркой стоял еще один, тоже рыжеволосый, хотя волосы лежали у него на голове словно медный шлем. Да, это Бирк стоял рядом с отцом. Казалось, ему было весело наблюдать все это представление. Он украдкой кивнул ей, словно они были старыми друзьями. Как он только посмел так подумать, этот разбойничий пес-ворюга!

— Хорошо, Маттис, что ты явился так быстро, — сказал Борка.

Маттис мрачно смотрел на своего врага.

— Я пришел бы раньше, — сказал он, — но было одно дело, с которым надо было сперва покончить.

— Что за дело? — учтиво осведомился Борка.

— Песнь, которую я придумал на утреннем холодке. Называется «Плач и причитания на смерть Борки-разбойника». Может, эта песнь утешит немного Ундис, когда она станет вдовой.

Видно, Борка думал, что Маттис выговорится и не станет больше шуметь из-за этого дела с «крепостью Борки». Но тут же понял, что ошибался, и дал волю своему гневу:

— Ты бы лучше подумал о том, как утешить Лувис, которой приходится слушать каждый день, как ты дерешь свою широкую глотку.

Ундис и Лувис, обе женщины, которых собирались утешать, стояли, скрестив руки на груди, каждая на своей стороне Адского провала, и вызывающе смотрели друг другу в глаза. Обе они совершенно не походили на женщин, которые нуждаются в каком-либо утешении.

— А теперь выслушай меня, Маттис, — сказал Борка. — В лесу Борки нельзя больше жить. Кнехтов там столько, сколько слепней на лугу. Куда же мне податься с женой и ребенком, да со всеми моими разбойниками?

— Может, ты правду говоришь, — согласился Маттис. — Но вот так, ни с того ни с сего, без спросу ворваться в чужой дом! Так не поступает ни один человек, у которого есть хоть капля совести.

— Удивительные речи для разбойника, — заметил Борка. — Разве ты постоянно не берешь без спросу все, что тебе хочется?

— Гм! — только и хмыкнул Маттис.

Теперь он явно утратил дар речи, хотя Ронья не понимала почему. Интересно, что мог Маттис брать без спросу, она непременно должна это разузнать.

— Кстати, — помолчав немного, сказал наконец Маттис, — было бы забавно услышать, как вам удалось пробраться в замок, потому что тогда можно было бы вышвырнуть вас тем же путем.

— Ври, да не завирайся, — ответил Борка. — Как мы пробрались сюда? Да, видишь ли, есть у нас мальчонка, который может взбираться на самые крутые обрывы, а длинная крепкая веревка тянется за ним, словно хвост.

Он потрепал Бирка по медно-красной макушке, и Бирк молча улыбнулся.

— А после этот мальчонка надежно прикрепляет там, наверху, веревку, чтобы мы все вместе могли взобраться туда. Так что остается только войти прямо в замок и начать устраивать себе подходящее разбойничье логово.

Слушая эти слова, Маттис скрежетал зубами, а потом сказал:

— Насколько мне известно, здесь, на северной стороне, нет такого входа.

— Тебе известно! Не слишком-то много ты знаешь и не слишком-то много помнишь об этом замке, хотя и прожил тут всю свою жизнь! Да, видишь ли, в то время, когда здесь было куда больше построек, нежели один господский замок, служанкам нужна была хотя бы маленькая дверца, чтобы выйти и накормить свиней. Ну а где стоял свинарник, когда ты был ребенком, ты, поди, помнишь. Мы с тобой ловили там крыс до тех самых пор, пока на нас не наткнулся твой отец и не дал мне пощечину, от которой у меня башка чуть не отвалилась!

— Да, немало добрых дел сотворил в жизни мой отец, — сказал Маттис. — Он преследовал своих заклятых врагов, всех миккелей из рода Борки, всюду, где бы он их ни встречал.

— Да, твоя правда, — согласился с ним Борка. — И этот бандюга научил меня, что все из рода Маттиса — мои враги не на жизнь, а на смерть. Раньше я даже не подозревал, что мы из разных кланов, ты и я, и ты, верно, этого тоже не знал!

— Но теперь знаю! — ответил Маттис. — И либо тут сейчас мы справим тризну по Борке-разбойнику, либо ты и все твои прихвостни покинут замок Маттиса той же дорогой, какой пришли сюда.

— Что ж, тризну тут могут справить и по мне, и по тебе, — сказал Борка. — Но нынче я поселился в крепости Борки, здесь и останусь.

— Что же, поглядим! — пригрозил Маттис, а все его разбойники стали негодующе бряцать оружием. Они решили тотчас же вытащить свои самострелы, но разбойники Борки были также при оружии, и битва на краю Адского провала могла бы плохо кончиться для тех и других. Это понимали и Маттис, и Борка. Потому-то они на этот раз и разошлись после того, как для порядка в последний раз осыпали друг друга проклятиями.

Маттис вовсе не походил на победителя, когда вернулся обратно в каменный зал, да и люди его тоже не шибко развеселились, Пер Лысуха сначала молча разглядывал их, а затем лукаво улыбнулся беззубой улыбкой.

— Ну как там бешеный бык?! — поинтересовался он. — Ну, тот, кого вы собирались взять за рога и швырнуть в Адский провал? Представляю, какой поднялся грохот! На весь Маттисборген!

— Ешь-ка лучше кашу, если сможешь ее разжевать! А с бешеными быками я уж сам управлюсь, — заявил Маттис. — С ними-то я, верно, совладаю, когда придет время.

Но поскольку время еще, видимо, не пришло, Ронья поспешила отправиться в свой лес. Дни теперь стали короче. Всего через несколько часов солнце сядет, но пока наступит этот час, ей хотелось побывать в своем лесу и возле своего озера. Оно лежало, озаренное солнцем, и сверкало, как чистейшее золото. Но Ронья знала, что золото — обманчиво, а вода озера в глубине холодна, как лед. И все же она быстро сбросила с себя одежку и нырнула головой вниз. Сначала она взвыла, а потом засмеялась от радости. Она плавала и ныряла, пока холод не выгнал ее из воды. Дрожа, она надела на себя кожаный кафтанчик. Но теплее ей не стало, и она начала бегать, чтобы согреться. Она помчалась, словно троллиха[13], среди деревьев и по скалам и носилась до тех пор, пока ей не стало жарко и щеки не запылали. А потом она продолжала бегать, только чтобы чувствовать, как она легка на ногу. Радостно рыча, промчалась она меж двумя лесными елями и наткнулась прямо на Бирка. И тогда в ней снова вспыхнула злоба. Подумать только, даже в лесу тебя не могут оставить в покое!

— Осторожней, дочь разбойника! — попросил Бирк. — Ты ведь не торопишься?!

— Тороплюсь я или нет, какое тебе дело! — прошипела она и снова ринулась вперед.

Но потом замедлила шаг. И вдруг ей пришло в голову прокрасться тайком обратно и посмотреть, что делает Бирк в ее лесу.

Он сидел на корточках перед норой, где ютилось ее собственное лисье семейство. Это привело ее в еще большую ярость. Ведь это были ее собственные лис и лисица. Она следила за ними до тех самых пор, пока у них весной не появились лисята. Теперь лисята были уже большие, но все еще не переставали резвиться. Они прыгали, кусались и дрались друг с другом перед норой, а Бирк сидел рядом и смотрел на них. Он сидел к ней спиной, и все-таки каким-то странным образом заметил, что она там стоит, и, не оборачиваясь, закричал:

— Чего тебе надо, дочь разбойника?

— Хочу, чтобы ты оставил в покое моих лисят и убрался из моего леса!

Тогда, поднявшись, он подошел к ней.

— Твои лисята! Твой лес! Ты что, не понимаешь? Лисята — ничьи, они — сами по себе. И живут они в лисьем лесу. Который точно так же принадлежит волкам и медведям, лосям и диким лошадям. И филинам с канюками, и лесным голубям, и ястребам, и кукушкам. И улиткам, и паукам, и муравьям.

— Я знаю, как живет весь этот лес, — сказала Ронья. — Нечего меня учить.

— Тогда ты знаешь, что этот лес — и лес диких виттр, и серых карликов, и ниссе-толстогузок[14], и троллей-болотников!

— Ничего нового ты мне не скажешь, — оборвала его Ронья. — Ничего такого, чего бы я не знала лучше тебя. Так что помолчи!

— Кроме того, это мой лес! И твой лес, дочь разбойника, да, и твой тоже! Но если ты хочешь оставить его только себе, значит, ты глупее, чем я думал, когда в первый раз увидел тебя!

Он посмотрел на нее, и его голубые глаза потемнели от гнева. Было ясно, что она ему не нравилась, и она была этим довольна. Пусть думает о ней все, что угодно. Ей хотелось вернуться домой, только чтобы больше его не видеть.

— Я с радостью буду делить лес и с лисицами, и с филинами, и с пауками, но только не с тобой! — заявила она и пошла прочь.

И тут она увидела, как над лесом встает туман. Серый и ватный, поднимался он с земли и клубился между деревьями. Миг, и солнце исчезло. Исчезло и все золотое сияние озера. Теперь не видно было больше ни единой тропки, ни единого камня. Но это ее не испугало. Ясное дело, она сможет пробраться в замок Маттиса и сквозь самый густой туман, и обязательно попадет домой до того, как Лувис запоет свою Волчью песнь.