Роман с президентом - Вячеслав Костиков

Очень дальновидное, нужно признать, размышление.

Демократы восприняли отставку Гайдара как шок и предвестие отката демократии.

Для Ельцина принятие отставки Гайдара было трудным решением. Понятие «любит — не любит» к Ельцину малоприменимо. Но в отношении к Гайдару у Бориса Николаевича была большая доля сентиментальности, почти любви.

В этой связи не могу не вспомнить один эпизод, относящийся уже к более позднему времени. Дело было весной 1994 года. 1 апреля Гайдар в связи с заседанием Президентского совета, членом которого он оставался, приехал в Кремль. Ельцин давно не виделся и не говорил с ним. После заседания они вместе вышли из массивных золоченых дверей Екатерининского зала. В соседнем Кавалергардском зале участников совещания поджидала небольшая группа журналистов. Не обращая на них внимания, президент продолжал беседовать с бывшим вице-премьером. Я был свидетелем этой беседы, и у меня сохранилась ее краткая запись.

— Ну, а в общем-то как дела? Не устали? — с доброжелательной иронией спрашивал Ельцин.

— Да с чего уставать? Какие у меня теперь дела? — в тон ему отвечал Гайдар.

— Так в чем дело? Может быть, надо возвращаться?

Само по себе содержание разговора было сенсацией. Это было фактически предложение вернуться в правительство. Я видел, как возбужденно зашушукались слышавшие разговор журналисты.

Но дело было настолько серьезным, что после того, как Борис Николаевич ушел, я обратился к Гайдару: «Что делать с новостью? Сегодня же это пройдет по всем агентствам, а завтра будет на первых полосах газет». Егор Тимурович подумал и сказал, что об этой части разговора, пожалуй, прессе говорить преждевременно. Журналисты были явно раздосадованы, когда я попросил их не упоминать об услышанном.

Опасались, что с уходом Гайдара усилится влияние военно-промышленного лобби на премьера. Боялись, что единомышленник Гайдара Анатолий Чубайс окажется в изоляции и приватизация — этот краеугольный камень либеральной реформы — будет свернута. Широко цитировалось высказывание Полторанина, будто Черномырдин «делал все, чтобы это произошло».

К счастью, опасения оказались преувеличенными. Президент не собирался делать сколько-нибудь серьезных уступок контрреформации, но, видимо, недооценивал и впечатления, произведенного отставкой Гайдара. По своему обыкновению, он не выступил ни с каким публичным разъяснением. Демократы усматривали в этом «комплекс вины», оппозиция трактовала по своему: как стремление президента скрыть слабость своей позиции.

Я счел необходимым поговорить с Борисом Николаевичем. В мои намерения не входило обсуждать суть принятого им решения. Я хотел «вытащить» из него оценочное заявление. Меня понуждало к этому и то, что Билл Клинтон в связи с отставкой Гайдара прямо из самолета распространил заявление о том, что «реформы в России будут продолжены». Это было, конечно, негоже. Такое заявление должен был бы сделать российский президент.

Наш разговор продолжался минут 15 и многое мне прояснил. Борис Николаевич был достаточно откровенен и не стал скрывать, что отставка Гайдара с ним согласована. «Есть договоренность, — уточнил он, — что министр финансов Борис Федоров и ответственный за приватизацию Анатолий Чубайс останутся в правительстве, несмотря на то, что оппозиция требовала их головы».

— Сделайте соответствующее заявление. Нужно, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в продолжении реформ, — согласился президент.

— Борис Николаевич! С учетом личности Гайдара было бы хорошо, чтобы это было ваше заявление, заявление Президента России, а не пресс-секретаря.

— Да, пожалуй, вы правы. Гайдар — это личность! Подготовьте текст. Надо воздать должное этому человеку.

Я поспешил к себе в кабинет.

«Воздавая должное компетентности, мужеству и вкладу, который внес Е. Т. Гайдар в проведение политики экономических реформ, с пониманием отношусь к аргументам и мотивам, которые побудили его подать заявление об отставке. Принимая эту отставку, хотел бы особо подчеркнуть неизменность курса Президента на глубокое и демократическое реформирование российского общества, его экономики и политических институтов… Выражаю уверенность в том, что на поприще работы в Государственной думе Е. Т. Гайдар будет, как и в предыдущей своей деятельности, исходить из высших интересов служения России».

Закончив текст, я прочитал его президенту по телефону и получил добро на выпуск. Илюшин был, кстати, крайне недоволен употребленными формулировками. «Это ты сам писал? По чьей инициативе?» — допытывался он.

— Ключевые формулы дал Борис Николаевич, — сказал я.

— Слишком жирно, — с неудовольствием заметил он. Гайдара первый помощник явно недолюбливал.

Однако события ближайших же дней показали, что кадровый расклад получался не совсем таким, как хотелось бы президенту. В его игре возникли непредвиденные моменты.

Буквально через десять дней после отставки Гайдара аналогичные заявления подали известные деятели реформистского крыла, в то время еще очень тесно связанные с Гайдаром — вице-премьер Борис Федоров и министр социального обеспечения Элла Памфилова. Это было неприятным сюрпризом. В том числе и для президента. Ельцин был уверен, что ему удастся сохранить Б. Федорова, экономиста с мировой репутацией.

Б. Н. Ельцин сделал все возможное, чтобы убедить Федорова и Э. Памфилову остаться. Памфилова не скрывала того, что уходит из солидарности с Гайдаром. После последней встречи она вышла от президента со слезами на глазах. Насколько мне известно, Борис Николаевич тоже был растроган и расстроен.

Ситуация с уходом Федорова была иной.

Мне представляется, что уже в то время, то есть в начале января 1994 года, у Бориса Федорова возникла мысль о более самостоятельной политической роли. Возможно, что именно в эти дни к нему впервые пришла мысль о возможности, конечно, в перспективе, участвовать в президентской гонке. Для этого ему необходимо было выйти вначале из тени Гайдара, а затем и вообще из всякой политической тени — будь то Ельцин или Черномырдин.

Не желая обидеть президента прямым отказом, Федоров выдвинул несколько явно неприемлемых условий. Он потребовал исключить из кабинета вице-премьера А. Заверюху, которого он считал представителем «колхозного лобби», и отправить в отставку председателя Центрального банка России Виктора Геращенко. Президент предлагал Федорову пост министра финансов, обещал свою защиту, говорил, что при первой же возможности уберет Виктора Геращенко, к которому испытывал давние антипатии.

Но немедленно удовлетворить почти ультимативные требования Федорова президент, конечно же, не мог. Тем более что вновь избранный парламент, получивший название Государственная Дума, едва начав работу, пошел на конфронтацию с президентом. Едва собравшись, депутаты решили создать парламентскую комиссию по расследованию событий сентября-октября 1993 года в Москве. В сущности, это была скрытая попытка устроить парламентский суд над президентом. В этих условиях Борис Николаевич, конечно же, особенно дорожил солидарностью с правительством Черномырдина. Отставка Б. Федорова была в конце концов принята.

Объявляя о своем окончательном решении уйти из правительства, Борис Федоров непосредственно апеллировал к Ельцину: «Борис Николаевич, в стране происходит экономический переворот, откат назад. Вся надежда только на вас. Дело не в Федорове, который всегда готов вернуться и насмерть стоять за российские интересы. Дело в судьбе страны, которая решается в эти дни, в эти часы».

В этом заявлении много эмоций. Но в нем звучали и реальные страхи, связанные с кадровым напором консерваторов. В Москве усиленно ходили слухи о возможном назначении на пост министра финансов Владимира Щербакова, бывшего вице-премьера СССР. В это же время, и совершенно не случайно, напомнил о себе огромной статьей в «Комсомольской правде» Юрий Скоков. Одновременно был распущен слух о его встрече с Борисом Николаевичем. Это была попытка вывести Скокова из политического карантина. И действительно, вскоре при активном содействии Илюшина такую встречу удалось организовать. Скоков, похоже, почувствовал, что ветер снова задул ему в паруса. Он явно бравировал своей близостью к Черномырдину, заявляя публично, что дает премьеру ценные советы. Рассказывая о своей встрече с Черномырдиным, Скоков писал: «У нас вообще всегда были хорошие отношения. Мы договорились объединить усилия и даже Помочь правительству сформулировать некоторые требования к самому себе». Это была своего рода попытка обеспечить прагматика Черномырдина «идейным руководством».

Все эти кадровые маневры внушали демократам не только опасения за судьбу реформ, но и острые подозрения относительно намерений премьера. Сразу же после сформирования нового кабинета газета «Известия» поместила весьма многозначительную карикатуру: Черномырдин вскарабкался на плечи Ельцину и пытается прикрыть ему глаза. А президент все ходит и ходит по кругу, повторяя одно и то же: «С пути реформ не сойдем».