Полночь мира (=Пепел Сколена) - Павел Буркин

  И все-таки попалась. А потом еще раз. И еще.

  Свадьба шла своим чередом, почти ничего нового по сравнению со Сколеном Эвинна не увидела. Жених и невеста произносили клятвы над жаровней с пылающим огнем, пили вино из одного кубка, менялись свадебными браслетами. Пожалуй, у "людей в шкурах" был только один особый обычай - наверное, наследие древнего-предревнего обряда. Невеста, как был отдавая в залог частицу себя, дала жениху отведать капельку своей слюны. Оставалось, собственно, взять ее на руки, отнести в брачные покои и сделать то, что уже произошло с Эвинной (разве что понежнее и помягче), когда жених вдруг клюнул носом, будто от оплеухи - и повалился вперед лицом. Из спины торчала длинная, с черным оперением стрела. Смертельно раненым зверем взвыла невеста, миг спустя в зале повисла жуткая, звенящая тишина, которую нарушало лишь потрескивание факелов да тяжелое дыхание десятков людей.

  Один из дружинников дернул руку к мечу - но новая стрела просто пригвоздила его к сидению. Еще парочка стрел, прилетевших из окон, воткнулись в пол у ног невесты - мол, не смей дурить. Распахнулись двери - и вошедший высокий воин в доспехах, с массивным, окровавленным топориком в руках. Короткий, без замаха, удар - и благообразный старик-жрец оседает на пол, из раскроенного черепа брызжут кровь и мозги. Могучим пинком отшвырнув мертвеца в сторону, налетчик плюнул на тело и произнес:

  - Нехорошо устраивать свадьбу, но не приглашать тех, чьим золотом платят выкуп за невесту! А уж благословлять молодых именем Богов, видевших преступление...

  - Фодр милостивый, они шли за нами от самой Тэзары, - пробормотал седоусый дружинник. - Скоты...

  - Не советую браться за мечи, - продолжал кетадрин. - Кто не понял, будет убит на месте. Отстегните ножны от пояса и медленно положите их вон на тот стол.

  Некоторые из дружинников заколебались.

  - Не слу... - крикнул - и захрипел со стрелой в животе отец невесты. Это подействовало: куча оружия на столе в центре зала стала расти. С улицы уже доносились крики и стоны: сомнений нет, в крепости не кучка мстителей, а вражеское войско.

  - Мое почтение, госпожа Хидда, - издевательски склонил голову кетадрин. И Эвинна на миг почувствовала себя отомщенной. За все, и даже с лихвой. - Меня люди зовут Беррад ван Вест, а прозывают Наездником. Не только потому, что у меня есть конь, но и потому, что я объезжаю любую норовистую кобылицу. Скоро вы в этом убедитесь.

  - Что ты хочешь сказать, горный козел? - несостоявшаяся невеста еще пыталась изобразить королевское достоинство. Получалось плохо. Наверняка ей вспомнилось, как жених насиловал рабыню. Стоило представить, что миг спустя и ее так же... Возможно, прямо на несостоявшемся брачном ложе... - Да по какому праву...

  - По праву меча, - усмехнулся кетадрин. - По праву меча ты являешься лишь рабыней любого из моих людей. И, клянусь Повелителем Снегов, ты заставишь насладиться сперва меня, а потом их всех. И если хоть кто-то мне пожалуется на твою холодность... А это крысиное дерьмо, - указал кетадрин на окровавленное тело жениха. - Посмотрит, как надо любить женщин.

  Тут Эвинна с ужасом заметила, что герцог еще жив. Стрела пробила легкое, из раны выходили кровавые пузыри, кровь сочилась и изо рта. Лицо перекосила жуткая, запредельная боль. Но в затуманенных мукой глазах плескалась неизбывная ненависть. Сейчас он не мог пошевелить и пальцем, оставалось лишь смотреть, как насилуют ту, кто была рождена для него. Может быть, ему тоже вспомнилась Эвинна. А может быть, боль уже выжгла все воспоминания, сохранив только ненависть.

  Кетадринские дружинники заломили руки новоиспеченной вдовы, их вождь не спеша провел пальцем по обнаженным ягодицам. Принцесса попробовала вырваться, но здоровенный дружинник зажал голову ногами, и, как Эвинне час назад, ей оставалось лишь орать. Юркнув под стол и замерев, Эвинна смотрела на позор и страдания своей мучительницы. Сейчас та была не жестокой, ненавистной госпожой, а беззащитной девушкой, пережившей ту же боль и унижение. Нет, хуже. По крайней мере герцог овладел Эвинной сразу, грубо и яростно, а этот... То прижмется передком (штаны заметно оттопырились - кетадрин действительно ее хотел) к бедру, то скользнет по матовым полушариям ягодиц ладонью, а то вдруг резко проникнет в нее пальцами.

  По лицу принцессы катились слезы, но никто во всем мире не мог остановить надругательство. Беррад ван Вест по прозвищу Наездник одним движением расстегнул ремень из ячьей кожи, штаны спали. Та же самая штука, что и у герцога - даже, пожалуй, побольше - вонзилась в новоявленную вдову, замужество которой не продлилось и часа. Отчаянный крик, утробный какой-то вой - и удовлетворенное пыхтение Беррада. Все происходило на глазах гогочущих кетадринов, былых жениховых дружинников, которых, оказывается, уже скрутили и теперь били смертным боем. Прислугу и рабынь оттеснили в сторону. Их не били, их не пытались оседлать прямо посреди залы. Понятное дело: до них дойдет черед, когда вволю натешатся со злейшими врагами. Не пытались разбежаться и рабы. По большей части, заметила Эвинна, они едва скрывали радость. Сейчас избивавшая их гадина получит за все - и сразу.

  Кетадрин овладел Хиддой со спины, навалившись на нее, как кобель на суку. Грубо, яростно, грязно, стремясь не столько сам получить удовольствие, сколько унизить ее, оскорбить и опозорить. Принцесса забилась в сильных руках, изо рта вырвался звериный, полный боли, ненависти и стыда вой. Сейчас, на глазах у всех, ее не просто мучили, но и лишали честного имени, достоинства, данных по праву рождения привилегий: не найдется в Фодирской земле ни одного князя, который бы позарился на женщину, утратившую свою честь, и тут уж не играло роли, по своей ли воле. В казавшиеся веками минуты, когда кетадрин бесстыдно делал свое дело, принцесса перестала быть принцессой. Даже для своего рода она превратилась в ничтожную рабыню, с которой допустимо обращаться как угодно.

  Эвинна зажмурилась. Казалось, не будет конца тяжелому пыхтению кетадрина, истерическим рыданиям Хидды, шуршанию штанов захватчика. А сколенке казалось, что это она - растрепанная, непристойно оголенная, вертящаяся в цепких руках северянина - стала всеобщим посмешищем, и это в ее нутро забивают огромный, раскаленный от желания кол...

  С удовлетворенным вздохом горец кончил. Между ног опозоренной принцессы пополам с кровью закапало что-то вязкое, белое. Горец долго мотался по горам, без женщин, и теперь получал невыразимое наслаждение. Теперь ее никто не держал, но что-то мешало ей разогнуться. Так и стояла с раздвинутыми ногами и сизой, влажно блестящей впадиной между ними. Выставив на всеобщее обозрение то, что еще недавно скрывала. "Сожги то, чему поклонялся, поклонись тому, что сжигал..." Оголи то, что было одето...