Полночь мира (=Пепел Сколена) - Павел Буркин

  Воинов было немного - наверное, человек тридцать - но Эвинне они показались огромным войском. Все как один рослые, плечистые, вооруженные кто длинным, массивным мечом, кто огромной секирой, кто длинным, тяжелым копьем или шипастым кистенем. Бросалось в глаза отсутствие луков: как и большинство северных народов, кетадрины презирали метательное оружие. Ну и, конечно, то, что дружинники, наверняка из древних, богатых родов, топали пешком. Последнее, впрочем, и понятно. Эвинна уже видела достаточно, чтобы понять: на горной тропе стоит лошади чего-то испугаться - и ты полетишь в пропасть. Да и толку-то от них на заснеженных кручах...

  Крепость быстро наполнилась пьяным хохотом, сальными остротами, криками и причитаниями невольниц. Эвинна впервые увидела, как молодой рыжебородый фодир тащил упиравшуюся, с красным от слез лицом женщину - лет, наверное, на семь постарше Эвинны. Она пыталась вырваться, а он безжалостно волок ее за волосы, угощая пинками по ребрам...

  Рыжебородый парень ничего не говорил, только тихонько порыкивал, как большой, дорвавшийся до миски с едой голодный пес. Он торопливо сорвал штаны, потом, притиснув пленницу к стене, завернул ей на голову юбку - прямо тут, в переходе к пиршественному залу, где взад-вперед сновали дружинники, слуги, женщины и дети. В момент, когда фодин накрыл собой пленницу, та вскрикнула от боли и стыда. "Наверное, тоже новенькая, - как сквозь туман, дошло до Эвинны. - Эти-то уже привыкли..." Это настолько не походило на ласки и поцелуи, которыми осыпал свою зазнобу Аргард, а когда-то Эгинар Фольвед, что Эвинна не сразу поняла, что делает северянин. Скорее все напоминало насилие Тьерри над матерью, только было еще гнуснее. Эвинна и сама не поняла, в чем отличие, но это было амерзительно и как-то... неправильно, что ли? Да нет, не то слово. Скорее, противоестественно. Потому что вошел фодир совсем не туда, куда вошел Тьерри. Только поймав совершенно безумный, полный ужаса, омерзения и ненависти взгляд, Эвинна припустила прочь, чуть не выронив поднос с едой. Пусть выпорют - это знакомо и привычно, не то, что этот безумный...

  Фодир заметил. Обманчиво-медленно отпихнул предыдущую жертву, в три хищно-стремительных, исполненных грации снежного барса прыжка нагнал Эвинну. В последний момент, когда ей уже казалось, что дверь захлопнется перед носом насильника, ее ухватила за косу цепкая, безжалостная рука. Рывок был столь яростным, что она не удержалась и с криком повалилась фодиру под ноги. Краем глаза заметила, что между ног северянина неспешно покачивалось нечто огромное, бордовое, блестящее после проникновения в пленницу-кетадринку. Эвинна ощутила, как ее грубо поставили на ноги, а потом раскаленный кол вонзился в нее, как меч. Не просто вонзился, он разрывал ее изнутри на куски, вбуриваясь внутрь, он был слишком большим, чтобы мог поместиться у нее внутри, но протискивался внутрь, не считаясь ни с чем. Эвинна рванулась, но жесткие тиски ладоней держали слишком крепко, оставалось только кричать... Как сквозь вату, до нее доносился хохот рыжебородого: тому, похоже, ее крики доставляли удовольствие.

  Сначала она надеялась, что все закончится быстро, или фодир переключится на кого-нибудь еще. Но то ли она оказалась слаще зареванной кетадринской девчонки, то ли дружиннику хотелось ее помучить - но огромный, твердо-упругий кол никак не покидал ее лона, двигаясь все быстрее, проникая все дальше, причиняя жгучую боль. Можно молиться Стиглону об избавлению - но до него высоко. Можно жаловаться Императору - но он далеко. А можно богохульствовать и называть Императора ночной вазой, в которую волен нагадить каждый - от этого ничего не изменится. Сейчас и Справедливым Стиглоном, и Императором в одном лице был рыжебородый. Никто в целом мире не мог заступиться за тех, на ком он вымещал злобу. Наконец фодир застонал сквозь стистнутые зубы - и Эвинна почувствовала, как внутрь ей обильно хлынуло что-то горячее, а жгущий огнем кол обмяк и съежился, но вынимать его фодир не спешил. Он явно собирался передохнуть, собраться с силами, чтобы начать по новой...

  - Прекрасно! - прозвучал над головой насмешливый голос. - На глазах невесты ты совокупляешься с двуногим скотом!

  Хидда. То есть не так. Хозяйка Хидда, принцесса Хидда. В отсутствие настоящего хозяина крепости всем здесь распоряжалась она: родители договорились породниться еще до ее рождения, помолвлены они были еще в детстве, а теперь, когда жених вернулся с приданым, будет настоящая свадьба. Эвинна знала ее по какому-то особому наслаждению, которое она получала, лично истязая рабынь. Может, она привыкла видеть в любой женщине крепости потенциальную соперницу, способную похитить сердце жениха? Эвинна сглотнула. Ей ведь плевать, сама Эвинна пристала к ее жениху или ее просто изнасиловали. То, что она устроит рабыне, как только жениху надоест, будет похуже жестокости Тьерри. Сейчас Эвинне хотелось, чтобы все продолжалось, потому что пока местный главарь развлекается, она не попадет в руки его невесте. Но молодой фодир торопливо вышел из нее, натянул штаны.

  - Что еще делать воину или пастуху?

  - Твоя правда, - нехотя отозвалась она. - Мужчина имеет право развлекаться с рабынями, пока это не в ущерб супружеской жизни. Но этой сколенской свинье я скажу пару ласковых.

  Эвинна съежилась в углу, ожидая самого худшего. На ее счастье, в руке хозяйки не оказалось плетки. Хидда ограничилась тем, что плюнула рабыне в лицо - смачно, наслаждаясь своей безнаказанностью. Только после этого она сменила гнев на милость - с достоинством приклонила одно колено перед женихом. И обратилась уже как полагается:

  - Милый герцог, пошли в зал. Нас заждались, жрец из самого Фодра приехал, негоже, чтобы он нас ждал. А ты что разлеглась? Кто гостям яства поднесет, уж не я ли сама?

  Эвинна поднялась с трудом. Между ног тупо болело, она сунула под юбку руку, когда вынула, пальцы оказались в крови. Хотелось лежать и не вставать, лучше прямо здесь умереть от стыда и отчаяния. Но хозяйка итак поутру, когда встанет после брачной ночи, спустит шкуру. Если она провинится в чем-то еще, станет совсем плохо.

  Пир удался на славу. Рекой лился эль, захмелевшие гости славили бога Феодра, его верного слугу, герцога Теонната ван Фрамида и его прекрасную невесту, Хидду вану Фостад. Рискуя поплатиться головой, Эвинна даже стащила несколько кусочков с подносов. На сытый желудок стало полегче, даже между ног уже почти не болело. Только бы дружинники на радостях не решили повторить герцогский подвиг... А ведь решат, наверняка решат: один попытался ухватить за косу, другой дернул за юбку, третий полез обниматься - Эвинна едва вырвалась. Одного раза ей вполне хватило, попадаться снова не хотелось.