Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

— Да, но я почти совершенный невежда. С другой стороны, я бы так хотел учиться. К несчастью, мои родные считают, что книга ведет к погибели и вырождению.

— Странно! Мне казалось, по слухам, что каноники Сен-Проже были людьми очень учеными и что у них можно было кое-чему обучиться. Почему же в этом случае вы их покинули… и в довершение всего устроили поджог?

— Я хотел быть студентом, не монахом. А в Сен-Проже одно не шло без другого.

— Понимаю! Ну что ж, друг мой, мы сделаем все, чтобы дать вам образование, когда вернемся домой. Аббат Бернар мне кажется, просто создан для этого. А пока что, если вы согласитесь сдвинуться с этого места, я обещаю вам вытащить этого «светоча мира», который производит столько шума и так вас интересует!

Воодушевленный Беранже ударил лошадь и двинулся крупной рысью. Сену они переехали по мосту Нотр-Дам. Катрин не смогла решиться проехать по Мосту Менял, где прошло ее счастливое и светлое детство, так трагически кончившееся среди крови и ужаса. К тому же это была самая короткая дорога к цели, где рядом с коннетаблем Катрин надеялась найти Арно.

Когда они прибыли к подступам Сен-Мартен-де-Шан, там было огромное скопление народа. Настоящая человеческая река билась в стены монастыря, сдерживаемая на улице Сен-Мартен кордоном солдат, загородившим улицу и мешавшим подойти к центральному входу.

Люди переминались с ноги на ногу в грязи, даже не пытаясь прорвать заслон, чтобы пройти вдоль стены, увенчанной двумя боковыми башнями, добраться до улицы Вер-Буа, обогнуть монастырь, достигнуть двора Сен-Мартен, также принадлежавшего монастырю, где помещалась тюрьма и виселица, поскольку настоятель Сен-Мартен-де-Шан имел право вершить высокий и низкий суд. Но продвинуться было почти невозможно, так как в обратном направлении из предместий и деревень, располагавшихся за крепостной стеной Карла V и воротами Сен — Мартен, соседних с монастырем, шел мощный встречный поток людей.

Всадники плыли в этом людском море, из которого раздавались недовольные крики тех, кому приходилось подаваться в сторону, чтобы избежать лошадиных копыт.

Катрин и Беранже поехали прямо на солдат. За ними были выставлены в полном порядке шеренги, боевые знамена и целая масса рыцарей в доспехах и священников в парадном облачении. Яркие цвета рыцарских плащей гербами, плюмажи смешивались с черными и фиолетовыми Цветами ряс священников.

Катрин смело обратилась к офицеру, следившему за цепью.

— Мне нужно видеть монсеньера коннетабля, — сказала она высокомерно. — Я графиня де Монсальви, и я бы хотела, чтобы мне дали дорогу, так как я прибыла издалека! Офицер подошел, нахмурю брови и недоверчиво глядя на нее.

— Вы утверждаете, что вы женщина? — бросил он с презрением, рассматривая стройную фигуру, покрытую пылью и укутанную в плащ, сильно пострадавший от непогоды.

— Утверждаю, что я та, кем являюсь: графиня Катрин де Монсальви, знатная дама, приближенная королевы Сицилии! Если вы мне не верите…

Быстрым движением он откинула назад свой шелковый капюшон, закрывавший голову и шею и оставлявший только узкий овал лица. Золотые ее косы, обвитые вокруг головы, внезапно загорелись на свету. Потом, сорвав правую перчатку, она сунула под нос офицеру руку, на которой горел изумруд с гербом королевы Иоланды.

Эффект был магическим. Офицер снял каску и поклонился с такой грацией, какую допускал его железный панцирь.

— Соблаговолите извинить меня, мадам, но распоряжения монсеньора весьма определенны, и я должен сохранять бдительность. Тем не менее я прошу вас отныне видеть во мне человека, готового вам служить. Я Жиль де Сен-Симон, лейтенант коннетабля, и готов исполнять ваши приказания…

— Это не приказание, а только просьба, мессир, — сказала она с улыбкой, сразу завоевав расположение своего собеседника. — Дайте мне проехать!

— Конечно. Но вам надо спешиться и доверить ваших лошадей моему человеку. Эй, вы там, дорогу!

Алебарды, которые солдаты держали наперевес, загораживали проход, поднялись, и два человека расступились, Давая пройти вновь прибывшим. Лейтенант галантно преложил путешественнице руку, помогая сойти с лошади.

— Вам придется запастись терпением, мадам. Вы не сможете немедленно подойти к коннетаблю. Процессия собирается в церкви и не замедлит появиться.

— Я подожду, — сказала Катрин. — Но мне сказали, что на церемонии присутствуют все капитаны. Не могли бы вы мне сказать, где находится мой муж?

Устремив глаза на войсковые кордоны и на группы офицеров, она не смотрела на своего собеседника и не видела как он нахмурил брови.

— Капитан де Монсальви? — проговорил он наконец после короткого молчания. — А разве вы не знаете?

Она повернулась к нему, пристально, с внезапной тоской посмотрела в его лицо, и у нее вдруг сразу пересохло горло.

— Знать — что? Разве с ним что-то случилось? Он не Умер? Нет, мадам, избави Бог, даже не ранен, но…

Вздох облегчения вырвался из груди молодой женщины За одну секунду она успела подумать о худшем: о вражеской стреле, о страшном ударе цепи или топора, раздробившем каску, о коварном яде Гонне, прибывшем раньше, чем они ожидали… Она почувствовала, как вся кровь внезапно прилила к сердцу. Но Сен-Симон уже спешил исправить свою оплошность:

— Как вы побледнели! Неужели я вас так напугал? Тогда, ради Бога, мадам, умоляю, простите меня, но я совершенно искренне думал, что вы знаете…

— Но ведь я ничего не знаю, мессир, совсем ничего! Я только что прибыла из Оверни! Так что расскажите мне…

Внезапный гул колоколов монастыря, игравших отходную, оборвал ее на полуслове. Колокола били так близко и производили столько шума, что на минуту все оглохли. В то же мгновение двери со скрежетом открылись, показывая внутренний двор и настоящее море свечей, которые несли монахи со спущенными капюшонами; скорбные, как кающиеся грешники.

Процессия приблизилась, пройдя серый каменный свод, и мощные «De Profundis»[71] взорвался над черными грубыми подпоясанными веревками рясами. За монахами следовало знамя: центурион с поднятыми к небу глазами отрезал половину своего плаща для нищего в лохмотьях, но на редкость цветущим лицом. Картину, вышитую на шелке, сопровождала когорта мальчиков из хора в белых стихарях, чьи голоса сопрано забавно контрастировали с глубокими басами монахов. Далее следовал крест, высокий и тяжелый крест из бронзы, который монах с большим трудом поддерживал обеими руками.

Непосредственно за ними шел епископ Парижа Жан Шателье, почтенный старец с длинными белыми волосами худыми руками, которого недавние лишения ослабили як сильно, что его тяжелая мантия, казалось, давила на, хрупкие плечи. Его незаметно поддерживал приор Сен — Мартена, такой же худой, но более молодой, а далее за ними следовало все духовенство в траурном с серебром облачении.

Все это представляло собой