Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

Так они и путешествовали: Катрин, погруженная в собственные мысли, и юноша, перед которым открывался новый мир. Свою коротенькую жизнь он прожил между стенами Орильяка и долиной Ло.

И вот, после того как Катрин со слезами на глазах объяснила ему, почему они должны бежать от раскинувшегося перед ними города на запад, а не продолжать путь прямо север, Беранже спокойно заметил:

— Если я правильно понял, вы сказали, что Апшье в лучших отношениях с этим кастильцем, раз они заключили с ним что-то вроде клятвенного договора на горе Лоз Да, это так.

— Тогда, даже если мы будем вынуждены удлинить путь. Присутствие этого Родриго очень кстати. Он, должно быть, принял своего соратника. Он, конечно, позовет на пирушку и даже, может быть, на развлечения вроде одной — двух удачных операций. Это отнимет какое-то время, так как бастард не знает, что мы идем по его следу, он не торопится. Вполне возможно, что благодаря этому мы прибудем в Париж одновременно с ним…

Еще бы немного, и Катрин обняла бы своего пажа. Скорее всего так и будет! Они устремились по дороге, которая через Бурж и Орлеан вела к осажденной столице. Действительно, лучше не следовать за Гонне, а постараться выиграть время.

Встреча с королевским гонцом окрылила их. Они проехали через Орлеан, где у Катрин было много друзей. Там они остановились на несколько часов, дав отдых себе и лошадям.

Новость об освобождении. Парижа наполняла сердце молодой женщины радостью и новыми надеждами. Город снова оказался в руках законного правителя, сеньор Монсальви, возможно, в самом скором времени отправится домой и прогонит врага!

Конечно, еще многие земли оставались в руках англичан, но чтобы вымести их, коннетабль мог обойтись и без Арно.

В Корбейе они встретили аванпосты королевской армии. Войска Ришмона совсем недавно овладели городом, взяв его в кольцо. И теперь Париж расстилался перед глазами Катрин и ее спутника. Париж, спускающийся волнами крыш с холмов предместья Сен-Жак, с силуэтами церковных шпилей и башен дворцов, колеблющимися во влажном тумане, покрывающем густой пеленой Сену и ее острова.

Из глубин памяти поднялся уже давно умолкший голос, голос Барнабе-Ракушечника, старого бродяги со Двора Чудес, который любил ее как отец и в конце концов умер за нее. Это было так давно… Но иногда она так ясно видела тот июльский день, когда в шаланде, груженной глиняной посудой, они вместе поднимались вверх по Сене по направлению Монтеро, чтобы добраться до Дижона, до дома дяди Матье, где вдова и дочери Гоше Легуа должны были найти пристанище.

Это могло показаться смешным, но, когда она снова увидела Париж, она вспомнила стихи Эсташа Дешана, которые Ракушечник так весело и так гордо бросил освещенной солнцем и колеблемой легким бризом реке:

Сей град всех превзошел красой своею,

На многоводной Сене заложен,

В нем вольно мудрецу и грамотею,

Лесов, лугов, садов исполнен он.

Нет града, чтоб, как он, вас брал в полон

Изяществом угара —

Всех чужестранцев опьяняет чара,

Красой и живостью пленяют лица.

Как отказаться от такого дара?

Ничто, ничто с Парижем не сравнится.

Вздох Беранже вернул Катрин к действительности, и она заметила, что размышляет вслух. Юноша шептал:

— Эти поэты всегда видят жизнь в ярких красках, и им совершенно нельзя доверять! Этот город такой грустный…

Это было действительно так, и Катрин призналась себе что не узнает своего родного города. Но она была во власти светлого воспоминания, ведь в глазах ребенка света и нежности еще больше, чем в глазах поэтов.

Увы! Город, увиденный ею, совсем не был похож на тот, который она сохранила в памяти, не соответствовал поэтическому описанию.

Конечно, туманная и серая погода во многом способствовала этому удручающему впечатлению. Туман смягчал резкие контуры и затушевывал действительность. А действительность была не очень приглядной: высокие стены эпохи Капетингов то здесь, то там зияли опасными трещинами, виднелись завалы, которые никто, по-видимому, не собирался чинить и расчищать.

На левом берегу Сены ворота Сен-Мишель были в таком плачевном состоянии, что их просто заткнули плитами, загородили брусьями и забили большими досками. Что же касается башни, на которой впервые за последние тринадцать лет развевалось королевское знамя с лилиями, то у нее не хватало нескольких зубцов. За крепостной стеной со многих крыш был сорван шифер, и они сиротливо демонстрировали только остов внутренних перекрытий.

Со вздохом сожаления Катрин покинула свой наблюдательный пост и направила лошадь к воротам Сен-Жак, к счастью, открытым в этот час и охраняемым лучниками.

В этот момент в город входила процессия оборванных нищих, направляясь к большому монастырю, у ворот которого показался монах с корзиной, полной круглых бухан хлеба. Подойдя

к нищим, Катрин увидела, что эти люди имели ничего общего с теми нищими, которых она знала при дворе короля Тюна. Это были в большинстве своем женщины, дети, а также старые семейные пары, которые шли, поддерживая друг друга, и на чьих лицах, почти не имевших возраста, отпечаталась глубокая нищета.

— Колокол начал звонить. Звон его послужил сигналом для других колоколов Парижа, с

которых полетел такой же призыв. Тогда Катрин вспомнила, что было первое мая и час Большой мессы. Она сомневалась, стоит ли входить в часовню якобинцев, но желание поскорее найти мужа и покончить угрозой страшного несчастья, висевшего над ними, сыграло решающую роль.

Катрин тронула лошадь и въехала под черный свод ворот. В нос ударил едкий запах мочи и прогорклого масла, заставивший ее сморщиться. Не замедляя шага, она направила лошадь к сторожевому посту. Двое солдат с явной небрежностью несли службу: один сидел на табурете, ковыряя в зубах и мечтательно рассматривая черные балки на потолке, другой стоял, прислонившись к воротам, и плевал, целясь в большой камень.

К нему Катрин и обратилась.

— Я хочу видеть монсеньера коннетабля. Где его можно найти? — спросила она.

Часовой прекратил свои упражнения, сдвинул на затылок железную каску и уставился на двух всадников с нескрываемым удивлением. Результаты этого осмотра были, без сомнения, не слишком благоприятными, так как он принялся хохотать, показывая зубы, которые, впрочем, в его интересах было прятать.

— Нет, вы послушайте, куда вас занесло, мой маленький приятель! Видеть коннетабля! Только и всего? Но вы же знаете, что его всем желающим не показывают, нашего главного командира, надо еще проверить…

— Я не спрашивал вас, примет ли он меня, а спросил, где я могу его видеть. Отвечайте прямо и не пытайтесь учить меня тому, что я и так давно