Вальс под дождём - Ирина Анатольевна Богданова

Не отдавая отчёта в своих действиях, мы с Викой кинулись вперёд. Дальнее крыло самолёта полыхало так, будто на току горела сухая солома. Между языков пламени виднелась макушка шлема пилота. Боковым зрением я отметила, как со стороны прачечной к нам бегут люди. Самолёт трещал, искрил и подпрыгивал после каждого нового выброса дыма.

Опередив Вику, я махом вскочила на приступочку возле кабины. Пилот сидел сгорбившись, голова его была опущена на приборную доску. Застёгнутый ремень мешал мне вытащить его из самолёта. Я лихорадочно затрясла пилота с криком:

— Отстегнись! Отстегнись скорее! Я не знаю как!

Меня шатало от летящих в лицо искр и понимания, что мы вот-вот взлетим на воздух. Под руки мне толкалась Вика, теребила привязные ремни, орала, пыталась помочь.

Пилот приподнял к нам глаза и неуклюже шевельнул руками, отстёгивая проклятый замок. Его лоб, лицо и щёки заливала кровь.

Вдвоём мы подхватили его под мышки и перевалили через борт. На наше счастье, лётчик оказался невысоким, худеньким и лёгким, не тяжелее корыта с водой, которое мы с Ленкой сливали по нескольку раз на дню. Мы тащили лётчика прочь от самолёта так быстро, как только могли. В спину нам летел жар пламени.

— Уля, Вика! Давайте его к нам!

Мелькали руки, глаза, лица подоспевших на помощь. Кто-то расстелил простыню, и пилота положили на неё. Четверо ездовых взялись на концы простыни.

Фролкина коротко скомандовала:

— В медсанбат! Несите её в медсанбат.

— Её? Это она?

Не успела ничего сообразить, потому что Ленка внезапно ударила меня по голове. Раз, другой, третий.

Я с силой отпихнула её от себя:

— С ума сошла? Что ты делаешь?

— У тебя горели волосы.

— Да? — Я поднесла руку к затылку, и пальцы запутались в растрёпанных прядях.

Фролкина окинула взглядом нас с Викой:

— Евграфова и Ковалёва, приведите себя в порядок. — И внезапно мягким тоном добавила: — Вы молодцы, девочки. Даст Бог, выкарабкается ваша лётчица.

* * *

Медико-санитарный батальон — медсанбат с красным крестом на палатке — символ надежды и веры в жизнь. Признаться честно, в больничных стенах мне всегда не по себе. Проблемы с медиками начались ещё в школе, когда нас всем классом сводили на осмотр к зубному врачу. О! Я никогда не забуду жуткое кресло с металлическим блеском бормашины и равнодушный голос доктора:

— Открой рот и сиди смирно.

Кстати, в медсанбате тоже есть стоматолог, и я знаю, что многие даже очень смелые военные боятся его больше хирургов, отрезающих руки и ноги.

Каждый день мимо нас в медсанбат везли раненых, и от их вида невольно сжималось сердце. Так бывает, когда видишь чужие страдания и невольно примеряешь их на себя. Наверное, я слишком мнительная, но реки крови, которые я ежедневно выплёскивала на землю вместе с водой, нисколько не притупляли страха перед тяжёлым ранением. Себе я желала, как говорят в песне, «если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой». Одно хорошо, что после жуткой вони мыла «К» и тяжёлого духа от одежды убитых резкий запах больничной карболки показался мне лёгким и приятным ароматом.

В Лапино медсанбат разместился в стенах поселковой больницы. Гитлеровцы тоже использовали её по назначению, и теперь в палатах и коридорах стояли новенькие немецкие складные койки с удобными матрацами и мягкими подушками. В довесок к захваченному оборудованию госпиталю достались несколько раненых фашистов. Их поместили в отдельную палату, и какой-то остряк прямо на двери изобразил череп с костями и снабдил рисунок красноречивой надписью «Гитлер капут!».

— Сначала наши пациенты брезговали пользоваться фрицевскими кроватями, — словоохотливо сказала круглолицая сестричка — моя ровесница, когда я пришла справиться о здоровье лётчицы. — Но ведь мы должны устроить раненых удобнее, правда? А эти кровати очень функциональные, представляешь, я одна без труда могу её сложить и разложить! А твоя знакомая Валя, лётчица, такая молодец! Такая молодец! — Сестричка восхищённо округлила глаза. — Представляешь, ни одной жалобы. Ей перевязку делали, так она даже не охнула. А у нас иной раз полковники и те стонут, особенно если бинты присохнут к ране.

Я посмотрела на заставленный койками коридор. Одни носилки стояли прямо на полу, около них на корточках сидела санитарка и гладила раненого по голове.

— У лётчицы серьёзные ранения?

— Да нет! Слава Богу! — воскликнула медсестра. — Можно сказать, она даже не в рубашке родилась, а в кольчуге и в каске. Несколько ушибов, сотрясение мозга, лоб разбит, рёбра сломаны и ранение в плечо по касательной. Да она уже на выписку просится. Говорит, должна летать! — Медсестра глубоко вздохнула. — Сразу видно — москвичка!

Я улыбнулась:

— Я тоже москвичка.

— Правда? — Сестричка схватила меня за рукав. — Ну как там Москва? Что тебе пишут из дома?

— Некому мне писать. — Я опустила голову и протянула сестричке пакет с блинами. — Вот, возьми, передай лётчице. Наша повар специально для неё напекла. Там много, на всю палату хватит.

— Да ты сама к ней сходи, — сказала сестра. — Доктор разрешает. Уже можно. Валина палата за самой последней дверью.

Когда я вытаскивала лётчицу из самолёта, я не успела рассмотреть её лицо, но узнала сразу, потому что она была единственной женщиной среди шести мужчин. В общей палате кровать Вали отгородили импровизированной ширмой из двух стульев и простыни. В детстве во время игры в полярников мы с подружкой Таней подобным образом конструировали палаточный лагерь для дрейфа на льдине. Помню, мне сильно попало за новенькую простыню, которую мы изрядно повозили по полу.

С трудом представлялось, что эта худенькая девушка с розовыми щеками и наивными голубыми глазами — бесстрашная лётчица. С забинтованной головой она лежала и смотрела сквозь стекло на зелёные ветки старого тополя в окаймлении белой оконной рамы.

Я остановилась около её кровати и поняла, что нервничаю, не зная, как начать разговор. С бойцами, даже с лейтенантами, я держалась легко и непринуждённо, но Валя была не просто офицером, она была лётчицей, парящей на недосягаемой для меня высоте в прямом и переносном смысле этого слова.

— Здравствуйте, Валя, я — Ульяна из полевого прачечного отряда. Наш личный состав поручил мне навестить вас. — Кровати стояли вплотную друг к другу, не оставляя места для тумбочек. Я поискала глазами, куда можно пристроить блины, и положила пакет на подоконник. — Это вам передача. — Я обернулась к раненым в палате: — Здесь на всех хватит, угощайтесь на здоровье.

— Садись, не стой. — Валя подвинулась, и я присела на краешек кровати. — Что ты меня на «вы» называешь? Мне даже как-то